– Все хорошо. Правда. Что у меня может быть не так? Мистер и миссис Кинтана переглянулись. – Это такая родительская фишка? – Какая? – То, как мамы и папы вечно переглядываются. – Да, наверное, – рассмеялся Сэм. Я знал, что он поговорил с моим отцом. И что ему известно о моей выходке. Известно им обоим. – Ты знаешь тех мальчишек, да, Ари? – Миссис Кинтана снова посерьезнела, как прежде, но я и не был против. – Знаю двоих. – А оставшихся? Я решил пошутить: – Нет, но мои кулаки помогут это выяснить. Миссис Кинтана рассмеялась. Это меня удивило. – Ари, – сказала она. – Ты безумный мальчик. – Да, наверное. – Я понимаю, что дело в твоей преданности, – сказала она. – Да, наверное. – Но, Ари, у тебя могли быть большие неприятности. – Я плохо поступил. Знаю, что плохо. Но что сделано, то сделано, а объяснить почему я не могу. Этим парням ведь ничего не будет, так? – Может, и нет. – Ага, – сказал я, – станут, что ли, копы серьезно заниматься подобным делом? – Меня не волнуют эти парни, Ари, – сказал Сэм, глядя мне прямо в глаза. – Меня волнует только Данте. И ты. – Я в порядке, – сказал я. – Уверен? – Уверен. – И мстить остальным ты не собираешься? – Пока только подумываю. На этот раз миссис Кинтана не засмеялась. – Нет, – продолжил я. – Честно. – Ты выше этого, – сказала она. И мне очень хотелось ей верить. – Но я не собираюсь оплачивать Джулиану врача. – Ты сказал об этом отцу? – Пока нет. Но раз эти ублюд… – Я замолчал на полуслове и начал снова, подбирая слова: – Раз эти парни не собираются оплачивать лечение Данте, то и я за Джулиана платить не стану. И если папа хочет отобрать у меня за это машину – пускай отбирает. На лице миссис Кинтаны появилась ухмылка. Она нечасто ухмылялась. – Дай потом знать, что решит твой отец, – сказала она. – И еще кое-что. Джулиану никто не запрещает идти к копам. – Теперь ухмылялся я. – Только, думаете, он это сделает? – А ты знаешь толк в уличных разборках, да, Ари? Мне понравилось выражение лица Сэма. – Кое-что знаю, да. Двенадцать Папа не стал спорить со мной об оплате больничных счетов Джулиана. Он посмотрел на меня и сказал: – Я так понимаю, до суда вы решили дело не доводить. – Он задумчиво покивал сам себе. – Сэм поговорил со свидетельницей. Вряд ли она сможет опознать нападавших. Очень маловероятно. Отец Джулиана пришел к нам домой – поговорить с моим папой – и, уходя, выглядел очень недовольным. Папа не стал продавать мой пикап. Тринадцать Казалось, нам с Данте толком не о чем говорить. Я взял у его отца сборники стихов и принялся читать ему вслух. Иногда Данте останавливал меня и просил: «Прочитай снова». И я перечитывал. В эти последние летние дни между нами что-то неуловимо изменилось. С одной стороны, я чувствовал, что мы стали ближе. С другой – что сильно отдалились. Мы оба уволились с работы. Даже не знаю почему. Наверное, после того, что случилось, все это казалось бессмысленным. Однажды я выдал дурацкую шутку: – И почему в конце лета кто-то из нас обязательно оказывается покалеченным? Ни он, ни я не засмеялись. Навещая Данте, я не брал с собой Ножку: она любила на него прыгать и могла сделать ему больно. Данте по ней скучал, но знал, что я поступаю правильно. Как-то утром я пришел к нему и показал все фотографии своего брата. А потом пересказал его историю – так, как понял ее из газетных вырезок и папиных ответов на мои вопросы. – Хочешь, расскажу все сначала? – спросил я. – Давай, – ответил он. Мы оба устали от поэзии и устали от молчания. – Короче, моему брату было пятнадцать. Он был сердитым. Вечно сердитым. Я это понял из разговоров с сестрами. В общем, то ли он стал злым, то ли просто таким родился – не знаю. Так вот, как-то раз он болтался на окраине города в поисках неприятностей. Так мне папа сказал. Он сказал: «Бернардо всегда искал неприятностей». Так вот, в тот вечер Бернардо снял проститутку. – А где он нашел деньги? – Не знаю. Что за странный вопрос? – Разве когда тебе было пятнадцать, у тебя были деньги на проститутку? – Когда мне было пятнадцать? Ты говоришь так, будто это было сто лет назад. Черт, да у меня и на шоколадку-то денег не было. – Вот и я о том же.