– Работа, Данте. Отличная мысль, не находишь? – Я найду себе работу, пап. Правда. Я заметил, что миссис Кинтана выглядит иначе. Казалось, внутри нее поселилось солнце. Я никогда не видел таких красивых женщин. Она казалась моложе, чем прежде. Моложе, а не старше. Конечно, она и не была старой, потому что родила Данте в двадцать, а значит, ей было около тридцати восьми. Но в утреннем свете она выглядела совсем молодой. Может, в этом было дело. В свете. Родители Данте принялись рассказывать о Чикаго, но Данте их перебил: – Когда прокатишь меня на своем пикапе? – Давай после работы? – предложил я. – Я заканчиваю в половине восьмого. – Научишь меня водить, Ари? Я поймал напряженный взгляд его матери. – Разве не отцы должны учить вождению? – спросил я. – Мой папа – худший водитель на свете, – фыркнул Данте. – А вот и неправда, – возразил мистер Кинтана. – Всего лишь худший водитель в Эль-Пасо. Никогда раньше я не встречал мужчин, готовых честно признать, что они плохо водят. Чуть позже, когда я собрался уходить, миссис Кинтана улучила минуту и отвела меня в сторону. – Я знаю, что рано или поздно ты разрешишь Данте сесть за руль… – начала она. – Не разрешу, – сказал я. – Данте умеет убеждать. Просто пообещай мне, что вы будете осторожны. – Обещаю, – улыбнулся я. Рядом с ней я почему-то чувствовал себя уверенно и спокойно. Рядом с ней – и больше ни с кем. – Кажется, этим летом мне придется слушаться двух мам сразу. – Ты – часть нашей семьи, – сказала миссис Кинтана. – Так что ничего не поделаешь. – Уверен, однажды я вас разочарую, миссис Кинтана. – Нет, – ответила она. И хотя голос ее звучал твердо, в ту секунду в нем было почти столько же любви, сколько в голосе моей собственной матери. – Ты слишком строг к себе, Ари. Я пожал плечами. – Наверное, такой уж я человек. Она улыбнулась. – Знаешь, по тебе скучал не только Данте. Я никогда не слышал от взрослых ничего прекраснее (мама с папой не в счет). И понимал: миссис Кинтана что-то видит и любит во мне. Но это осознание обернулось для меня не только радостью, но и душевным грузом. Конечно, миссис Кинтана не хотела обременять меня своей любовью – просто любовь для меня всегда была синонимом бремени. Синонимом тяжкой ноши. Три Мы с ножкой заехали за Данте около восьми вечера. Горячее солнце еще не успело сесть за горизонт, но уже стремительно опускалось. Я просигналил, и Данте тут же вышел из дома. – Это твой пикап? Какой крутой! Он шикарный, Ари! Я чувствовал, как мои губы растягиваются в глупой ухмылке. Парням, которые любят свою машину, необходимо одно: чтобы и другие ею восхищались. Ага, именно необходимо. Серьезно. Не знаю почему, но уж такие мы, владельцы авто. Данте повернулся к дому и прокричал: – Мам! Пап! Идите скорей! Посмотрите на тачку Ари! Он соскочил с крыльца, как ребенок. Сама непосредственность. Мы с Ножкой выбрались из пикапа и стали наблюдать за тем, как Данте ходит вокруг него и восхищается. – Ни царапинки, – заметил он. – Потому что я не езжу на нем в школу. Данте улыбнулся. – Хромированные колпаки! Да ты настоящий мексиканец, Ари. Я рассмеялся. – Ты тоже, придурок. – Не-е, мне настоящим мексиканцем не стать никогда. Я не понимал, почему для него это так важно. Хотя для меня это тоже было важно. Он хотел было что-то добавить, но тут заметил на крыльце родителей. – Отличная машина, Ари! Вот это я понимаю – классика, – сказал мистер Кинтана, и в голосе его звучал тот же искренний восторг, что и в голосе Данте. Миссис Кинтана просто улыбнулась. Вдвоем они обошли машину и оглядели ее со всех сторон, продолжая улыбаться, будто встретили старого друга. – Какая прекрасная машина, Ари! – Вот уж чего я совсем не ожидал услышать от миссис Кинтаны. Данте тем временем отвлекся на Ножку, которая принялась облизывать его лицо. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг бросил ключи мистеру Кинтане. – Можете прокатить свою девушку, если хотите. Мистер Кинтана тут же улыбнулся. Я заметил, как миссис Кинтана пытается сдержать девичий восторг. Пускай чувства не отражались у нее на лице так, как на лице у мужа, зато они были по-настоящему глубокими. Я словно бы начинал понимать маму Данте. Я видел: она вспоминает о чем-то важном, только о чем – не знал. Я довольно наблюдал за ними тремя – за тем, как они стоят возле моей машины. Мне хотелось остановить время, потому что все казалось до невозможности простым и правильным. Вот они – Данте и Ножка, мгновенно полюбившие друг друга, рядом – мистер и миссис Кинтана, вспомнившие о своей молодости при виде моего пикапа, и я – его гордый владелец. Наконец-то у меня было нечто ценное – пусть даже просто машина, вызывающая у людей ностальгию. Мои глаза, словно объективы камеры, пытались навечно запечатлеть в памяти этот миг. Мы с Данте уселись на крыльцо и стали смотреть, как его папа заводит машину, а мама льнет к нему, как девчонка на первом свидании. – Купи ей молочный коктейль! – крикнул Данте. – Девчонки любят, когда их кормят! Мы видели, как они, смеясь, уезжают прочь. И я сказал: – Твои родители – иногда они совсем как дети. – Они счастливы, – ответил Данте. – А как твои? Они счастливы? – Мои предки непохожи на твоих. Но мама души не чает в папе, я это знаю точно. И, по-моему, он в ней – тоже. Он просто не любит демонстративно выражать свои чувства. – «Демонстративно»? – присвистнул Данте. – Словечко совсем не в твоем духе, Ари. – Не смейся. Я расширяю словарный запас. – Я пихнул его локтем. – Готовлюсь к поступлению в универ. – И сколько новых слов ты учишь в день? – Немало. Но старые мне нравятся больше. Они как старые друзья. Данте пихнул меня в ответ. – А «демонстративно» когда-нибудь станет старым другом? – Может, и нет. – Ты похож на своего отца, да? – Да, наверное, похож. – Моей маме с этим тоже, кстати, непросто. Она не любит выставлять свои чувства напоказ. Потому-то и вышла замуж за папу – так мне кажется. Он их вытаскивает наружу, все ее чувства. – Значит, они хорошая пара. – Ага. Забавно, но иногда мне кажется, что мама любит папу сильнее, чем он ее. Понимаешь, о чем я? – Наверно. Возможно. А разве любовь – соревнование?