Она нервно покусывала губу. Вне всяких сомнений, что-то об истинной природе Урсулы ребёнку было известно – а как иначе, ведь она исполняла обязанности её банщицы. Должно быть, она видела и более жуткие вещи, чем щупальца... Помолившись про себя за бедную девочку, Ариэль приготовилась на цыпочках пройти обратно в спальню. Но только она дошла до двери, как её взгляд привлекло какое-то поблёскивание в вещах Ванессы, которые та неряшливой кучей наспех побросала на стул. Она сглотнула, впервые радуясь тому, что у неё не было голоса, который бы непременно выдал рвущееся из её груди чувство, что бы оно из себя ни представляло. «Раковина». Тотем власти Урсулы, кулон, который она всегда носит на своей шее. Амулет, в который заключён голос Ариэль. С трудом веря в такую удачу, девушка опустилась на четвереньки и подползла к стулу. Быстрым движением, которое походило не столько на «царственное возвращение того, что принадлежит ей по праву», сколько на рывок за последним бобом энтады, совершённый обезумевшей от голода русалкой, она схватила ракушку и прижала её к груди. Опьянённая и взволнованная подобной находкой, тем, что держит её в своих руках, она поднялась на ноги и шатающейся походкой направилась к двери. В эту секунду девушку увидела юная горничная. Во рту у русалки пересохло, а сердце в груди замерло. Она уставилась на девочку, та посмотрела на неё в ответ своими огромными растерянными глазами. Понимая, насколько странно и вместе с тем иронично это выглядит со стороны, Ариэль поднесла палец к губам. «Прошу». Девочка бросила взгляд на отмокавшую в ванне Ванессу. – Мои тёмные злодейские планы, всё идёт согласно им... Нет, постой, там пелось как-то иначе. Но как именно? Никак не вспомню... – напевала и бормотала себе под нос Урсула, не обращая внимания на горничную. «Прошу!» – Ариэль пыталась донести до служанки это простое слово глазами через разделявшее их расстояние, умоляя девочку пощадить её. Горничная едва заметно кивнула. Русалка сцепила ладони вместе, сжав между ними ракушку в как можно более выразительном жесте и благодарно опустила голову: «Спасибо тебе. Если мне когда-нибудь представится возможность отплатить тебе добром за добро, клянусь, я непременно это сделаю». Не то чтобы маленькая девочка когда-нибудь узнает о данном ей обещании, но боги будут знать. Ариэль крадучись добралась до двери... и кинулась из замка со всех ног. Ариэль Она шла по коридорам дворца так быстро, как только могла, каблуки грубых туфель, которые девушка сегодня надела впервые, неожиданно гулко стучали по полу. Лица проходивших мимо людей стали размытыми, когда она ещё прибавила шагу, устремившись к выходу. – Гав? – послышалось с одного из нижних этажей. «Макс! Тебя ждёт обед!» – подумала Ариэль и мысленно пообещала приласкать пса позже, если для неё вообще существовало это «позже». Она рискнула поднять глаза, чтобы посмотреть, стоит ли рядом с собакой Эрик, но его там не было. Как только её ноги коснулись песка, она вдвое увеличила темп, спеша к укромному участку лагуны. Несколько стражей посмотрели на неё с любопытством, хотя и не с чрезмерным: со стороны она выглядела как отвергнутая возлюбленная или как человек, рассорившийся с друзьями. В замке, который кишел врагами и шпионами знатных кровей, стремглав бегущая куда-то горничная не вызывала особого интереса у людей, имевших дела поважнее слежки за прислугой. Солнце яростно пекло спину Ариэль, словно подгоняя её. В эту секунду она ненавидела каждый аспект существования в человеческом теле. Ноги, которыми русалка обзавелась совсем недавно, запутывались в длинных юбках её платья, ко всему про-чему ткань, из которой те были сшиты, неприятно колола её кожу. Дурацкие туфли застревали в песке, словно она шла, ступая в ямки, наполненные вязкой тягучей грязью, из которой невозможно было вытянуть ноги, не приложив определённых усилий. Но вот она оказалась в благословенно тихой бухточке, ветер стих, а людские голоса и шум, создаваемый их деятельностью, теперь были почти не слышны, а потому вскоре она совсем перестала их замечать. Ариэль опустилась на песок, совсем как во времена, когда была русалкой, только вместо хвоста она подогнула под себя ноги, слегка наклонившись вбок, так чтобы одно бедро было чуть выше другого. Инстинктивное желание немедленно пошевелить плавником прошло. Раскрыв свои плотно сомкнутые, сложенные наподобие чаши ладони, она посмотрела на предмет, лежавший на одной из них. Раковина наутилуса была самим совершенством, её поверхность была представлена чередованием коричневых и белых полос строго выверенной ширины. Математическая точность, являвшаяся законом мироздания для морского царства и словно накладывавшая на всех его жителей удивительное волшебное заклинание, была отчётливо видна в этой спирали, каждая секция которой была такого же размера, как сумма двух предыдущих. Торжество красоты и магия чисел находили отражение в каждой, даже мёртвой, частичке океана. Русалочий народ живёт долго, но после смерти их тела становятся морской пеной, которую волны разгоняют, превращая в ничто. Бедный маленький моллюск, который жил внутри этой раковины, просуществовал на свете совсем недолго, но его твёрдая оболочка сохранится на века. Вздохнув, Ариэль пробежала по её поверхности пальцами, неожиданно испытывая грусть, несмотря на победу, которую она в прямом смысле слова держала в своих руках. Годы немоты можно было в одно мгновение оставить позади. Годы полнейшей беспомощности, безмолвного плача и бессильного гнева. И что тогда? Если она уничтожит предмет, что это изменит? Урсула тотчас узнает о том, что русалка вернулась. Что она была в замке, практически под самым носом у морской ведьмы. И что тогда будет с поисками её отца? Это отнюдь не маленькая диверсия. Подобное действие со стороны Ариэль способно откинуть её на много шагов назад и значительно усложнить задачу. Держа в руке раковину, морская царица внимательно обдумывала возможные варианты. Но русалочка никогда не следовала принципу «семь раз отмерь, один раз отрежь». Толком не успев осознать, что она делает, девушка разбила кулон ударом об острый угол камня. Он не раскололся, как обычная ракушка, а разбился, подобно одному из сосудов, в которых люди хранят жидкости. Его фрагменты равномерно разлетелись во все стороны, словно они не подчинялись законам физики или произошло пусть и допускаемое этими законами, но крайне маловероятное событие. Ариэль резко дёрнулась вперёд. Она задыхалась, поскольку в её лёгкие больше не поступал воздух Мира Суши. Руки Ариэль дёрнулись вверх, как у марионетки, управляемой за верёвочки кукловодом. Корпус тела девушки наклонялся вперёд-назад, словно на него воздействовали невидимые силы. Нечто залетело ей в рот, поднялось к носу и залило всё тело русалки теплом настолько сильным, что оно почти обжигало. Распространившись до лёгких, оно расширилось и теперь выталкивало из них остатки кислорода, гнало кровь к её конечностям и прогоняло всё лишнее, занимая собой пространство внутри её тела целиком. Ариэль повалилась на песок. Ей больше ничего не оставалось. Ей казалось, что это нечто, чем бы оно ни являлось, было поглощено её телом и теперь стало частью её плоти и крови. Снова. Она сделала глоток воздуха. Сердце у неё в груди забилось вновь. Она и понятия не имела, что чуть ранее оно замерло. Она закашляла. Горло прочистилось от попавших туда песчинок. И тогда она запела. Эрик Его руки были подняты: левой он помахивал, подбадривая скрипки, в то время как правой сдерживал ударные. Вдруг он в удивлении замер. Словно ему на голову свалилась кипа книг с верхней полки и, пробив череп юноши, каким-то образом смогла напрямую донести своё содержание в его мозг. Словно, как когда-то в детстве, сестра подкралась к нему сзади и, полагая, что брат её заметил – ожидая, что он увернётся, – хватила его деревянной дубинкой. Удар по макушке принёс вдвое большую боль, чем можно было ожидать, поскольку к нему примешивался эффект неожиданности – он и подумать не мог, что маленькая девочка так его огреет. Эмоции крепко сплелись с чувством боли. Словно он внезапно столкнулся с какой-то жуткой, смертельной реакцией тела: как если бы его сердце, почка или какой-то другой жизненно важный орган отказал ему, придя в негодность. Затем, когда ужасная боль отступила и его разум прояснился, юноша пережил чудо первого вдоха полной грудью, испытывая несказанное облегчение, которое могло предшествовать либо смерти, либо выздоровлению. Эрик заморгал, глядя на оркестр и певцов, стоявших перед ним. Музыка оборвалась. На него смотрела сотня пар глаз. В них читалось недоумение. Он увидел, будто впервые в жизни, простую, но в то же время очаровательную улыбку второго сопрано, коричневую родинку на добродушном лице баса-профундо, пятно в форме буквы «Г» на поверхности медной литавры. Пелена спала с глаз. Он принц Эрик, и сейчас он проводит репетицию оперы в качестве дирижёра. Не плавает на своём прогулочном судне, не играет сам себе на флейте и, что ещё важнее, не правит своей частью королевства родителей, а ведь это было его обязанностью, его долгом, его правом. Что-то явно было не так. Он сглотнул.