Она с трудом взгромоздилась на колонны непослушных и зудящих ног. Пара неуверенных шагов – и удалось прислониться к стене. Та оказалась мягкой, влажной и удивительно жаркой. Казалось, стоит только расслабиться, позволить разуму потерять контроль над телом, и стена впитает это тело без остатка, растворив его в своей горячей толще. Но сейчас не время для этого. Огоньки выглядели более интересными. Она наклонилась к стене и принялась разглядывать один из светлячков – тот оказался не огоньком, а пузырьком. Тонкая плёночка удерживала под собой сияющую жидкость; настолько тонкая, что её легко прорвал коготь пальца. С тихим «чпок» огонёк погас, оставив после себя ещё одну тёмную ямку. – Чпок! – сказала она. – Ха-ха. Вот так тело обнаружило, что у него есть голос. С помощью него можно озвучивать слова, крутящиеся в голове, – это тоже показалось интересным. – Голос, – сказала она. – Го-о-олос. Она заковыляла по тоннелю, лопая все пузырьки света, до которых могла дотянуться, и бормоча все известные ей слова. Этих слов оказалось немного, но с каждой новой мыслью становилось всё больше. Страшно хотелось пить. Уничтожение светлячков, растущих из стен, быстро наскучило – на их месте тут же созревали новые пузырьки; они поднимались из мякоти стен, словно плоть медленно кипела. Новое слово – плоть. Стены, пол, потолок – везде переплетались длинные и влажные тяжи мышц, проложенные рыхлым жиром и скреплённые тонкими нитями сухожилий. Эта мешанина находилась в постоянном движении; она ходила волнами, вздымалась гигантскими вдохами и оплывала, словно густая и вязкая жидкость. Кости проступали на поверхности странными узорами: иногда они выпирали в проём тоннеля острой гребёнкой рёбер, которые так и хотелось отломить мимоходом; чаще из костей собирались ажурные колонны, подпирающие низкий, провисающий брюхом потолок. Иногда встречались почти целые туловища. Кто-то не справился с желанием расслабиться, сдаться и утонуть в стене, пожертвовав ей надоедливое тело. Кожа с этих остовов уже успела уплыть в другие места, уносимая вечным, неостановимым дрейфом живого окружения. Оставшиеся силуэты превратились в забавную игру – они то распадались на составные части, то собирались обратно, с каждым разом всё больше и больше теряя изначальную форму. Но даже эта игра не могла отвлечь её от мучительной проблемы. Тело хотело пить. Слишком много новых слов было придумано и сказано. Уставшее горло саднило, шершавый язык судорожно и безнадёжно пытался найти на потрескавшихся губах хотя бы каплю влаги, но от этого становилось только хуже. Не выдержав пытки, она кинулась к стене и принялась слизывать испарину, собравшуюся на горячей, подёргивающейся плоти. Солёная жидкость покрыла губы и язык жирноватой плёнкой, тут же склеивая трещины и успокаивая боль. – Эй! – вдруг раздался грубый голос; чужой голос. – Не ешь то, что думает и говорит! Она оторвалась от стены и оглянулась. В проёме тоннеля громоздилась массивная, тёмная фигура. Неожиданный пришелец ещё сохранял почти всю свою кожу – а где кожи не хватало, там её дополняли желтоватые костяные наросты-шипы. – Но я не ем, – с недоумением ответила она. – Я пью. Незнакомец замолчал и принялся чесать костяную маску на лице. – Пить… Пить можно, – неуверенно сказал он; но тут же нашёл новый повод для нападения. – Почему не работаешь?! Работай! Он подошёл и попытался ткнуть её шипастым пальцем в живот. Ей это очень не понравилось – поэтому она схватила палец и сломала его сразу в двух местах. – А, – отреагировал он, – ты хочешь не работать. Так бы сразу и сказала. Он спокойно отобрал свой палец и принялся вправлять фаланги на место; не отрываясь от своего увлекательного занятия, он спросил: – Как тебя зовут? – Пол… – она нахмурилась; казалось, слово было готово скатиться с губ, но где-то по пути рассыпалось и потерялось, оставив после себя в памяти только болезненно неполные осколки. – Поли… Полин… – Полынь? – Может быть. А что такое полынь? – Откуда мне знать. Это же твоё имя. – И правда. – А меня зовут Обычное Имя. Полынь нахмурилась. Она не помнила ни одного имени, но почему-то именно это казалось ей неправильным. – Тебя точно так зовут?.. Он равнодушно пожал плечами: – Обычное Имя. – Ладно… Он достал из пальца осколок одной из фаланг и резким движением всадил его себе в лицо, добавив к маске ещё один костяной шип. После чего довольно улыбнулся и сказал: – Если не хочешь работать, то ищи тех, кто хочет. – Зачем? – Чтобы заставлять их работать. Опять слова Обычного Имени показались ей неправильными. – Но зачем заставлять работать тех, кто и так этого хочет? – Сложные вопросы задаёшь, – поморщился Имя. – Ты что, много слов помнишь? – Очень много! – похвасталась Полынь. – Так долго говорила, что горло заболело. – Это плохо. Помнить больно. И не так больно, как ты мне палец сломала. А неприятно больно. – Понятно… – Нужно заставлять работать, – продолжил он, тыкая вверх укоротившимся пальцем, – чтобы находить тех, кто хотел работать, но перестал. Кто просто лежит и не двигается. – Зачем? – Затем, что их можно есть. Полынь хотела что-то возразить, но её прервало громкое урчание собственного живота. Разговоры о еде пробудили аппетит, вызвав резь в пустом желудке. Сглотнув слюну, она спросила: – А есть можно только их? – Да. Раз они перестали работать, значит, они перестали думать и говорить. Запомни, никогда нельзя есть то, что думает и говорит. – Почему? – Если ты съешь такое, то оно начнёт говорить внутри тебя. Полынь оглянулась: – Почему стены нельзя есть? Они не выглядят говорящими. – Это потому что ты слишком много болтаешь! Будешь долго молчать, и услышишь их шёпот. От слов Обычного Имени у неё по спине пробежали мурашки незнакомого чувства. Как будто ослабели нити, удерживающие тело в напряжённой, готовой к действию форме; на ладонях выступил холодный пот. – Этого мне бы не хотелось, – призналась Полынь. – Тогда ешь чаще, чтобы не молчать. – И где мне искать этих… Работающих? – Они живут кучками. Бригадами. Ищи себе сама свою бригаду. – А тут её нет? – Полынь принялась вертеть головой, пытаясь разглядеть в отдалённом конце тоннеля эту загадочную «бригаду». – Нет. В том конце, – Обычное Имя ткнул когтистым пальцем себе за спину, – мои живут. Их не трогай. А то я тебе ноги сломаю. В плохом смысле сломаю, с неприятной болью. – А там? – Полынь указала в другую сторону. – Там… Там Норма Выработки живёт. Спроси его. – Ага. То есть, его действительно зовут Норма? – Ну да. А что? Норма. Обычное Имя. Полынь потрясла головой, потом покопалась в памяти и вытащила из глубин новое, совсем позабытое слово: