— А запах. У тебя же дурно пахнет изо рта. — А от ваших сигарет? Вы только не замечаете. — А пальцы? — не унимался Элг. — Смотреть противно... — Да брось ты, — взмолился Валентин. — У тебя у самого пальцы желтые. — А что говорит твоя жена? — поинтересовался Валл. — Насчет жвачки? Или она тоже жует? Карлссон вздохнул и возвел глаза к небу. — Нет, — сказал Стур. — Так не пойдет. Давайте займемся делом... Только не плюй на пол, — сказал он Карлссону, ухмыльнувшись уголком рта. — Не плевать? — А разве которые жуют табак, не плюются? — Да бросьте вы... шутники... — Джон Уэйн[6] потребляет жевательный табак, — хихикнул Элг. — Это я, что ли, Джон Уэйн? Похоже было, что Карлссон начинает злиться. — Нет, он худее тебя... — А я что, очень толстый? Стур прокашлялся: — Итак, Нюхем... — Это гнездо разврата, — сказал Элг. — Земной рай, — сказал Маттиассон. — Цитадель уголовного мира, — вздохнул Валл. — Проклятое позорное пятно, — заключил Карлссон. С самого начала с этим районом была проблема, проблема охраны порядка. Циничные наблюдатели винили во всем городские власти. Мало того, что они спланировали и позволили застроить этот район, так еще переселили туда большое количество так называемого асоциального элемента. Прежде они жили в той части города, что была построена на двадцать лет раньше. Мотивы для переселения были выдвинуты следующие: в новом районе, в современных благоприятных условиях эти люди скорее ассимилируются в обществе, проникнутся чувством ответственности за свой район, внесут свой вклад в заботу о нем. Те, что присылали в «Дагбладет» свои соображения на этот счет, писали о циничном пренебрежении интересами граждан, о диктатуре властей. Как смогут неустойчивые личности, спрашивали они, ассимилироваться в обществе, находясь в такой грубой и жестокой среде? Но эти корреспонденты получили в свое время ироническую отповедь от начальника Управления по делам недвижимости. Те, что писали письма в «Дагбладет», спрашивали, благоразумно ли собрать в нескольких многоэтажных домах Нюхема алкоголиков, наркоманов, безработных, не знающих языка иммигрантов, проституток, отбывших наказание преступников, бандитов, насильников, грабителей и хулиганов. Вся эта корреспонденция была возвращена авторам вместе с письмами, подписанными Вальтером Острёмом, в которых он заявлял, что их точка зрения ничего нового к дискуссии не добавляет. Вальтер Острём имел обыкновение обедать с муниципальными чиновниками. Человек, интересующийся социологией, увидел бы в Нюхеме любопытную картину человеческих характеров. Он нашел бы здесь тех, кому не под силу выносить общество толстокожих; нашел бы людей, озлобленных против общества, и таких, кто объявил обществу войну. Но были здесь и рядовые, социально благополучные обыватели и самые заурядные средние шведы, серенькие личности, которые не слишком задумываются над своим существованием. Здесь жили ординарные люди со своими семейными проблемами, материальными затруднениями и усталым взглядом. Люди, которые никогда не числились в списках правонарушителей, никогда не нападали на прохожих и ни у кого не отнимали денег. Но, может быть, их спасала от этого чистая случайность. Вместо того чтобы дать сдачи, они безропотно терпели, прозябая в юдоли печали. Полиция время от времени наведывалась туда, чтобы ликвидировать скандал в квартире, схватить подозреваемых, расследовать ограбление, предотвратить поножовщину, разыскать угнанную машину или украденные вещи, попытаться накрыть спекулянтов и торговцев наркотиками, держать под присмотром иммигрантов. Но за последние полгода жизнь в Нюхеме, казалось, окончательно выбилась из колеи. Как-то в марте, во вторник, два охотника за сумочками напали на сорокалетнюю женщину. Они догнали ее, прижали велосипедом, сбили с ног, выхватили сумочку и удрали. Похитителями были мальчишки лет пятнадцати. А однажды в апреле, в понедельник, две пожилые женщины прогуливались, наслаждаясь весенним вечером. Одну из них неожиданно сбили с ног и вырвали у нее сумочку. Вторая попыталась сумкой стукнуть по голове двадцатилетнего парня. Но ее тоже сбили с ног. Одной из женщин было семьдесят два, второй восемьдесят четыре года. В мае, в пятницу, в предвечерний час женщина семидесяти лет получила на почте пенсию. Потом она отправилась домой, вошла в подъезд многоэтажного дома, вызвала лифт и стала ждать. В этот момент появился парень лет двадцати и попросил разрешения подняться вместе с ней. На четвертом этаже он вырвал у нее сумку, выскочил из лифта и исчез. В среду, тоже к вечеру, еще одна шестидесятисемилетняя женщина получила на почте пенсию. Она поднялась но лестнице и перед дверью своей квартиры была сбита с ног и лишилась сумочки. Стур не раз раздраженно повторял, что полиция перегружена работой. Элг же задумчиво спрашивал, от чего, собственно, они должны охранять граждан — от общества, которое создает условия для преступлений и порождает преступников, или от властей, которые допускают, чтобы общество сбилось с пути. — Было бы неплохо, черт возьми, если бы Главное управление подбрасывало нам иногда своих людей, — сказал Стур. — Прежде чем обращаться к ним, надо сделать все, что в наших силах, — возразил Валл. — А что мы можем сделать? — пожал плечами Маттиассон. — Постараться найти Эльсу Асп, — глухо сказал Элг. 24 Край, где находится Химмельсхольм, богат озерами. Много озер в самом городе, а за пределами жилого массива еще больше. Кто-то сказал: самое прекрасное в Химмельсхольме — это железная дорога. По крайней мере можно сесть в поезд и уехать навсегда. Линия железной дороги, устремившаяся на юг, шла мимо озера, где располагался водный стадион под названием Кальбадхюсет. Школа плавания работала вовсю. Люди постарше тренировались в больших бассейнах на дорожках с многообещающими отметками: золотые мастера, серебряные мастера, бронзовые мастера, железные мастера, кандидаты в мастера. Пловцы помоложе претендовали на серебряные и бронзовые отметки. Самые юные беспорядочными рывками, стараясь повыше держать нос над водой, преодолевали пятидесятиметровку. Совсем маленькие бултыхались на мелководье с надежными надувными кругами и подушками. Шли занятия утренней группы. На галерее отрабатывали движения всухую. Зато в тепловатой воде не оставалось ни одного сухого чубчика. Два мальчика выбрались из неглубокого бассейна и стали гоняться друг за другом. С криками и воплями они носились вокруг бассейна, и тренер прикрикнул на них, чтобы утихомирились. Тогда они бросились в кабинку и начали бороться. Потом один вырвался и стал кидать в другого одежду, схватил деревянный башмак и швырнул. Башмак ракетой пронесся над бассейном, со звоном влетел в окно другой кабинки и скрылся из глаз. Наступила тишина. Тренер посмотрел на дырку в стекле и на мальчишек, которые стояли пристыженные, красные, готовые провалиться сквозь землю, неторопливо вылез из бассейна, торжественным шагом приблизился к провинившимся. Мальчик, бросивший башмак, заплакал, и разгневанный тренер смягчился. — Подберите стекла, — сказал он. — Люди могут порезаться. Да смотрите, чтобы ничего не осталось. — А...а... мой башмак... Он там, в кабинке, — всхлипывал мальчик. — Ладно. Пойду возьму ключ и отопру. Заберешь свой башмак. А сейчас хватит реветь. Подбирайте стекла, да будьте осторожны, не пораньтесь. Тренер покачал головой и пошел в контору. И словно восстановилось прерванное течение жизни: снова послышались всплески воды и испуганные возгласы. Тренер вошел в контору. Девушка, продававшая билеты, металась по комнате и ворчала. — Ну, что у тебя стряслось? — Обокрали. — Опять? — Опять! И почему, черт возьми, человеку нельзя пожить спокойно... — Что стащили на этот раз? — В том-то вся и штука. Украли не так уж много... Гляди... Тренер осмотрелся. Оконная рама была выломана. Под стеклом аккуратными рядами лежали плитки шоколада и радужно яркие пакетики карамели «Япп», «Дайм», «Скотте», «Вальнет». — Не видно, чтобы тут что-то стащили, — сказал он с недоумением.