«Кончай, кончай! — закричали братья. — Оставь его в покое!» И, ужасно напуганные, помогли парню, которому он угодил кулаком в солнечное сплетение, подняться на ноги. С тех пор он больше ни разу никого не ударил. Боязнь ударить и боязнь обидеть, почти инстинктивный страх, что даже из добрых побуждений он может нарушить невидимые границы, существующие между людьми. Он опять поискал в зеркальце глаза подростка. — Тепло сегодня, правда? — Что? А, да-да. Тогда он оставил Тони в покое. Машина одолела последний подъем, миновала его собственный дом, дом Бьёрна и просторный коттедж Макса и Сусанны и, наконец, въехала во двор. Ребята уже пообедали и, как обычно в это время, сидели, прислонясь к стене, на южной стороне двора. Он подъехал к ним задним ходом и высадил Тони. Может, ему не хочется, чтобы они сразу увидели его лицо. Если, конечно, он сам придавал этому такое значение, кто его знает! Остается только гадать. Во всяком случае, он сделал так, чтобы Тони вылез из машины спиной к ребятам. — Пойдем посмотрим, оставили нам поесть? — Пойдем. — Я проголодался, а ты? — Вообще-то да. В дверях опустевшей столовой, широко расставив ноги, обнажив крепкие, ровные зубы в профессиональной улыбке, стоял Макс, большой, загорелый, с обильной растительностью на груди под расстегнутой рубашкой. — А вот и Тони, — пророкотал он и своей лапищей так хлопнул парня по плечу, что звук удара отозвался вдалеке. — Слушай-ка, где это тебя так разукрасили? Драка была что надо, а? — Он еще раз добродушно хлопнул Тони по плечу, но его вниманием уже завладел показавшийся в конце коридора Бьёрн. — Мне нужно с ним поговорить... Рад снова видеть тебя, дружок. Аннерс устроит, чтоб вас покормили. Макс быстро пошел по коридору и вряд ли заметил, что в ответ на хлопок по плечу Тони почтительно, чуть ли не восхищенно улыбнулся ему разбитыми губами. Как он ведет себя, какого черта он себя так ведет! После обеда ему снова пришлось играть с ними в карты. Сусанна ушла с младшими на кухню, потом Бьёрн увел их на футбольное поле. Веселые возгласы отчетливо доносились до мастерской, куда он отправился со своими сразу после перерыва, но ребята ничего не хотели. Клэс от имени всех заявил, что делать они ничего не будут, и тогда опять появились карты. Атмосфера накалялась, но до взрыва пока не дошло, чувствовалось только скрытое тревожное беспокойство, когда достаточно любого, самого ничтожного повода, чтобы вспыхнул скандал или драка. Был один из тех дней, когда могло случиться все что угодно, но ничего не происходило. Казалось, будто скопившаяся глухая злоба беспокойно бродит в них, ища выхода. Словно собака, разыскивающая зарытую в земле кость. Во время игры они спорили, огрызались друг на друга, отпускали шуточки насчет синяков Тони и будто непрерывно ворчали про себя: все вы сволочи. И всё здесь сплошное дерьмо. Он чувствовал, как от усталости веки наливаются тяжестью. А может, это я, может, я не тяну? — думал он. Может быть, я никуда не гожусь? Мысль эта не была совсем новой, случалось, она пронзала его мозг, парализуя всякую способность к действию, и тогда ему казалось, что он не справляется с ребятами, что все происходящее совершенно непохоже на то, к чему он стремится. И вот она возникла вновь. Он брал взятку, придвигал к себе карты, делал новый ход, а перед ним сидел Клэс и по сторонам — Микаэль и Бондо. Всегда лицом к самым отчаянным из ребят: спиной к ним не повернешься. Как укротитель в цирке не повернется спиной к хищникам. А до чего же хотелось врачевать их души, вести их за собой. Он бы и думал тогда о другом, не только о том, как удержать их в узде, а более честно, о том, как им лучше всего помочь. Так, может быть, это я никуда не гожусь?! — А ведь это, кажется, моя взятка. — В таком случае забери. — Клэс пожал плечами, отказываясь от намерения зажилить чужую взятку. — Забери ее! Глаза его снова блеснули, как всегда насмешливо. Неужели ему так и не избавиться от этой презрительной насмешки? Презрение и насмешка. И безмолвный комментарий: ты ведь не хочешь играть с нами, по-твоему, ты поступаешь плохо. Зачем же ты это делаешь? Что, боишься нас, учителишка липовый, так, что ли? Не меньше, чем все остальные. Презрение и насмешка. А за насмешкой, в минуты растерянности и отчаяния, мольба о помощи. Крик души, взывающей к небесам. И страстная потребность кого-то или что-то уважать. Не в этом ли все дело, раз уж на то пошло? Если только такой парень, как Клэс, в свои шестнадцать лет давно обучившийся насилию, вообще способен кого-нибудь уважать. Ведь его стройная, гибкая фигура, узкие бедра, нагловатое выражение красивого татарского лица служили кое для кого прекрасной приманкой. — Завтра займемся делом, — вдруг весело произнес он, щелчком переправил карты через стол Клэсу, и ему вспомнились другие дни, когда работа спорилась или когда удавалось завязать с ними разговор. Сегодня же был один из тех неизбежно злополучных дней, когда самое лучшее — действовать как можно осторожнее. — Ты понял? У меня на ваш счет большие планы. В черных, как чернослив, глазах неожиданно мелькнуло удивление. — А может, у нас свои планы! — Тем лучше, я рад. Возьми-ка эти взятки и попробуй еще выиграть. Дело веселей пойдет. И действительно, игра пошла веселей, как будто настроение чуточку изменилось. Кажется, они немного увлеклись игрой. В этот момент на пороге появился Макс и застыл в изумлении. — В карты играете?! — не просто сказал, а констатировал он. В его голосе послышались осуждающие нотки, точно он хотел сказать: боже мой, он здесь с ними в карты играет, и это все, на что хватило его фантазии, а ведь в мастерской полным-полно всякого добра, чем угодно можно заняться. — Видишь ли, Клэс хочет научить нас новой игре. Он проговорил это извиняющимся тоном, униженно, словно его уличили в дурном поступке. Но что за ерунда — не в чем ему извиняться. — Ну что ж, прекрасно, — съязвил Макс, будто желая подчеркнуть, что, как ни назови, ничего прекрасного здесь нет. Микаэль смешал карты, снял, перетасовал, опять снял, повторил все это еще раз, но сдавать не сдавал. Затаив дыхание, ребята ждали ссоры, которая развеселила бы их, ссоры между учителями. Макс неожиданно улыбнулся: — Я, собственно, не с инспекцией. Клэс, ты не мог бы съездить в поселок, кое-что сделать для меня? — То есть как съездить? Макс не спеша вынул из кармана руку и, помедлив секунду, разжал кулак — ключ зажигания, описав красивую дугу, оказался в ладони Клэса. — Но машину оставишь внизу, как только спустишься с холма, а на почту прогуляешься пешком. Я не жажду объяснений с полицией. Татарское лицо просияло. — Йес, сэр. А можно я с Микаэлем? — Валяйте! В два прыжка они были у дверей. Неприличная сцена, вот уж действительно неприличная! Одному пятнадцать, другому шестнадцать. Ведь он их просто купил, этих детей, да еще так дешево, черт возьми. А вдруг с ними что-нибудь случится? Он знал, что в ответ на его возражения Макс просто махнет рукой, оглушительно рассмеется и скажет: «Да что ты, старик, эти ребята стали угонять автомобили, едва научившись ходить. Им я скорее, чем кому-либо, доверю свою машину. Кроме того, Аннерс, за рулем они в какой-то мере даже успокаиваются, выпускают пары». Он сидел и, наблюдая за Максом и ребятами, удивлялся собственной злости. А потом игра уже потеряла всякий интерес, и остаток дня время двигалось еле-еле, будто сломанная телега. А день был по-прежнему ясный и солнечный, и он безуспешно пытался соблазнить их футболом. Или прогулкой: не прогуляться ли в лес? Они смотрели на него с сочувствием, но до конца занятий просидели в мастерской. А потом, точно по команде, поднялись и вышли во двор, чтобы занять свои места у стены. В окно он видел, как они пересекли двор, гуськом, как заключенные, которым запрещено переговариваться во время прогулки, уселись возле стены и, по-прежнему храня ледяное молчание, вытащили из карманов сигареты и спички. Он тоже достал сигарету и закурил, стоя у окна. Теперь они будут сидеть там, пока не прозвучит звонок на ужин, выкурят по две-три сигареты, закрыв глаза и привалившись к стене. Возможно, Бондо расскажет им одну из своих сальных историй, они посмеются, надеясь услышать еще одну и ко всему остальному оставаясь равнодушными. А когда вернутся Клэс с Микаэлем и станут хвастаться, как далеко они ездили и как быстро гнали, все будут с восторгом и завистью поддакивать, прекрасно зная, что большая часть их рассказа — вранье. Неудачный день. На редкость неудачный, потерянный день. Завтра надо быть с ними построже: им же лучше, когда они чем-нибудь заняты. Он глубоко затянулся, задержал дым и двумя тонкими струйками выпустил его через нос. Пора идти. Конечно, скоро шесть. Нужно ведь еще и отдохнуть, поиграть с малышкой, поговорить с Уллой. Выпить бутылочку холодного пива, если осталось еще в холодильнике, посидеть полчасика на лужайке, а потом принять душ и надеть последнюю чистую рубашку. — Какого черта ты здесь прохлаждаешься? А я тебя везде ищу. Бьёрн, маленький, плотный, со слипшимися от пота волосами, стоял перед ним, как был после футбола: в спортивной майке и шортах. — Чего ты здесь торчишь? Как будто в том, чтобы выкурить сигарету после рабочего дня, было что-то предосудительное. — Право, сам не знаю, как раз собирался уходить. — Ну, так можешь не торопиться: у нас сейчас собрание, вот! — Собрание? Прямо сейчас? — Внеочередное, — ухмыльнулся Бьёрн. — Идешь? Все уже сидели за длинным столом и, видимо, давно его ждали. Макс. Сусанна с узким лицом и длинными светлыми волосами. Йохан. Лиза. Даже практикант Вилли сидел вместе со всеми, тщетно пытаясь разместить под столом свои длинные ноги. — Я нашел его в мастерской, он там медитировал. — Полезное занятие, — сказал Йохан, — очищает душу. Все ждали в ответ веселой шутки, но ничего подходящего ему в голову не пришло, и он только улыбнулся, застенчиво и дружелюбно. — Аннерс такая чистая душа, что ему нет нужды в чем-то каяться, — сказала Лиза. Все дружно рассмеялись, добродушно и чуть свысока, точно потрепали его по плечу. Так треплют по шее преданную, старую, беззубую собаку. — Жарко, — пробормотал он только для того, чтобы что-нибудь сказать, и занял место между Лизой и практикантом. — Просто удивительно, до чего люди могут домедитироваться, — заметил Йохан, и все опять беззлобно рассмеялись. Обычно так смеются над самым безответным в компании. «Умей давать сдачи, Аннерс, — говорили ему в детстве братья. — Умей давать сдачи». — Ну что ж, приступим, — открыл собрание Макс. — Я думаю, мы быстро управимся. Правда, сегодня мы не в полном составе, но я звонил Айлеру, и он сообщил мне свое мнение, а Карстен, как вы знаете, в отпуске — и с ним не связаться. К тому же вряд ли стоит придавать этому слишком большое значение. Мне кажется, у нас не будет разногласий. — Он пустил по кругу пачку сигарет и продолжал: — Все вы, конечно, помните, какой спектакль они устроили перед самыми каникулами, как с цепи сорвались. И точно, в то воскресенье ребята вдруг словно взбесились. Кидались чем попало, побили стекла, и, чтобы привести их в чувство, всем сотрудникам пришлось буквально воевать с каждым из них.