— Когда приедет папа... — Ты еще не начинала готовить. — Сейчас начну... — А когда он приедет? — Поезд приходит около одиннадцати, так что часов в двенадцать сядем за стол. Он посмотрел на нее, и надо же, чтобы именно в этот момент, направляясь к мойке, она покачнулась. — Ты опять пила? Уже третий день я прихожу домой и застаю тебя навеселе, — сказал он. — А что было с тобой сегодня ночью? Почему ты вернулась так поздно? — Я не пьяная, — заявила она излишне резко. — И тебе совершенно незачем лезть в дела, которые тебя не касаются... — Это опять он? — Кто? — вздрогнула она. — Ханс, кто же еще! Твой муж. Поссорилась с ним? — Мы не ссоримся. — Чем же вы занимаетесь? Или это называется любовью? — Как мы могли ссориться? Он же уехал. Енс фыркнул, повернулся на каблуке и ушел к себе в комнату. — Ты вечером будешь дома? — спросила она. — Нет... — А куда ты идешь? — В кино. — С Сив? — М-м... — Завтра она придет к нам? — Нет. Почему она должна прийти? — Ну... например, ради дня твоего рождения... — улыбнулась Майя. — Подумаешь... велика важность. — Значит, не придет? — Нет. — Но ты все-таки будешь дома? — А что, будет семейное торжество? — Может, пригласишь Сив? — Нет. Майя вздохнула. Склонившись над мойкой, она зажмурилась. Голова кружилась. А скоро приедет Ханс. И вечером они останутся одни... Господи боже... Вдруг он что-нибудь заметит? — Ну и что? — сказала она вполголоса и чуть не подпрыгнула, когда в комнате Енса загрохотала поп-музыка. Она зажмурилась еще крепче. Музыка, точно злобная тварь, гудела у нее в голове, причиняя боль. Казалось, череп набит колючим стеклянным волокном. Она думала о Енсе. Ханс однажды сказал ей: «Слишком ты к нему снисходительна. Позволяешь мальчишке делать все что заблагорассудится. И он становится нахальным. Можно подумать, тебя мучит совесть из-за того, что ты развелась и вышла за меня». Это была очередная размолвка. Перебранка. «Сразу видно, что ты ему не родной отец, — отпарировала она. — Ты с ним слишком строг, а иногда просто груб. В воспитательных целях, да?» Ханс тогда побагровел весь, даже заикаться стал. Интересно, слышал ли Енс этот разговор. Скорее всего, слышал. Поп-музыка продолжала терзать ее. — Да прекрати же! — взмолилась она. — Иди лучше помоги мне почистить картошку. — Чего-о? «Ты не должна быть так снисходительна к Енсу, — внушала ей Улла. — Не давай ему пользоваться твоим мягким характером. Я понимаю, ты пытаешься таким образом наладить с ним контакт... Но он же становится взрослым, а взрослые дети неизбежно от нас отдаляются». «Ерунда, — сказала Майя. — А как же Ханс? Он-то старается быть строгим». «Ха! — сказала Улла. — Его жесткость вызвана его сомнительным положением. Это тоже своего рода попытка найти контакт». «Мы живем вместе уже десять лет!» «Что такое десять лет?» — возразила Улла. Улла, попечитель больницы. Скажи это кто-нибудь другой, Майя пришла бы в ярость. 48 В субботу вечером. Он прислонился к стене и огляделся. Слышны были разные звуки: радио, телевизоры, проигрыватели, смех, крики, возгласы. Вскоре станет потише. По крайней мере кончатся телепередачи и останутся только ночные звуки. В темноте. Вон он идет. Нетвердой походкой. Пьяный, конечно. Шатался где-то.