– Что ты теперь будешь делать? – Пойду домой. Пожру. Или нажрусь. Может быть, всё вместе. – Но вся эта ситуация… – Расслабься! – Бридж хлопнула меня по плечу так сильно, что я чуть не сел обратно на бетон крыши. – В ближайшие дни я не буду никуда соваться. Залягу на дно. Доволен? – Нет. – Ну и отлично. Она отвернулась и зашагала к лестнице, снова оставив мне в качестве выбора только смирение. Комната выглядела совсем пустой. Словно меня и вовсе не существует. Бридж пришла и тут же наполнила комнату своим присутствием: смяла покрывало, уронила под стол пластиковую бутылку для воды, оставила в раковине грязную посуду. Стоило только ей уйти, а мне прибраться, и комната опустела, как будто в ней никто не живёт. Где же я? Где следы моего присутствия? Внезапно захотелось разбить что-нибудь, – пусть даже эту кружку – взять её осколок и выцарапать на стене своё имя. Хоть что-нибудь, лишь бы сделать это место своим. Вместо этого я сгрёб окровавленное одеяло и пихнул его в рециркулятор. Кланки могут заинтересоваться таким большим количеством крови, но волноваться об этом больше не осталось сил. Скажу им, что очень неудачно побрился. Закончив импровизированную уборку, я рухнул на кровать, закинул руки за голову и уставился в потолок. До сих пор удавалось сохранять благодатное, усталое отупение, словно забивающее голову ватой и не пускающее в неё мысли. Но долго это продолжаться не могло. – Бомануар, – сказал я, – а ты знаешь, что такое смерть? – Да, господин Кавиани. – Очень жаль. Уж вы-то, консьержи, могли бы ничего и не знать об этом. Незачем вам лишние печали. – Мне тоже жаль, господин Кавиани. Я не удержался и фыркнул. И Бридж ещё подкалывает меня, что я разговариваю с робо-консьержем. Как не разговаривать, когда он так хорошо поддерживает диалог? Грызущие меня мысли прорвались наружу вопросом: – Бомануар, какова была бы твоя реакция, если бы я неожиданно умер? – Безусловно, я бы продолжил функционировать. – Эх… Консерва ты металлическая. – Но, конечно, это было бы грустным событием. Я бы почувствовал боль утраты и выразил сожаление и сочувствие вашим близким и друзьям, господин Кавиани. От неожиданности я сел на кровати и уставился в стену перед собой. И кто только вложил в консьержа такие слова? Докатился – собираюсь спорить с предметом обихода: – Но Бомануар, Машины Любви и Благодати запланировали для нас и жизнь, и смерть. Почему же ты считаешь грустным неизбежное, предопределённое событие? – Машины могли создать и запланировать для Вас реальность. Но они не могут менять Ваши эмоции. Смерть прерывает совместные усилия по достижению целей, и оставшиеся в живых имеют право чувствовать досаду. Умерший не увидит результата, а живые без него могут и не достичь конца плана. – Хо-хо… Хм. Даже домашний прибор выражает свою неготовность мириться с фактом существования смерти. Неожиданная рациональность слов консьержа задела меня до глубины души. Вчера Бридж чуть не умерла – но я почувствовал лишь оглушение; словно онемение сердца и мозга, захваченных необходимостью действовать. Грусть и печаль казались оскорбительно слабыми, а потому неуместными эмоциями. Переживаний подходящей силы я не ощущал никогда, а потому не знал, что же именно мне чувствовать. Но досада… Досада была мне очень близкой и понятной. Досада нерешённого уравнения, недостигнутого значения переменной, неправильного ответа в недоказанной теории. Без Бридж я не достиг бы ничего. Умри она раньше – и я бы превратился в негодную деталь, безвольно шатающуюся по улицам Города, пока кланки не подмели бы её в Храм Нежной Смерти. Этого боится Полианна? Боится не достичь своей огромной, опасной цели – выйти из Города наружу? Её досада соразмерна амбициозности её планов? Я не знаю. Она пыталась мне сказать, но я ничего не услышал – потому что не слушал. Был слишком сосредоточен на тепле её руки, на близости её тела. Какой же я дурак. Но ещё не всё потеряно. Я покопался на полке в поисках подходящего клочка бумаги; найдя кусок перфокарты, принялся чёркать на нём дату и время. Вряд ли кто-то делает уборку в парке. А если и сделает именно сегодня, то я буду оставлять записки для Полианны снова и снова – до тех пор, пока мы не встретимся. И на этот раз я буду внимательно слушать её ответы. Петер Эстергази 19 июля Франк настаивает на увеличении дозы нанохирургов: «Мы осматривали Чандралала до и после инъекций. Порезы зажили, но саркома никуда не делась. Её не должно быть». Я объясняю ему снова и снова: дело не в количестве. Надо тренировать нанохирургов на каждую новую задачу. С надзором, точным контролем, симуляциями. Дело на пару месяцев, не меньше. «Тогда нам нужен качественный переход!» – кричит Франк. Отвечаю: «Вы понимаете, чего это потребует?..» Не понимает. Не хочет понять! И не приложит к этому ни малейшего усилия. 30 июля Руководство сходит с ума. Требуют скорейшей выработки универсального нанохирурга. Стучат уже с самого верха – даже не AmHun, а из Wirion. Вцепились в успешный проект, а вместо благодарности сели на шею. Хотя бы ресурсы увеличили, и на том спасибо. Неужели им настолько нужна именно эта разработка? Куда делись радостные микробиологи с верхних этажей, обещающие справиться с мировым голодом благодаря синтезированному мясу? Голод – гораздо более острая проблема, чем болезни. Впрочем, как раз это объяснимо. Конечно же, инвесторам проблема голода не близка. А вот болезни, в отличие от голодающих, не удержишь за забором с колючей проволокой. 31 октября Впервые за долгое время снова добрался до дневника… Палинка ей понравилась. Спрашивает: «Вы правда научились лечить рак, док?» Мы научились лечить практически всё. Самообучение – вот ключевое слово. Разумеется, больше года предварительной работы пошло коту под хвост. Кошки, кстати, так и орут где-то за стенкой. Это что-то новенькое: осенняя течка? Переход с суперконденсаторов на централизованное питание и управление магнитными волнами даже упростил устройство молекулярных машин и ускорил их самосборку. После месяцев напряжённой работы программирование почти подошло к концу. Вместо того, чтобы использовать пополняемые базы данных всех возможных отклонений, нанохирурги будут сами учиться норме. Для каждого организма своей. Ким смущённо что-то пробормотала про заказ, который наконец пришёл ей «с материка», и протянула мне растение в горшке. К сожалению, не знаю, что это за вид, а спросить некого. Кто бы мог подумать, что альгологи плохо разбираются в сухопутных растениях. Впрочем, мы все здесь узкие специалисты. Все, кроме нанохирургов, ха-ха. 3 ноября Разговорился с индусами. Горячо благодарили за вылеченного Чандралала. Они особенно его почитают. У него прямо посередине лба большая фиолетовая родинка. С самого рождения он отмечен тилакой. Религиозная принадлежность Чандралала очень неопределённая. Говорят, что он какой-то агхори – мне в этом слышится вообще что-то греческое. Видимо, это кто-то вроде почитаемого блаженного, святого деревенского дурачка. 7 ноября. Сегодня орал на Франка.