Подозрение, что сексуальная ориентация на самом деле является реакцией на расизм, приводит в замешательство. Это кажется фальшивым и давящим, предательским. Задавать эти вопросы самому себе необходимо, но они требуют дополнительной психологической работы, которая не понадобилась бы, если бы люди могли оглянуться и увидеть других, похожих на них. Белые асы-женщины, которые борются со стереотипом о подавлении, могут обратиться за поддержкой к множеству других белых асов. А вот цветные асы часто оказываются в одиночестве, без помощи. Опасения Мэй развеялись, когда она нашла статью Веспера, черного блогера-аса. Поскольку Веспера волновали те же вопросы, Мэй почувствовала себя более непринужденно, идентифицируя себя как ас. Как и Мэй, блогер Веспер говорит, что его асексуальность – или, скорее, то, как белые воспринимают асексуальность – вызвала чувство отчуждения и у белых, и у черных сообществ. Так же как для меня ожидания, связанные с принадлежностью к азиатскому миру, исходили и извне, и от членов моей демографической группы, так и Веспер указывает, что и культура белых, и культура чернокожих американцев может сексуализировать чернокожих. Доминирующие образы легко усваиваются группами меньшинств и множатся разными способами. Блогер Веспер, выросший в Лас-Вегасе и в течение многих лет преподававший английский язык в Японии, давно усвоил идею о том, что черные люди должны быть чрезвычайно сексуальными, а также отличными любовниками. Теперь он опасается, что другие черные, которые верят в это или считают асексуальность инструментом контроля белых, будут осуждать его идентичность. «Я чувствую себя более уязвимым с черными, чем с белыми, потому что боюсь, что, как только встречу другого чернокожего, он может сказать, что во мне есть что-то, что бессознательно и неизменно ассоциируется с белизной», – говорит блогер. Веспер уже давно стесняется того, что хобби и «что он не фанатеет от Бейонсе или что-то в этом роде» пометили его как недостаточно черного. «Еще прежде чем я открою рот по поводу чего-либо, связанного с сексуальностью, уже есть основание считать меня не таким». «Я часто слышу: „О, ты асексуал? Я встречал только белых асексуальных людей“ – и это тот же разрыв, который существовал для меня, когда мне встречались только белые квир-персонажи по телевизору и трудно было поверить, что такими бывают и чернокожие, – продолжает блогер. – Это шокирует. Отсутствие сексуального влечения – это еще одна причина, по которой люди сказали бы, что меня „побелили“. Если буквально, моя сексуальность была еще одной вещью, которую во мне „побелили“». Белые и азиатские асы жалуются на то, что их считают ханжами, но про Веспера так не говорят. Нет никаких обвинений в ханжестве в адрес блогера, только удивление, что черные асы вообще существуют. Конечно, на телевидении нет никого похожего на Веспера, и воображение людей не так сильно, как им хотелось бы верить. Таким образом, старые стереотипы и властные структуры сохраняются, и одни виды опыта асов превалируют над другими. Многих асов действительно стараются принять в сообщество, но сделать любую группу по-настоящему разнообразной сложно. Однако некоторые признаки обнадеживают. Когда я говорю Весперу, что Мэй сочла его статью полезной, блогер приходит в восторг. Требуется упорный труд, чтобы быть замеченным и одновременно бороться с расизмом других людей и собственным внутренним расизмом. И если такие люди, как Мэй, считают это полезным, значит, весь этот труд не напрасен. Весперу удалось расширить опыт, который черные люди могут считать своим собственным. * * * Селена больше не беспокоилась о компромиссе между полом и сексуальностью. Она хотела носить платья и прежде считала себя геем. Она ас, транс и азиатка и может быть всем этим, но все же не может говорить об этих составляющих своей идентичности по отдельности. Длительные размышления, многочисленные вопросы и разговоры подтвердили для Селены, что она находится в спектре асов, но то, насколько уверенно она чувствует себя с этой ориентацией – и насколько уверена в том, что асексуальность не является реакцией на предрассудки, – связано с тем, насколько безопасно она чувствует себя в других аспектах. «Невозможно существовать с одним аспектом моей личности, не работая над принятием всех остальных», – говорит она. Селена всегда знала, как ее воспринимают другие, и чувствовала себя неуверенно. Так, представления о сексуальности азиатских мужчин или азиатских женщин сильно повлияли на опыт влечения Селены. Сегодня она говорит, что ключ к тому, чтобы почувствовать себя настоящим асом, – это сделать все возможное, чтобы очистить свой разум от этих стереотипов, и держаться подальше от людей, которые им верят. Раса, пол и сексуальность пересекаются, и единственный способ сделать так, чтобы это не накладывало определенные ограничения, – поддерживать возможности каждой составляющей. Селене, однако, сложно найти свое место, как будто она слишком трансгендер, чтобы быть азиаткой, или слишком азиатка, чтобы быть трансгендером, в результате чего обе идентичности принижаются. Когда Селена находится среди людей, которые не уважают ее пол или расу, которые видят «транса» и «азиатку» и сразу представляют, какой она должна быть, ее личность кажется ей не чем иным, как слиянием стереотипов. К тому же асексуальность добавляет еще один слой, заставляя Селену чувствовать себя зажатой из-за того, как все стереотипы сочетаются между собой или противоречат друг другу. Например, не странно ли, что трансгендер не испытывает сексуального влечения? (Трансгендеров часто считают гиперсексуальными.) «С малознакомыми людьми я ощущаю свою сексуальность так, будто действую по сценарию, основанному на моем восприятии их восприятия того, какой должна быть моя личность, и все действительно становится запутанным», – говорит она. Когда «азиатскость» и «трансгендерность» Селены воспринимаются как нечто большее, чем карикатура, – когда к ним относятся с уважением, как к части ее уникальной идентичности, а не как к ярлыку, предопределяющему особенности личности или поведения, – ее идентичность также становится более значимой. Асексуальность тоже становится ее частью, а не чем-то, что должно подтверждать стереотипы о расе и поле или противоречить им. Если у вас нет предположений о том, какой должна быть определенная раса или пол, то нечего и подтверждать или нарушать. Сейчас Селена не воспринимается как немужественный восточноазиатский мужчина. «Честно говоря, я одеваюсь так, что привлекаю внимание», – говорит она, хотя это вряд ли нуждается в пояснении. Лента Селены в соцсети – это салют тщеславию, и в самом лучшем смысле слова. Там множество ее фото, на которых она всегда во всем черном. Высокие сапоги, кроп-топы, черные квадратные очки. Кожаные леггинсы. Оригинально подстриженные прямые черные волосы по плечи, иногда с прядками яркого цвета, например, лазурно-синего. Топы в сеточку, темная помада. В общем, вы поняли. Во время нашей встречи в Нью-Йорке на Селене обтягивающие брюки из кожзаменителя и пальто до колен. Сейчас середина июня, и это может быть один из ее нарядов укротительницы. «Все во мне очень заметно и сложно. Теперь меня считают гиперсексуальной, потому что я выгляжу так, будто хочу, чтобы меня желали, – говорит она. – Многим кажется, что я хочу и буду заниматься с ними сексом, и с моими отказами им очень трудно смириться. Теперь это типа: „Если ты ас, почему так одеваешься, почему так говоришь?“» Подобные комментарии получает в свой адрес и Ясмин Бенуа, модель из Соединенного Королевства. Она тоже аромантик, «черная, готичная, асексуальная» и выросшая в белом городе. Ясмин поняла, что не испытывает сексуального влечения, когда ей было девять лет. Когда она повзрослела, ничего не изменилось. Ясмин действительно сомневалась в своей асексуальности: «Я задавалась вопросом: не случилось ли так из-за того, что я была неуверенной в себе или нескладной? А потом я стала старше и перестала быть неуверенной или нескладной». Но прежде чем ее сомнения исчезли, прошло достаточно времени. Ей также было ясно, что асексуальность воспринимается как ориентация белых, поэтому Ясмин как модель и цветной ас пыталась внести свой вклад. При такой работе Ясмин, к сожалению, часто получает сообщения от незнакомцев о том, что не может быть асексуальной, если ей небезразлична мода или она публикует провокационные фотографии. «По-прежнему считается, что все вокруг одеваются не для себя, а для других, и если женщина старается хорошо выглядеть, значит, это нужно для того, чтобы привлечь кого-то», – говорит она. Устав от этих ответов, Ясмин запустила хештег #ThisIsWhatAsexualLooksLike, чтобы показать, что не существует единой эстетики асов. Несмотря на это, люди продолжают утверждать, что она притворяется асом, чтобы продолжить свою модельную карьеру. Это неправда. Это часть ее самой. Она такая как есть, и Селена тоже, и не должно быть повода для недоверия. «Мне нравится, когда люди уделяют мне внимание! Мне нравится развлекаться! И все это наше общественное мнение связывает с сексом», – говорит Селена. Для аллосексуала секс является настолько естественным объяснением поведения, что другие причины, такие как желание одеваться самобытно ради самого себя и желание быть замеченным только для того, чтобы быть замеченным, не всем понятны. «Я хочу, чтобы на меня смотрели, но не хочу, чтобы меня трахали, и одно не вытекает из другого, – продолжает Селена. – А алло такие забавные: они просто настаивают на том, что эти желания взаимосвязаны». Считать ли поведение Селены и Ясмин своего рода формой репрезентации – вопрос спорный. Любой, кто что-либо демонстрирует, больше не принадлежит лишь самому себе, и оказывать такое давление может быть неуважительно. Тем не менее я не могу не согласиться с тем, что их версии асексуальности, – в которой цветные женщины-асы могут требовать внимания и заявлять о своей потребности быть желанными, – сильны. Меня не устраивает намек на то, что единственными ценными формами представления асов являются те, которые разрушают ожидания, но я хочу признать, что большую часть моего собственного сопротивления асексуальности и сопротивление многих других асов можно было бы уменьшить, если бы мы с юности знали больше людей, похожих на них. Я не имею в виду фантастических евнухов или сдержанных белых мужчин, любящих науку и избегающих эмоций. Они настоящие, реальные люди, стильные, модные, забавные и не боящиеся быть другими. Каждый раз, когда кого-то удивляет их существование, особенно цветных женщин, развенчивается стереотип о значении секса и о том, кто его хочет, а кто нет. Я не удивлена их существованием, но их отношение к проблеме заставляет меняться и меня. * * * Разговор с Селеной и Ясмин подчеркнул недостаток у меня воображения, – возможно, причиной тому являются культурные ограничения, а возможно, это мое личное качество. Я боялась, что меня будут считать пассивной, но при этом пассивно впитывала то, что думают другие – об асах, женщинах и азиатах, – и приняла это, хотя мне было некомфортно, вместо того чтобы перевернуть сценарий или попытаться сформировать свой собственный. Мне довелось познакомиться и с другими историями. Асексуальность может восприниматься как сила, делающая тебя непроницаемой, или как интригующая точка отличия. Это может быть что-то нейтральное и незначительное, как, например, факт, что мне нравятся русские романы и фильмы ужасов, или это может быть насмешкой над мужчиной, который гордится тем, что многие женщины хотят заняться с ним сексом. Ясмин, например, и в голову не приходило, что в асексуальности есть что-то постыдное. «Я в любом случае была нонконформисткой, и это еще один пункт, который стоит добавить в длинный список моих странностей, – говорит она. – Кроме того, я не чувствую, что упускаю что-то важное, когда мои друзья плачут из-за парня или из-за отсутствия парня. Я не чувствую, что мне нужно сосредотачиваться на этом в ущерб всему остальному в моей жизни. Это просто как дополнительное усилие с точки зрения существования». По ее мнению, асексуальность существует по умолчанию. Все остальное требует дополнительных усилий. Я же относилась к асексуальности негативно. На мой взгляд, это аллосексуальность существовала по умолчанию. Все остальное казалось чем-то неполноценным, источником разочарования. Давайте назовем это как есть – все эти описания моего двойственного отношения к тому, чтобы быть азиаткой, женщиной, асом – внутренним расизмом и женоненавистничеством, ненавистью к себе, избыточным стремлением соответствовать представлениям белых, мужчин, аллосексуалов, непрестанной заботой об одобрении со стороны тех, кто с меньшей вероятностью поймет меня и, скорее всего, отвернется от меня. Чем дольше я борюсь с идентичностью, тем больше понимаю, что существует тонкая грань между признанием предположений о господствующей силе и эгоцентризмом, между честностью в отношении нашего осознания белого алло-взгляда и тем, что нужно время, чтобы сознательно отвернуться от него. Такая привычка бороться с этим двойственным (тройственным? множественным?) отношением и всегда чувствовать сравнение с другой референтной группой вызывает недоумение, если не откровенное пренебрежение. Мне потребовалось много времени, чтобы отойти от ленивого мазохизма. Другие уже давно перестали рассчитывать на одобрение; я все еще работаю над этим. Тони Моррисон, которая как никто другой знала о силе этих историй, однажды заявила, что, с ее точки зрения, существуют только черные люди. «Я стояла на границе, на краю и утверждала, что это центр, – сказала она. – Я заявила, что это центр, и позволила остальному миру переместиться туда, где была я»18. Впервые услышав эту фразу, я погрузилась в длительные размышления. Конечно, Тони Моррисон знала о расизме и о том, как белые представляют себе чернокожих. И тем не менее. Для чернокожего автора сфокусироваться на черных людях и не обращать внимания на точку зрения белых вовсе не должно быть чем-то необычным, но оказалось, что это так. Асы могут делать то же самое. Асексуальность действительно ощущается как багаж, когда все остальные части нашей идентичности рассматриваются как таковые, когда мы чувствуем себя раздавленными кучей стереотипов. Если бы я не усвоила этот расизм и женоненавистничество, быть асом не было бы дополнительным бременем, помимо азиатского происхождения и женского пола. Асексуальность может не казаться багажом, когда асы отвергают точку зрения, требующую так узко воспринимать нашу идентичность, даже – особенно – если эта точка зрения наша собственная. Мы можем бороться со стереотипами, расовыми и прочими, а также, как сказала Селена, пытаться проводить время с теми, кто принимает нас целиком. Мы также можем избавиться от мазохизма, постараться не придавать ему столько значения в нашем собственном сознании, применить все ресурсы нашего творчества и самоуважения и переписать историю. Мы, асы, можем быть самими собой – привлекательными и модными, нонконформистскими, неуклюжими и застенчивыми и так далее. Мы не нуждаемся в сексуальном влечении, чтобы жить в сексуальном мире на своих условиях. В этом описании присутствует некоторая ирония. Моя книга отчасти является попыткой объяснить асексуальность аллосексуалам, и многие асы поблагодарили меня и сказали, что это необходимо. Я надеюсь, что объяснение дойдет до своей аудитории. Я также надеюсь, что со временем мы почти перестанем чувствовать необходимость в каких-либо объяснениях и сможем избавиться от необходимости быть понятыми другими. Пусть другие думают что хотят. По крайней мере, наше собственное внимание может быть сосредоточено на нас самих. Тогда стереотипы исчезнут. В нашем собственном сознании многие рассказы о себе могут быть созданы из одних и тех же исходных материалов. Глава 6. В болезни и в здравии ИНВАЛИДНОЕ КРЕСЛО НЕЛЬЗЯ СПРЯТАТЬ. Для Кары Либовиц, двадцативосьмилетней активистки-инвалида, страдающей церебральным параличом, ее инвалидное кресло – очевидный знак отличия, один из многих контрастов, появившихся в раннем детстве. У нее была индивидуальная образовательная программа. Она выезжала из класса «на пять минут раньше, чтобы не затоптали». Постоянно отказывалась от занятий лечебной физкультурой. Для Кары сексуальность совсем не то же самое, что для ее здоровых сверстников. «В любом случае никто не считает меня сексуально привлекательной», – признается она. Кара говорит мне, что, по мнению окружающих, женщина-инвалид в кресле вряд ли может хотеть секса. Не существует идеальной формулы, объясняющей, как взаимодействуют сексуальность и здоровье, однако это не мешает верить в простое, но ошибочное утверждение: люди, которые не хотят секса, больны, а люди, которые больны, то есть умственно или физически неполноценны, не хотят секса. Посторонним кажется, что Кара, называющая себя асом, подтверждает это заблуждение. Однако для сообщества людей с ограниченнымивозможностями и асексуалов это не так. Ее идентичность противоречит представлениям обеих групп, каждая из которых по-своему маргинализирована в отношении секса. Сообщество инвалидов долгое время боролось с идеей, что люди с ограниченными возможностями являются или должны быть асексуальными. Сообщество acов борется за то, чтобы доказать, что асексуальность не имеет ничего общего с инвалидностью. Женщина-инвалид-ас усложняет обе эти политические программы, и, возможно, именно в такой ситуации вопросы легитимности и внутригрупповой лояльности становятся наиболее острыми. Оба сообщества действуют из лучших побуждений, но при общении с Карой по Skype выясняются интересные подробности. На девушке черная рубашка с надписью «ЗАБЕЙ НА ЖАЛОСТЬ», а в руках вязальные спицы. «Тебя перебрасывают из группы в группу, как горячую картошку, – делится Кара, – и ты просто не можешь найти свое место». * * * Это сложная проблема, поэтому давайте сначала рассмотрим идею о том, что люди, которые не хотят секса, больны. Врачей на Западе беспокоила «проблема» низкого сексуального влечения, по крайней мере, с XIII века, когда папа римский Григорий IX написал о фригидности. В то время фригидность считалась мужской проблемой, схожей с импотенцией, говорит в интервью ученый Элисон Даунхэм Мур, соавтор книги «Фригидность: интеллектуальная история». Фригидность превратилась в отсутствие психологического желания, в большей степени именно у женщин, только в XIX веке, и «не вполне ясно», почему это изменение произошло, добавляет она. Сегодня люди, которые настаивают на том, что низкое сексуальное желание является формой медицинской дисфункции, могут ссылаться на «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» (DSM-5), библию психиатрической диагностики в США. С 1980 года в руководство включен диагноз, который когда-то назывался «подавленное расстройство сексуального влечения», и после нескольких смен названий теперь он чаще всего упоминается как гипоактивное расстройство сексуального влечения, или HSDD[85]. (В DSM-5 выделяются мужские и женские формы расстройства, но давайте придерживаться в целом термина HSDD, чтобы не усложнять[86].) Поскольку биологического маркера HSDD не существует, основные критерии схожи с признаками фригидности, описанными много веков назад: постоянное отсутствие сексуальных фантазий и сексуального интереса[87]. Это очень похоже на асексуальность. С таким диагнозом, описанным в справочниках, неудивительно, что асексуальность многие считают болезнью, которую нужно лечить. Давние методы лечения фригидности, такие как обтирание гениталий вином[88], сейчас кажутся смешными, но DSM пользуется авторитетом у современной медицины и современного научного истеблишмента. Хотя опасения по поводу низкого сексуального желания, вероятно, существовали бы, даже если бы DSM завтра вдруг исчезло, существование диагноза HSDD оправдывает и усиливает эти опасения. Официальный характер DSM побуждает других спрашивать у асов, а асов – спрашивать у самих себя, уверены ли мы, что не больны и нам не нужно лечиться. Фармацевтические компании, несомненно, с удовольствием продали бы нам лекарство. Симптомы HSDD не редкость, особенно среди женщин, которым в первую очередь ставится диагноз. Одно исследование, проведенное в 2008 году с участием 31 000 женщин, показало, что 10 процентов могут соответствовать диагностическим критериям[89]. Соедините это со страхом за сохранение отношений (не говоря уже о том, что секс необходим для здоровой жизни[90] и что быть здоровым – это индивидуальный моральный долг[91]) – и фармкомпания, которая создаст лекарство, разбогатеет. Количество попыток создать устройства для повышения либидо для женщин просто впечатляет. (О методах лечения мужчин мало что известно, отчасти из-за сексуальных стереотипов, – людям не нравится идея стимулировать мужское желание.) Компании пытались использовать гормоны; например, Procter & Gamble создала пластырь с тестостероном для лечения низкого сексуального влечения у женщин, но Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США (FDA) отклонило его из соображений безопасности[92]. Компании пытались воздействовать на гениталии, создавая такие продукты, как устройство для клитора EROS. Устройство, похожее на вибратор, предназначено для улучшения притока крови к клитору и внешним половым органам[93]. Оно все еще существует, но так и не стало популярным. Компании попытались атаковать даже мозг. Производителем виагры Pfizer в течение восьми лет исследовались три тысячи женщин с целью определить, заставит ли их тот же препарат, который вызывает у мужчин эрекцию, захотеть секса. Этого не произошло, и Митра Булель, которая в то время возглавляла исследовательскую группу Pfizer, сообщила The New York Times, что акцент будет смещен с гениталий на мозг, являющийся важнейшим половым органом женщины[94]. За последние пять лет FDA дважды одобрило новые препараты для повышения либидо у женщин, которые действуют на мозг. В 2015 году FDA одобрило производство «Эдди», не имевшего успеха антидепрессанта[95], который был переупакован и продан как «розовая Виагра»[96]. «Эдди» был разрекламирован в рамках финансируемой фармпроизводителями кампании под названием Even the Score, которая является ярким примером использования феминизма для продажи сомнительных продуктов. В ходе кампании утверждалось, что одобрение этого продукта – заслуга феминизма, потому что он ориентирован на женское удовольствие, невзирая на все осложнения: женщины должны были принимать таблетки ежедневно, не могли употреблять алкоголь во время приема и испытывали побочные эффекты, к которым в том числе относились тошнота и обмороки. И в результате он создавал лишь половину еще одного «сексуально удовлетворяющего события» в месяц[97]. К счастью, «Эдди» потерпел неудачу, хотя и не только из-за нежелания женщин принимать лекарства[98]. Низкая эффективность, кризис у производителя лекарств и запрет на употребление алкоголя в конечном счете сделали его непопулярным. Теперь существует «Вилееси», препарат, также воздействующий на мозг женщин, который FDA одобрило в 2019 году[99]. «Вилееси» не имеет таких ограничений, как «Эдди», но женщины должны сделать себе укол в живот или бедро за сорок пять минут до секса. Этот препарат также вызывает тошноту, и к тому же не ясно, насколько он эффективен. В целом прием «Вилееси» не привел к более «сексуально удовлетворяющим событиям» с точки зрения статистики[100]. Этого может быть достаточно для FDA, но недостаточно для такого скептика, как я. Несмотря на спрос и отчаянные попытки фармацевтических компаний создать такой препарат, безопасного и достаточно эффективного средства для повышения либидо не существует. Когда его создадут, поверьте, все о нем узнают. Фармацевтические компании позаботятся об этом. * * * Авторитет врача может быть могущественным, даже если он мнимый. Доктора вынуждают нас, асов, задавать себе вопрос: не больны ли мы? Также они ставят диагноз и делают заявления, совершенно не заботясь о том, как это повлияет на аса. Возможно, ничто не отражает отношение к асексуальности как к болезни лучше, чем эпизод популярной медицинской драмы «Доктор Хаус» под названием «Лучшая половина», – серия, столь печально известная среди асов, что в просторечии мы с гримасой отвращения называем ее просто «серией из того Хауса». Доктор Грегори Хаус, как известно, не очень тактичный человек. Услышав об асексуальной пациентке своего коллеги, он первым делом спрашивает, похожа ли эта женщина на никому не нужный огромный бассейн с водорослями или, может быть, она чрезвычайно уродлива. К счастью, шоураннеры правильно сообразили, что уродливая женщина-ас может лгать, чтобы пощадить свою гордость, и наделили пациентку всеми признаками традиционной женской привлекательности – длинные светлые волосы, соблазнительные изгибы под облегающим розовым свитером, – чтобы ответить отрицательно на этот самый вопрос. Все это свидетельствует о том, что для красивой блондинки асексуальность просто невозможна. Затем Хаус спорит со своим коллегой на сотню долларов, что сможет найти медицинскую причину предполагаемой сексуальной ориентации этой женщины. «Многие люди не занимаются сексом, – говорит Хаус, – но поскольку секс является основной движущей силой вида, те, кто не хочет его, либо больны, либо мертвы, либо лгут». Хаус угадал, и ему даже не пришлось ссылаться на DSM, чтобы доказать свою правоту. Женщина не мертва, но она также не асексуальна. Она притворяется асексуальной, потому что любит своего асексуального мужа. Дело в том, что ее муж тоже не асексуал. Отсутствие у него сексуального влечения вызвано опухолью мозга, которую легко вылечить, а это означает, что после лечения они вскоре смогут наслаждаться гетеросексуальным супружеским сексом, как и положено. Хаус выигрывает пари и благодарит своего коллегу за то, что он привлек его внимание к этим пациентам и, следовательно, «исправил испорченное мировоззрение двух людей». По его словам, «лучше совокупляться и проиграть, чем никогда не совокупляться». «Лучшая половина», впервые вышедшая в эфир в 2012 году, остается одним из самых ярких изображений асексуальности в крупном шоу. Благодаря ей многие познакомились с этой «дико запутанной» ориентацией. Даже сегодня, когда я говорю людям, что пишу книгу об асексуальности, многие аллосексуалы упоминают этот эпизод, застенчиво добавляя, что он сбил их с толку тогда и что они до сих пор в некотором роде сбиты с толку. Любой постоянный зритель «Доктора Хауса» знает, что высокомерие персонажа – это особенность сериала, а не ошибка. Он не должен быть хорошим, и никто не ожидает, что он будет всерьез беспокоиться о чувствах других людей. Хаус задуман как блестящий и авторитетный специалист, который сталкивается с другими, скромными людьми, и обвиняет их в том, что они несут чушь. Моменты его самодовольства забавны, когда он является экспертом в неясных признаках отравления золотом, но в меньшей степени, когда его предположения поддерживают мысль, что асексуальным людям нельзя доверять, когда они рассказывают правду о собственном опыте. Таким образом, недоверие Хауса показывает, в какой степени допускается принудительная сексуальность. Хаус не реальный человек, но люди, которые придумали эту серию, существуют, и они решили, что можно одобрить эту сюжетную линию, прямо играя на идее о том, что асов и тех, кто предполагает, что тоже может быть асом, нужно избавить от иллюзий. Так говорит блестящий врач, поэтому всем остальным следует прислушиваться и относиться к ним с подозрением. В его мире, который является и нашим миром, асексуальности не существует: это либо ложь, либо болезнь. * * * Так в чем же разница между HSDD и асексуальностью или даже HSDD и «нормальным» уровнем низкого желания? За прошедшие годы было предпринято несколько попыток разделить их. Одна из них – по критерию «дистресса», который был добавлен почти ко всем диагнозам DSM в 1994 году[101]. Идея состоит в том, что у людей, имеющих низкий уровень влечения и страдающих из-за этого, диагностируется HSDD, но людям с такими же симптомами, которые хорошо себя чувствуют, такой диагноз не ставится. Затем в 2008 году активисты-асы создали целевую группу, которая рекомендовала разработчикам DSM не ставить пациентам диагноз расстройства влечения, если они идентифицируют себя как асексуалы[102]. С 2013 года DSM включает это так называемое исключение для асексуалов[103]. Обе эти неуклюжие попытки отделить медицинскую проблему HSDD от беспроблемного низкого либидо неудовлетворительны. Люди испытывают страдания не потому, что какое-либо состояние само по себе является проблемой, а потому, что предрассудки делают их жизнь тяжелее. Психическое здоровье геев и трансгендеров обычно хуже, чем у обычных цис-людей[104], не потому что быть геем или трансгендером – это болезнь, а потому что фанатизм причиняет страдания и сказывается на психике. То же самое и с асами. Что касается асексуального исключения, то его существование требует странной логики. Сказать, что у кого-то HSDD, если он не идентифицирует себя как аса, – все равно что сказать, что у кого-то, кто испытывает влечение к своему полу, психическое заболевание, если он не идентифицирует себя как гомосексуала. Наличие исключения лучше, чем его отсутствие, но влечение к своему полу или отсутствие влечения – это не болезнь, независимо от того, какими словами можно описать конкретный опыт. Признаки, которые действительно разделяют психическое заболевание и асексуальность, – это не сила сексуального влечения или какой-либо биологический маркер, или страдание. Большая часть различий носит социальный характер, объясняет ас-исследователь Эндрю Хиндерлитер в статье на эту тему[105]. HSDD и асексуальность имеют разные истоки, к ним применяются разные подходы и разные интерпретации. Расстройствами влечения занимается медицинская область сексологии, в то время как изучение асексуальной идентичности уходит корнями в квир-исследования и дискурс социальной справедливости. Расстройства желания диагностируют врачи, обладающие необходимыми знаниями и являющиеся высшим авторитетом для пациентов. Асы поощряют личное, самостоятельное исследование, подчеркивая, что люди должны сами решать, являются ли они асами. Я говорила асам, поделившимся со мной своими историями, что их опыт совпадает с опытом других асексуальных людей. Я никогда не «диагностировала» кого-либо как асексуала и не настаивала на том, чтобы он идентифицировал себя таким образом. Самое главное отличие заключается в отношении людей к последствиям низкого сексуального влечения. При расстройстве влечения это означает увидеть разницу и назвать свое состояние проблемой. При асексуальности это принятие вариаций и избегание двусмысленности, даже если асексуальность может быть неудобной. Я и большинство асов просто не верим, что есть что-то плохое в низком желании или отсутствии сексуального влечения. Мы не считаем, что есть какое-либо моральное обязательство работать над увеличением сексуального влечения. Желание секса не должно быть требованием здоровья или человечности.