Оказавшись в большой серой комнате её сознания, Агата вызвала нового воина. Саяра взмахнула рукой и послала в анчуток волну зелёного пламени. Твари сгорели в мгновение ока. Агата не ожидала, что победа будет настолько лёгкой. Ей даже немного жалко стало анчуток, ведь это был не бой, а истребление – тараканов труднее прихлопнуть. Вот так новый воин! Она мысленно извинилась перед Викингом за то, что в этот раз он остался не у дел. Из этой деревни, по просьбе Агаты, они с Полиной поехали на могилу Саяры. По завещанию якутки, её кремировали, прах насыпали в две капсулы. Одна капсула была отправлена её родственникам в Якутию, другую захоронили в Подмосковье, на кладбище возле Светинска. Полина рассказала как-то, почему магов после смерти следует именно кремировать – каждое, даже самое простенькое заклинание, откладывает в костях чародея мистический энергетический осадок, словно монетка кидается в копилку. За годы жизни много накапливается такой энергии, и она удерживается в костях столетия после смерти мага, подобно благодати в мощах святых. Некоторые колдуны делают из костей своих собратьев эликсиры и амулеты. Сама Полина в мистический осадок в костях не слишком верила, считала это одним из множества мифов, которые сами же чародеи и выдумывают с испокон веков, дабы придать своей деятельности налёт ещё большей мрачной таинственности. Не верила, но с усмешкой сказала Агате, что всё-таки предпочла бы быть кремированной, чтобы не нарушать традиции. Моросил дождик. Агата с Полиной, прикрываясь зонтами, долго стояли возле могилы якутки. Молчали. Место тут было хорошее – клёны, тополя, простенькие памятники и оградки. Тишина и покой. Никакой мрачности и тяжёлой энергетики смерти на этом кладбище не ощущалось. Напротив, было какое-то светлое умиротворение. Агате даже пришла в голову странная мысль, что этот погост достоин Саяры. Она подумала, что в хорошую погоду здесь поют птицы, сквозь листву пробиваются солнечные лучи, а по ночам ухает филин – не страшно ухает, а словно бы песню колыбельную поёт. Хорошее место. Но когда-то оно казалось ей поганым, ведь на этом кладбище похоронено чудовище по имени Колюня. Саяра очистила его своим прахом, не иначе. – Знаешь, Агат, – вздохнула Полина, – а я ведь собиралась уйти из Центра. Вернее, дистанцироваться, так, чтобы действовать только по своему усмотрению. Чтобы никакого тебе начальства, никаких приказов. Свобода. Это мне в голову пришло после бесед с Саярой. Заразила она меня что ли своей независимостью. Мне и раньше такое в голову приходило, но… – она пожала плечами. – Не знаю, не всерьёз это как-то было. – А теперь? – взволновалась Агата. – Теперь? – Полина хмыкнула и потупила взгляд. – Сама видишь, что творится. Времена тревожные. Я нужна Центру, нужна Игорю Петровичу. Уйти сейчас было бы неправильно. Останусь пока. До лучших, так сказать, времён. – Мне снятся кошмары, – вырвалось у Агаты. Она только теперь осознала, что захотела сюда приехать не только ради того, чтобы почтить память Саяры, но и чтобы раскрыться, как раскрылась сейчас Полина. Словно это место было священной территорией откровений. И только здесь можно выплеснуть свои потаённые тревоги. – А ещё у меня случаются галлюцинации. Страшные видения. Я вижу Надзирателя, его псов и ещё всякую разную хрень. Обычно это бывает, когда погода плохая. Такая как сейчас. Полина взглянула на неё участливо и произнесла после длительной паузы: – Я замечала, Агата, как ты иногда в пустоту смотришь. Будто видишь то, чего другие не видят… Ну, и почему ты молчала? Агата поморщилась, глядя на стекающую с зонта струйку дождевой воды. – Не знаю, Полин. Наверное, не хотела перекладывать свои проблемы на других, на тебя, на Игоря Петровича. И непривычно мне как-то жаловаться… Вот я рассказала тебе и теперь слабой себя чувствую. – Глупость! – рассердилась Полина. – Не пойму, что за тараканы у тебя в башке? Рассказала – и правильно сделала. Такие вещи нельзя в себе держать. Галлюцинации, кошмары? Ну, мы придумаем что-нибудь, есть же способы. Агата печально усмехнулась. – Я вычитала, что лечить с помощью магии психические расстройства – последнее дело. Последствия могут быть хуже самой болезни. А таблетки там всякие, психиатры… Нет, Полина, это не для меня. Да и вряд ли лекарства помогут. Я уверена, что эти кошмары и галлюцинации связаны с Надзирателем. Понимаешь, он словно бы печать на меня поставил. Тогда ещё, при первой встрече. И пока он жив, кошмары не прекратятся. Полина хмуро глядела себе под ноги. Ей очень хотелось сказать что-нибудь ободряющее и при этом не лживое, но на ум ничего не приходило. А успокаивать Агату, как какую-нибудь раскисшую девчонку – это и вовсе недостойно. Да и видела, что Агата не нуждается в жалости. Она нуждается лишь в полной победе над врагом, для неё это даже не месть, а путь к успокоению через навязчивую идею. Это её личный Белый кит. – Ты же знаешь, – мрачно сказала Полина, – мы его ищем. Найти Надзирателя труднее, чем обычного человека. Кто знает, в кого он вселился. А тех, кто мог бы вблизи ощутить его энергетику, таких, как была Саяра, единицы. В Москве, в Ценре, к тому же, некоторые гниды из верхушки считают, что поиск нужно прекратить, мол, не беспокоит Надзиратель, и можно пока забыть о нём. Говорят, есть дела поважнее. – Хреново, – подвела итог Агата. Полина едва не сказала: «Мы обязательно его найдём!» Но сдержалась. Такое чёткое утверждение ей показалось обманом. Она сама себе в этом не хотела признаваться, но с каждым днём в ней зрела предательское сомнение, что Надзиратель будет найден. А теперь, после откровений Агаты, это сомнение вызывало чувство вины, внутренний прокурор твердил безжалостно: «Ты сделала меньше, чем могла бы. И почти сдалась». И даже спорить с ним не хотелось. С тяжёлыми мыслями они покинули кладбище. А спустя неделю кое-что произошло – то, что подарило надежду. Глава тридцатая Женщину звали Мария. Миловидная, стройная, двадцати пяти лет, она работала в московской туристической фирме, но когда у неё начались проблемы с поведением, взяла отпуск. «Проблемы с поведением» – она сама дала такое определение своему состоянию. В целом, её самочувствие было неплохое, вот только иногда Мария словно бы отключалась – застынет на несколько минут и смотрит в пустоту перед собой. И ничто – ни окрики, ни тормошение – не могло вывести её из этого транса. Она рассказывала, что в такие моменты у неё случаются видения. Причём видела она одно и то же: странный сад с какими-то совершенно фантастическими растениями – деревья, кустарники с лиловой листвой, ветви, корни и лианы шевелились, будто были частичками одного живого существа. Такие «отключения» случались с Марией раз или два в сутки и всегда неожиданно. То в офисе застынет, то в магазине, то на улице. Как робот, у которого резко заканчивалась энергия в аккумуляторе. Однажды отключилась, спускаясь по лестнице в подъезде, и не упала и не расшибла себе голову лишь чудом – её успел подхватить сосед, идущий навстречу. А как-то застыла ровно в тот момент, когда заходила в лифт – одна нога тут, другая там, – дверцы смыкались, ударяя её по плечам, и размыкались. Так и простояла, пока не очнулась. Мария прошла медицинское обследование, но никаких болезней у неё не обнаружилось. Врачи лишь разводили руками и рекомендовали пить свежевыжатые соки, побольше бывать на свежем воздухе и не перетруждаться. С одной стороны она была рада, что ей не поставили диагноз, но с другой её пугала неопределённость. Да и что это за жизнь такая, когда каждую секунду ожидаешь отключения и постоянно испытываешь напряжение? От вождения машины, само собой, отказалась, ванну принимала только под надзором подруги, по лестницам поднималась или спускалась в чьим-нибудь сопровождении… Много в жизни стало условностей и ограничений. Но однажды о состоянии Марии узнал её бывший одноклассник. Они встретились с ним случайно в парке, она и пожаловалась ему на свой необычный недуг. По удачному стечению обстоятельств одноклассник оказался магом-корректором. Он был не слишком опытным, но всё же по некоторым признакам заподозрил, что у Марии какая-то форма одержимости. Но что за тёмная сущность в неё вселилась – понятия не имел. Корректор Марию обнадёжил, сказал, что есть способ избавиться от недуга, и если она не будет задавать лишних вопросов и полностью доверится ему, то скоро вернётся к привычной жизни. Мария охотно доверилась. И на следующий день к ней приехали Агата с Полиной. Они тоже попросили воздержаться от вопросов и просто довериться. Мария печально улыбнулась. – Никаких вопросов, обещаю. Агата заметила в её глазах особый вид усталости – усталости от постоянного напряжения, непрерывной тревоги. Взгляд узника собственных страхов. Очень знакомо, Агата видела такой же измор каждый раз, когда смотрелась в зеркало. Они пододвинула два кресла друг к другу, уселись в них и Агата, настроившись на путешествие у чужой разум, взяла Марию за руку. Прошла минута, вторая… Тикали часы на стене, с улицы доносилось карканье ворон. Ничего не происходило. Иногда Агата чувствовала, что реальность вот-вот расползётся, но сущность внутри Марии каким-то образом ставила барьер. Никак не получалось пробиться и Агату это злило. У неё не было личных инструкций для подобного случая. Дверца в разум одержимых всегда открывалась сама, без ключа и отмычек, но сейчас, похоже, нужен был таран. Уже минут десять прошло. Агата нахмурилась: всё, хватит. Нет смысла дальше так сидеть. Она взглянула на стоявшую у окна Полину и дёрнула плечами. – Что-то не так. Не получается. Чародейка озадаченно потирала лоб. – Не знаю, Агат, что и посоветовать. Мария нервничала. Да она пообещала не задавать вопросы, но её встревоженный взгляд был красноречивей всяких слов: что не так? Что не получается? Агата поднялась, прошлась по гостиной. Она думала о таране, который мог бы вышибить дверь в сознание Марии. Воображение даже услужливо нарисовало этот самый таран – огромное бревно с торца обитое железом. Совершенно бестолковый образ, словно какая-то насмешка. – Не знаю, что у вас не получилось сделать, – не выдержала Мария, но вы ведь можете ещё попытаться, – в её глазах появилась мольба. – Не нужно сдаваться. А пока давайте чаю попьём, у меня есть земляничное варенье. Вы всё обдумается хорошенько, и попробуете ещё раз. Не дожидаясь ответа и прикусив губу, она вскочила с кресла и поспешила на кухню. Её лицо выражало растерянность, граничащую с разочарованием. Агата проводила Марию виноватым взглядом. Конечно, она не собиралась сдаваться и намеревалась ещё предпринять попытку пробиться в разум несчастной, но что-то подсказывало, что толку не будет. Здесь нужен какой-то обходной манёвр, вот только какой? Агата чувствовала себя новичком, взявшимся решить задачу высочайшего уровня. А опыта и знаний для решения не хватает. Головоломка какая-то – в прямом и переносном смысле. С кухни доносилось позвякивание посуды, шум воды в кране, звон… Агата с Полиной переглянулись. Это был стеклянный звон – что-то разбилось! Они бросились на кухню и застали странную картину: Мария стояла без движения, её руки безвольно свисали вдоль тела, голова склонена к плечу. На полу валялись осколки чашки и чайная ложечка. – Застыла! – выдохнула Полина. Агата растерялась. – И что теперь делать-то? Она же грохнуться может. – Давай на диван её, что ли, отнесём. Или вот что… будем просто поддерживать, чтоб не грохнулась. Они обступили Марию, взяв её за одеревеневшие руки. Начнёт падать – подхватят. – Теперь понимаю, каково ей, – буркнула Полина. – Врагу не пожелаешь. Агата хотела что-то ответить, но реальность вдруг принялась расползаться. Вот он – обходной манёвр! Началось! – Полин, – дрогнувшим голосом сказала она, – обеих нас подхвати если что. Кажется, у меня получилось. – Ясно. Поняла, – отозвалась чародейка. Агата увидела, как по стенам, словно по водной глади, пробежала рябь. Потолок выгнулся, распался на множество шестигранных сегментов, которые стремительно унеслись ввысь, в чёрное пространство. Скомкались точно куски бумаги плита, холодильник, раковина, стол, стулья, окно. Занавески распались на тонкие лоскуты – они закрутились в спираль, наподобие спирали ДНК, и штопором ввернулись в космическую тьму. Туда же отхлынули стены. И вот уже Агата стоит одна во мраке. Она ненавидела эту стадию перехода, чувствовала себя здесь потерянной. Какое-то междумирье, где время, словно тягучий сироп. Период тревожного ожидания. Наконец что-то начало проявляться. Тьма оживала, вырисовывались контуры корявых деревьев с лиловой листвой. Ветви шевелились, по стволам змеились лианы. Ворс фиолетовой травы трепетал и тянулся то вправо, то влево, будто исполняя странный танец. Откуда-то пробивался мутный свет, в воздухе витали пунцовые, похожие на пыльцу, хлопья. Агата рассматривала этот сад с изумлением. Было в нём что-то сказочное и в то же время пугающее, ядовитое, чуждое. Деревья, казалось, дышали, кора шевелилась, похожая на рыбью чешую листва как-то хищно блестела. Над «танцующей» травой вздымались корни – они сужались, расширялись. Всё вокруг было окутано испарениями, и в этом мареве, подхватывая пыльцу, медленно струились прозрачные потоки. Агате казалось, что она очутилась в фантастическом лесу чужой планеты. И где-то среди деревьев скрывалась тварь, которую нужно уничтожить. Опасная тварь. И хорошо, что есть мощное оружие. Рядом, выплыв из гущи испарений, возникла Саяра. Её серебристые волосы были заплетены в тугую косу, платье из листвы и трав плотно облегало стройную фигуру. Лицо якутки было молодым, гладким, ни единой морщинки, в раскосых глазах плясали огоньки. Следом за Саярой материализовался Викинг – суровый как всегда, с нахмуренными густыми рыжими бровями. Что ж, теперь Агата чувствовала себя уверенней, даже сад больше не казался таким уж враждебным. А если понадобится, её воины разнесут его в щепки. С таким настроем можно и поохотиться. Очень было любопытно, что за нечисть вселилась в Марию. Все втроём, озираясь, они двинулись по саду. Тонкие ворсинки травы обволакивали их ноги, ветви, недовольно шелестя листвой, отводились в сторону, уступая дорогу. Переступив шевелящийся узел корней, Агата подумала, что такие вот путешествия в чужой разум чреваты последствиями. Как скоро настанет момент, когда она перестанет отличать реальное от нереального? Ещё и галлюцинации эти… Порой ей казалось, что она так и не очнулась после того ранения, и вся её нынешняя жизнь не более чем спектакль, поставленный свихнувшимся воображением. И ведь, если всё так, то не хотелось пробуждаться, несмотря на кошмарные моменты. Это безумие устраивало. Даже этот, словно рождённый фантазией наркомана сад, был предпочтительней одинокого поедания пирожных на скамейки в парке. В новой жизни даже что-то плохое, страшное казалось предпочтительней скучного болота прошлого. Раньше был серый унылый сон, а теперь яркое безумие. Лучше сходить с ума изумляясь, восторгаясь, чем увядать в обыденном однообразии. Деревья расступились, и Агата увидела то, что с жутковатой органичностью вписывалось в этот лиловый сад: странное существо, что-то среднее между человеком и растением. Нижняя часть тела состояла из переплетения мясистых корней, руки-ветви с растопыренными очень длинными пальцами медленно шевелились, голова была почти человеческая, если не считать корявых отростков вместо волос и фиолетовых выпученных глаз. Страшилище бесплотным коконом окутывали густые испарения, высокая трава вокруг извивалась в едином неспешном ритме. Агата с некоторым облегчением отметила, что это существо скорее удивительное, чем страшное, и отчего-то не хотелось называть его «нечистью». Но, как бы то ни было, оно поганило жизнь Марии, а значит должно быть уничтожено. – Ты всё-таки пробилась ко мне, – голос твари был хрипловатым и каким-то стонущим, словно каждое слово доставляло боль. – Явилась, чтобы меня уничтожить… Но не спеши, девочка. Не спеши, если не хочешь сделать ошибку, о которой потом будешь жалеть. Выслушай меня… Агата кивнула, решив, что отдать приказ своим воинам она всегда успеет, и было очень любопытно, о чём поведает эта тварь. Хотя и существовала вероятность какой-нибудь неожиданной каверзы. Так что следует слушать, но быть начеку. – Спасибо, – простонала тварь. – Ты должна знать, я не желаю зла Марии. Поверь, меньше всего мне хочется, чтобы она мучилась… ведь я её мать. Агата если бы и захотела на это что-то ответить, то не смогла бы – потеряла дар речи. Даже усомнилась: правильно ли расслышала слова существа. А коли не ослышалась – не иначе это уловка, чтобы мозги запудрить. Тварь приложила руки-ветви к груди, сделала глубокий вдох, втянув через ноздри испарения, и повторило с протяжным выдохом: – Ма-ать, – фиолетовые глаза медленно закрылись и открылись. – Конченная алкоголичка, шлюха, подлая мерзкая гадина… Я умерла много лет назад, когда моей дочке Марии было всего четыре годика. Напилась однажды и не дошла до дома, в снегу замёрзла. Естественный финал никчёмной жизни. Не погибла бы тогда, сдохла бы через неделю, месяц, год… Я умерла, но не попала туда, куда уходят все мёртвые. Что-то меня не пускало. Так и бродила в астрале, питаясь энергией тех, кто уже был одной ногой в могиле. Я превратилась в нечисть, чудовище. Существо снова медленно моргнуло. – Иногда, будто в наказание за грехи, меня выбрасывало в физический мир. И я наблюдала, как растёт моя детка. Это была особенная мука – видеть, что я потеряла. Проклинала себя, мечтала исчезнуть. Совсем исчезнуть, чтобы и следа моего не осталось, чтобы не видеть, не слышать, не знать… А главное, не жалеть о том, что всё могло бы быть иначе. Я наблюдала за жизнью Марии в интернате, стояла возле её кроватки, когда она спала, и представляла себе, какая могла бы у нас быть жизнь, если бы я была нормальной матерью. Смерть научила меня ценить то, что потеряла. А Мария всегда хранила мою фотографию, а потом, повзрослев, увеличила её и повесила в рамке на стену в своей спальне. Она не держала на меня зла, а я себя ненавидела. Пыталась успокаиваться мыслями, что ей без меня лучше, что она выросла хорошим человеком только потому, что меня, непутёвой гадины, не было рядом. Но тоску такими мыслями было не унять. И вот недавно я почувствовала – в моей дочке зреет болезнь. Смертельная болезнь, которую врачам не излечить. Мария ещё не ощущала её и, думаю, только опытнейший врач мог бы диагностировать её на такой стадии. Но разрушительный процесс уже был запущен. Марию ожидала смерть. Существо застонало, осело на переплетение корней и провело рукой по траве. Агата вдруг вспомнила, какую глубокую тоску испытывала, когда брела по вагонам проклятой электрички. А теперь видела перед собой ту, что была обречена прозябать в такой же тоске год за годом. Это ли не ад? Почему-то она не сомневалась, что каждое слово этого чудища правда, ощущала это каким-то шестым чувством.