В детстве я иногда просыпался и думал, что настал конец света. Один Наутро после того, как мы похоронили воробья, я проснулся с высокой температурой. Все тело ныло, горло болело, голова пульсировала почти как сердце. Я сидел, уставившись на свои руки: казалось, они принадлежали кому-то другому. Потом я попытался встать – но тут же потерял равновесие, и комната закружилась перед глазами. Я попробовал сделать шаг, но ноги не держали. Повалившись обратно на кровать, я случайно столкнул на пол свои радиочасы. В комнату заглянула мама, но мне почему-то показалось, что она ненастоящая. – Мам? Мам, это ты? – Кажется, я кричал. Она вопросительно на меня смотрела. – Да, – ответила она. Вид у нее был очень серьезный. – Я упал, – сказал я. Она мне ответила, но я не смог ничего разобрать. Все казалось очень странным, отчего я решил, что еще сплю, но мама коснулась моего лба, и ее прикосновение было настоящим. – Ты весь горишь, – сказала она и коснулась моих щек. Я не понимал, где я, поэтому так ее и спросил: – Где мы? Она обняла меня. – Ш-ш-ш. Мир вдруг погрузился в тишину. Между мной и миром появилась стена, и на миг я подумал, что он никогда не хотел, чтобы я существовал, а потому решил воспользоваться случаем и наконец избавиться от меня. Я поднял глаза и снова увидел маму: она стояла надо мной с двумя таблетками аспирина и стаканом воды. Я сел, потянулся за таблетками и положил их в рот. А когда взял стакан, то заметил, что руки у меня трясутся. Мама сунула градусник мне под язык. Затем посмотрела на часы, выждала пару минут и вынула его. – Сорок градусов, – сказала она. – Надо срочно сбить температуру. – Она покачала головой: – Это всё микробы из бассейна. Мир на секунду стал огромным. – Это обычная простуда, – прошептал я, но, казалось, говорил кто-то другой. – Думаю, это грипп. Но ведь сейчас лето, – вертелось у меня на языке, однако вслух я этого произнести не смог. Меня трясло. Мама укрыла меня еще одним одеялом. Комната плыла перед глазами, но стоило закрыть их, как она останавливалась и погружалась во мрак. А потом пришли сны. Птицы падали с неба. Воробьи. Миллионы, мириады воробьев. Они падали, словно дождь, и, падая, разбивались об меня, так что я весь запачкался кровью, но укрыться от них было негде. Их клювы впивались в мою кожу, словно стрелы. А еще с неба падал самолет, на котором летел Бадди Холли. Уэйлон Дженнингс исполнял La Bamba. Я слышал, как плачет Данте, – и, обернувшись, заметил, что на руках он держит бездыханное тело Ричи Валенса. И тут на нас обрушился самолет – я видел только тени и землю в огне. А потом небо исчезло. Наверное, я закричал, потому что, очнувшись, увидел рядом маму с папой. Я дрожал и был весь мокрый от пота. И вдруг понял, что плачу и не могу остановиться. Папа взял меня на руки и, сев в кресло, стал укачивать. Я чувствовал себя маленьким и слабым, и мне хотелось обнять его в ответ, но руки ослабли и совсем меня не слушались; и я хотел спросить его, брал ли он меня так на руки, когда я был маленьким, потому что вспомнить не мог; и почему же я не мог этого вспомнить? Я подумал, что все еще сплю, но мама стала менять мне простыни, и я понял, что все это происходит по-настоящему. Один лишь я настоящим не был. Кажется, я бессвязно бормотал. Папа крепче прижал меня к себе и начал что-то шептать, но ни его объятия, ни шепот не помогали: меня трясло все так же сильно. Мама обтерла меня полотенцем, а после они с папой переодели меня в чистую футболку и белье. И тогда я сказал кое-что очень странное: – Не выбрасывайте эту футболку. Мне ее папа подарил. Я понимал, что плачу, но не понимал почему, ведь это было совсем на меня не похоже; и тогда я решил, что плачу вовсе не я, а кто-то другой. Я услышал, как отец говорит мне: – Ш-ш-ш, все в порядке. Потом он положил меня на кровать, а мама села рядом и дала мне еще воды и аспирина. Я увидел лицо отца и сразу понял, что он волнуется, и мне стало грустно, что он волнуется из-за меня. Я пытался понять, правда ли он брал меня на руки, и хотел сказать, что вовсе не ненавижу его, просто не понимаю; не понимаю, кто он, но очень-очень хочу понять. Мама сказала папе что-то по-испански, и он кивнул. Но я так сильно устал, что ни о каких словах не мог и думать. Мир погрузился в тишину. Я уснул, и сны пришли вновь. На улице лил дождь, а вокруг меня гремел гром и небо рассекали молнии. Я видел себя со стороны – видел, как я бегу под дождем. Я искал Данте и кричал, потому что он потерялся: – Данте! Вернись! Вернись! А потом я перестал искать Данте и стал искать папу и звать его: – Папа! Папа! Куда ты ушел? Куда ты ушел?.. Я снова проснулся весь в поту. Папа сидел в моем кресле-качалке и смотрел на меня. В комнату зашла мама. Она посмотрела сначала на отца, затем на меня. – Я не хотел тебя пугать. – Говорить я мог только шепотом. Мама улыбнулась, и я подумал, что в молодости она, должно быть, была очень красивой. Она помогла мне сесть в кровати. – Amor[15], ты весь мокрый. Почему бы тебе не сходить в душ? – Мне снились кошмары. Я положил голову ей на плечо. Мне хотелось, чтобы мы втроем сидели так вечно. Отец отвел меня в душ. Тело ослабло и совсем меня не слушалось, и как только теплая вода коснулась моей кожи, я вспомнил свои сны… Данте, папа. И я задумался о том, как выглядел папа в моем возрасте. Мама рассказывала, что он был красавцем. Интересно, – думал я, – был ли он таким же красивым, как Данте? И почему я вообще об этом подумал?.. Когда я вернулся в кровать, мама снова перестилала простыни. – Температура спала, – сказала она и протянула мне еще один стакан воды. Пить совсем не хотелось, но я залпом его осушил и вдруг понял, что на самом деле меня мучает жажда. Я попросил еще воды. Отец тоже был в комнате – сидел в кресле-качалке. Я лег в кровать, и какое-то время мы просто смотрели друг на друга. – Ты меня искал, – сказал он. Я не сводил с него взгляда. – Во сне. Ты меня искал. – Я всегда тебя ищу, – прошептал я.