Два Проснувшись следующим утром, я решил, что умер. Я знал, что это не так, но не мог прогнать эту мысль. Возможно, часть нас и правда умирает, когда мы болеем. Даже не знаю. Мамино лечение состояло в том, чтобы заставить меня пить воду литрами, по одному мучительному стакану за раз. Наконец я взбунтовался и отказался продолжать. – Мой мочевой пузырь надулся как шарик и вот-вот лопнет. – Это хорошо, – невозмутимо ответила мама. – Ты вымываешь все вредное из организма. – Вымывать уже больше нечего, – сказал я. Но мириться мне приходилось не только с водой. Был еще куриный суп. Мамин куриный суп стал моим злейшим врагом. Первая тарелка показалась мне восхитительной. Никогда еще я не был так голоден. К тому же мама налила мне только бульон. На следующий день суп вернулся – он ждал меня в обед. Я не расстроился, потому что теперь тут были и курица, и овощи – и все это с горячими кукурузными лепешками. К тому же это был sopa de arroz – рисовый суп. Но потом мама подала мне его в качестве вечернего перекуса. И на ужин тоже. Мне надоели вода и куриный суп. Мне надоело болеть. Проведя в постели четыре дня, я решил, что с меня хватит, и, придя к маме, заявил: – Я выздоровел. – Еще нет, – ответила она. – Меня тут в заложниках держат, – пожаловался я отцу, когда он вернулся с работы. Он улыбнулся. – Я уже хорошо себя чувствую, пап. Правда. – Ты все еще бледный. – Мне не хватает солнца. – Ну подожди еще денек. А потом выходи в мир и безобразничай сколько душе угодно. – Ну ладно, – согласился я. – Только больше никакого куриного супа. – Это ты с мамой договаривайся. Выходя из моей комнаты, он задержался в дверях и, стоя ко мне спиной, спросил: – Тебе больше не снились кошмары? – Мне вечно снятся кошмары, – сказал я. – Даже когда ты здоров? – Ага. Он все еще медлил уходить. Затем повернулся ко мне. – И ты всегда где-то блуждаешь? – Да, в большинстве снов. – И ты всегда пытаешься найти меня? – Мне кажется, чаще всего я пытаюсь найти себя, пап. Было странно говорить с отцом о чем-то подобном. Но эти кошмары и правда меня пугали. Я хотел продолжить разговор, но не знал, как облечь в слова то, что чувствовал. Я посмотрел на свои ноги. А потом поднял на него глаза и пожал плечами, мол, а, ерунда. – Прости, – сказал папа. – Прости, что я так далеко. – Все в порядке. – Нет, – произнес он. – Не в порядке. Мне показалось, что он хотел сказать что-то еще, но передумал. Он повернулся и вышел из комнаты. Я уставился в пол. И тут вновь услышал голос отца, вернувшегося в комнату: – Мне тоже снятся кошмары, Ари. Я хотел спросить, о чем они: о войне или о моем брате? Хотел спросить, просыпается ли он в таком же ужасе, как я. Но смог только улыбнуться. Он что-то о себе рассказал. Я был счастлив. Три Мне разрешили смотреть телевизор. Но неожиданно для себя я понял, что мне это неинтересно. Совсем. Я выключил его и принялся наблюдать за мамой, которая готовилась к занятиям в школе, сидя за кухонным столом над своими старыми тетрадками. – Мам? Она подняла взгляд. Я попытался представить, как она стоит перед своими учениками. Интересно, что они думают о ней. Как ее воспринимают? Нравится ли она им? Ненавидят ли они ее? Уважают ли? Интересно, думал я, знают ли они, что у нее есть дети? И имеет ли это для них хоть какое-то значение? – О чем думаешь? – Ты любишь преподавать? – Да, – сказала она. – Даже когда ученикам на все плевать? – Открою тебе секрет. Я не ответственна за то, плевать им или нет. Желание учиться должно исходить от них, а не от меня. – В чем тогда твоя задача? – А вот моя задача – как раз не плевать, несмотря ни на что. – Даже если им плевать? – Даже тогда. – Несмотря ни на что? – Несмотря ни на что. – Даже когда тебе попадаются дети вроде меня, которым жизнь кажется скучной? – Что поделать, в пятнадцать лет так кажется всем, – улыбнулась мама. – Просто период такой, – подсказал я. – Да, – рассмеялась она. – Просто такой период. – А ты любишь пятнадцатилетних? – Ты спрашиваешь, люблю ли я тебя или люблю ли своих учеников? – Наверное, и то и другое. – Тебя я обожаю, Ари, и ты это знаешь. – Да, – усмехнулся я, – но ты и учеников своих обожаешь, так ведь?