Но стоявшие перед ним люди ждали малейшего движения кончиков его пальцев. На данный момент они были его королевством. Королевством, которому был нужен его принц. Он разберётся с пришедшим к нему прозрением позже. С этим решением юноша продолжил дирижировать, вздрогнув, когда вступило сопрано, и пытаясь не думать о другой певице с волосами яркими, словно пламя, и глазами цвета моря. Урсула Ванесса стояла в ванной и неторопливо вытиралась полотенцем, начав с лица. Она всегда держала нижнюю часть своего тела в воде как можно дольше. Женщина тихонько напевала самой себе, наслаждаясь каждым этапом процесса. Единственное, что люди (по крайней мере, принцессы) делали правильно, так это тратили достаточно времени и усилий на то, чтобы выглядеть в глазах окружающих презентабельно. Юная горничная стояла рядом, ожидая указаний госпожи. – Ммм, что-то там, и я стану царицей морской, ммм, гм... кхе-кхе! – Внезапно принцесса зашлась в сильном, надрывном кашле. Казалось, будто его сила тянула что-то изнутри женщины наружу. Словно её рот выворачивало наизнанку, а следом шли лёгкие, которые она вот-вот выплюнет вместе с кровью. Она покашляла, не сомневаясь, что увидит кровь. Но на дне ванны было лишь множество белых, приятно пахнущих маслами мыльных пузырей. Никаких алых капель, никакого физического подтверждения произошедшего внутри её существенного изменения. – Мой голос, – произнесла она низким грудным басом, принадлежавшим гораздо более старшей, более крупной, более... совсем не такой женщине. – Мой голос! – прохрипела она. Миловидный красный ротик растянулся и перекосился в гримасе. Она сжала ладони в кулаки и в ярости затрясла ими. Горничная выглядела обеспокоенной. Она явно не понимала, что могло послужить причиной подобной вспышки ярости. Девочка испуганно ожидала указаний. Ванесса, принцесса тирулийская, вылезла из ванны и поднялась вверх по лестнице, оставляя позади себя шлейф из пены. Было видно, что, несмотря на её наготу, ей ничуть не холодно. Вариет, на которую она даже не обратила внимания, поспешила следом за ней, прихватив ещё одно сухое полотенце. Принцесса принялась с неистовством рыться в куче вещей, которые она так небрежно побросала на стул ранее, а теперь в панике раскидывала в разные стороны. – Где мой кулон?! – Само собой, его среди них не было. Она обернулась, чтобы обрушить свой гнев на горничную, которую в несколько раз превосходила в размере. Девочка попыталась спрятаться за огромным полотенцем, которое она всё ещё держала в руках, готовая дать его женщине в ту же секунду, когда оно ей понадобится. Не то чтобы её госпожа прежде никогда не выходила из себя, такие приступы случались у неё неоднократно, когда они оставались наедине. Но в этот раз дела были особенно плохи. Ванесса прикусила нижнюю губу и даже не обратила внимания на проступившие на ней крошечные багровые капли крови. Её щёки ввалились, высокие скулы стали ещё заметнее, из-за чего лицо женщины начало походить на обтянутый кожей череп. Глаза принцессы были безумны, белки приобрели нездоровую желтизну. – ГДЕ МОЁ КОЛЬЕ? – не унималась она. Женщина постучала кулаком по ключице, указывая, где оно висело прежде. До смерти напуганная Вариет покачала головой, как бы говоря, что ничего об этом не знает. – ЧУШЬ! – Ванесса было замахнулась, но тут же опустила руку. Какую-то секунду казалось, что она действительно ударит девочку. Но морская ведьма не была глупа: горничная всё это время была при ней. Служанка не имела никакого отношения ни к потере раковины, ни к тому, что она, вне всяких сомнений, была уничтожена. Конечно, это могло быть делом рук прокравшегося в помещение воришки. Это могло быть своего рода неудачным стечением обстоятельств. Могло, но не было. Это была... – Дерзкая девчонка, – выразительно прорычала Урсула. Прервав свою обличительную речь, она смаковала её звучание. Ванессе нравилось забавляться с украденным голосом, оказывавшим чудесное воздействие на окружающих и приносившим боль той, у которой она его отняла. Этого было более чем достаточно. Но... ей приносило всё-таки большое наслаждение вновь слышать свой настоящий голос. Это был голос, отличавшийся глубиной, звучавший властно. Обладавший характером и отражавшим самое её естество. Он идеально подходил ей. В отличие от этого журчащего, писклявого голоска русалки, который все находили идеальным. – Дерзкая девчонка вернулась, – повторила Урсула. Вариет робко отпрянула от неё, сделав шаг назад. Было видно, как она разрывается между ужасом из-за этой странной перемены в настроении её госпожи и страхом перед самой госпожой. – Каким-то образом она пробралась сюда, украла мой ку-лон и уничтожила его. – Ванесса бросила взгляд на дверь, через которую можно было попасть в гардеробную, а оттуда – в её спальню... но не заметила ничего необычного. – У меня проблема, – произнесла она, обхватив рукой горло. – Непредвиденная ситуация, с которой мне необходимо разобраться немедленно... раз и навсегда. СТРАЖА! Ариэль Она пела. Песнь океана, в которой не было слов. Она исполняла её, от души импровизируя. Пассажи о волнах, солнечном свете, приливах и красоте мира, который постоянно находится под водой. О величественных морских водорослях, осторожно колыхаемых течением, о будоражащем ощущении приближающегося шторма и волнении под толщей воды. Музыка непрерывным потоком лилась из её уст, гонимая годами наблюдений, созерцания, жизни в роли слушателя, приобретения опыта без возможности это выразить. Дар жизни и печаль, которую он с собой приносит. Счастье быть русалкой. Боль быть единственной в своём роде – единственной русалкой, которая на какое-то время стала одной из смертных и затем потеряла всё. Когда девушка допела, её глаза были закрыты, а ладони лежали на коленях. Она ощущала сухое прикосновение лучей солнца мира людей и представляла себе напитанные влагой предметы и уголки морского царства. Она открыла глаза. Тишина в лагуне теперь казалась ей оглушающей. Некоторые говорили, что её голос имеет божественную природу. Такой голос способен поманить сухопутных крыс в дальнее плавание, а моряков привести к погибели, способен заставить сняться с якоря тысячу кораблей. У неё был голос ветра и шторма, плеска волн и древнего языка китов. Голос луны, которая безмятежно плывёт по небу, и звёзд, танцующих позади неё. Голос ветра, гуляющего среди облаков, который смертным не доводилось слышать и который поднимался и пел, возвещая о начале и конце времён. Несколько секунд она просто сидела молча, вспоминая его звучание, но в то же время наслаждаясь тишиной. Это была песнь прежней Ариэль. Но, возможно, в ней было что-то и от новой Ариэль. Покашляв, она решила испытать свой голос ещё раз. Девушка наклонила голову и придала своему лицу серьёзное выражение: – Просто сделай это, Флаундер. Результаты расчётов должны быть у меня к третьему приливу, чтобы у нас было что представить совету. Себастьян, я не хочу слышать о гала-представлении и касающихся его деталях. Я уверена, что всё будет хорошо, поскольку организация события в твоих надёжных клешнях. Перерезая эту ленту, я объявляю Храм искусств открытым для всех! Ариэль улыбнулась и, запрокинув голову, рассмеялась, но в её смехе слышались тревожные нотки. Подняв с песка один из обломков раковины, она вздохнула. Прежде голос девушки всегда был весьма значимой частью её жизни. Русалочий народ чествовал Ариэль за него. Благодаря ему отец прощал русалочке её поведение, которое порой было сомнительным. Эрик влюбился в спасшую его девушку из-за её пения... Но... ...она никогда не находила особого удовольствия в том, чтобы петь для кого-то другого. По правде говоря, русалочка терпеть не могла публику. Она пела, потому что ей нравилось петь. Она просто... чувствовала что-то и хотела облечь это чувство в песню. Когда она была счастлива, опечалена или рассержена... она отправлялась плавать в одиночку и пела кораллам, водорослям, публике, представленной морскими улитками или трубчатыми червями (которые слушали, но никогда не комментировали её «выступление»). Большую часть своего русал-отрочества она провела, плавая по подводному царству, исследуя окружающий мир и напевая самой себе. Придумывая коротенькие истории в голове и затем превращая их в сюжеты песен. С грустью на сердце девушка вспомнила концерт, к которому Себастьян так тщательно готовился и который она пропустила, за что отец её наказал, а после приставил её маленького друга краба приглядывать за ней, после чего... Её непослушание не было преднамеренным. Она просто... забыла. Порой из-за её поведения окружающие думали, что она слишком высокого о себе мнения. Но Ариэль не стремилась вести себя как дива – она была всего лишь юной русалкой, голова которой была забита фантазиями. И, забрав у неё голос, Урсула украла у девушки то, что было ей дороже всего: единственный известный ей способ поведать все эти истории. Без помощи устной речи (да и языком жестов она тогда ещё не владела) русалка не могла рассказать Эрику о том, что с ней случилось, или о том, что она в него влюблена. Она не могла убедить отца не меняться с ней местами. Она не могла управлять царством без помощи целого флота тех, кто переводил её слова и проговаривал их за неё. Она утратила способ передачи своих желаний, распоряжений, стремлений, нужд и мыслей. – Как ты себя чувствуешь? Подняв взгляд, Ариэль неожиданно для себя увидела тихо сидевшую на камне неподалёку чайку, с любопытством смотревшую на неё своими глазами- бусинками. – Джона, – произнесла девушка, смакуя звучание имени. – Как долго ты здесь сидишь? – Я заметила тебя в ту же секунду, как ты вышла из замка. Но мне показалось, что тебе нужно немного времени, чтобы побыть наедине с собой. Я собиралась прервать тебя, если ты продолжишь это своё пение. – Это моё пение? Но зачем? – спросила Ариэль, которую позабавили слова чайки. Руки девушки по привычке повторяли её слова на языке жестов. – Ну, скажем, оно становилось всё громче. Русалка заморгала, глядя на чайку. Затем она начала смеяться. Она смеялась так сильно, что ей стало трудно дышать. Девушка буквально зашлась в смехе, который вырывался из её лёгких вместе с воздухом. Было так здорово, что она вновь могла выражать эмоции подобным образом, а не просто молчаливо признавать, что какие-то слова или действия кажутся ей умеренно забавными. – ...Прошу прощения? – произнесла Джона несколько обиженно. – О... просто... – Девушка глубоко задышала, пытаясь взять себя в руки. – Я просто сидела здесь, думая о пении и о том, как сильно всем нравилось слушать, как я пою, и как меня чествовали за мой голос, и как кое-кто влюбился в меня из-за моего голоса, и тут ты... – Не сдержавшись, она прыснула снова. Чтобы получше рассмотреть русалку, Джона сначала повернула голову вправо и взглянула на неё левым глазом, затем – в другую сторону, посмотрев правым: – Я хочу сказать, ну, это было... неплохо. Я просто хотела сказать, что на звук твоего пения сбежалась бы дворцовая стража. – «Неплохо»? Тебе доводилось слышать что-то получше? – полюбопытствовала Ариэль полушутливо. Джона на секунду открыла клюв, потом закрыла, осторожно подбирая слова, поскольку теперь ей стало очевидно, что её рассуждения прозвучали грубо: – Твоё пение необычайно, оно феноменально, в нём есть что-то такое, что роднит его с самими силами природы, вроде ветра и моря. Но если ты хотела узнать о том, какое впечатление оно производит лично на меня, я тем не менее сказала бы, что предпочту ему крики себе подобных, или беспечную трель песчаника, или печальный клич ржанки. Я нахожу их более понятными. Ариэль закрыла рот рукой, чтобы сдержать очередной взрыв смеха. Вместо этого она лишь тихонько пискнула. – Что? – спросила птица обескураженно. – Ты мне нравишься, Джона, – ответила девушка, потрепав пёрышки на груди птицы. Закрыв глаза, чайка чуть подалась вперёд, принимая ласку. – Ариэль! Что я слышу, ты – поёшь! На песок недалеко от них с грохотом приземлился комок серо-белых перьев. Оправившись от жёсткой посадки, Скаттл по-птичьи заключил девушку в объятия: закутал её в свои крылья. – Так и есть, – ответила она, гладя его по голове.