В следующей комнате тоже было пусто. Агата заглянула в окно – снаружи клубился серый, словно подсвеченный изнутри, туман. Жуткое местечко. Мертвенное какое-то. Агате пришла в голову тревожная мысль: а что если что-то пойдёт не так? Что если она застрянет здесь, в больном рассудке Анфисы? Смогут ли тогда маги её вернуть? Она рассердилась на себя: раньше нужно было такие вопросы задавать! А теперь остаётся только на авось надеяться. Ну и на Викинга, разумеется. Назвалась груздем, залезла в кузов и будь теперь что будет. Агата осторожно отворила дверь третьей комнаты и обомлела – в густом сумраке на пыльном полу сидела девочка в ужасных лохмотьях. На вид ей было лет шесть-семь. Худенькая – кожа да кости, – узкое бледное личико, растрёпанные тёмные волосы и чёрные дыры вместо глаз. Перед девочкой в воздухе плавали кубики с буквами на каждой из сторон. Это и есть гаул? Чудовище, которое завладело Анфисой? Агата обругала себя за то, что ничего не знает о нечисти – полная профанка. Она поклялась в будущем заполнить этот пробел, благо есть, у кого учиться. Заполнит, если выберется отсюда. Она и Викинг зашли в комнату. Девочка уставилась на них – в чёрных колодцах её глаз горели звёзды-огоньки. Кубики сами собой крутанулись в воздухе, образовав слово «уходи». – Не гони меня, – произнесла девочка, будто сухая листва прошелестела. – Не гони… Здесь тепло и уютно, а там… там холодно и голодно… Там так одиноко. Отзови дядьку с топором, и мы сядем с тобой и поиграем. Мы будем играть в куколки. Ты любишь куколок? Сумрак отхлынул, как по волшебству, и Агата увидела сотни лысых кукол. Они висели на стенах, словно какой-то странный декор, на потолке – уродливые куклы, помятые, с застывшими презрительными гримасами на пластмассовых лицах и с глазами навыкате. – Прогони дядьку с топором… И мы поиграем. Агате вдруг захотелось убежать, забиться в какой-нибудь угол. Девочка её пугала даже больше, чем в своё время Надзиратель и его псы. Это был глубинный мистический страх перед чем-то совершенно непонятным – он словно смрадная жижа стремительно заполнял разум. – Не гони меня, – шелестела девочка. – Не гони… Агата опомнилась – заставила себя опомниться: это чудовище! Не девочка! – Убей! – выдавила она, выплёскивая из себя жижу страха и заменяя её злостью. Викинг занёс для удара секиру и направился к гаулу. Девочка зашипела, детский рот вмиг превратился в какую-то бесформенную рваную дыру с тонкими иглами зубов. С невероятной скоростью девочка-монстр отскочила назад, и секира врезалась в пол, разбив в щепки доски. Тварь подпрыгнула и будто бы прилипла к потолку, сверху посыпались куклы. Агата прильнула к стене. Викинг выдернул секиру из пола, размахнулся, нанёс удар, но сталь опять просвистела мимо цели – пронзительно вереща, девочка шарахнулась в сторону и быстро, как огромный таракан, побежала по потолку, сшибая кукол. Затем она нырнула в дверной проём, выскочив в коридор. Викинг, не мешкая, побежал следом. Агата опомнилась и тоже поспешно покинула комнату. В конце коридора, за потоком молочного света, что-то разбухало, ширилось с влажным чавканьем и хрустом. Со стен, как осенняя листва, осыпались фотографии. Клочья паутины трепетали, словно под порывами ветра. Сверкая глазами, Викинг решительно двинулся по коридору, а ему навстречу поползла огромная бесформенная чёрная масса. Тварь походила на сгусток грязи, в котором, как будто что-то инородное, выделялась кривая пасть с рядами зубов-игл. Агата испытала облегчение – в таком виде гаул её устраивал больше, чем в образе девочки. Такую тварь смело можно назвать чудовищем, без смущения, а главное – со злостью. Всё встало на свои места, вернулась ясность. Из туши гаула выползли тонкие отростки, они устремились вперёд и вмиг опутали Викинга. Он дёрнулся, напрягся, заорал яростно и разорвал путы. И сразу же обрушил секиру на чудовище. Гаул заверещал – на удивление тонко, пронзительно, будто какой-то мелкий зверёк. А Викинг, как заведённый, наносил удар за ударом. Чёрные и белёсые сгустки разлетались в разные стороны и растворялись. Скоро верещание оборвалось. Викинг застыл в напряжённой позе, словно раздумывая: ударить ещё или хватит? И опустил секиру – бить больше не было смысла, от гаула остались лишь разрозненные рваные сгустки, которые быстро таяли в пространстве. Агата ликовала – всё оказалось не так уж и сложно. Гаул всё-таки далеко не Надзиратель. И, слава Богу. Она подняла с пола одну из фотографий. Снимок словно бы оживал, зима становилась весной – возвращались краски, насыщенность. Лица мужчины и детей на фотографии светлели. Агата посмотрела вокруг – всё обновлялось. Рассыпалась в прах паутина, снимки наливались красками, трухлявые выбоины на бревенчатых стенах затягивались как раны. Из окон теперь струился не мертвенный молочный, а весёлый, какой-то весенний свет. Анфиса свободна. Агата наслаждалась этими мгновениями, она чувствовала себя так, словно сдала сложный экзамен. Чёрт возьми, да ведь так и есть – экзамен сдан! То, во что хотелось верить, но не было очевидным, стало совершенно очевидным как прописная истина. И легко как-то стало от этого. И жизнь наполнилась особым смыслом. Вот он приз за сданный экзамен. Пространство начало расползаться, и Агата теперь воспринимала это как нечто естественное. Всё заполнилось тьмой. Исчез Викинг, фотографии, стены. Мир погас. И засиял. Агата вернулась в настоящую реальность. Рядом, придерживая её за предплечья, стояли Полина и Игорь Петрович. – Всё в порядке, – успокоила она, чувствуя лёгкое головокружение. – Я в норме. – У тебя получилось, – улыбнулась Полина. Агата взглянула на Анфису. Женщина спала, её дыхание было ровным, лицо спокойным. Она словно помолодела лет на десять. Агата всем сердцем верила, что жизнь Анфисы теперь наладится. Муж и дети ждут её. Они всей семьёй будут устраивать праздники, ходить по магазинам, в кино. И никогда, никогда больше не поедут в Турцию. «Я не зря родилась», – сказала себе Агата. Когда она возвращалась к себе в комнату, ей пришла в голову мысль, что одного Викинга мало, нужен ещё воин. Сегодня же возьмёт лист ватмана, цветные карандаши и попробует создать нового воина. И она отлично знала, кто это будет. Следующая мысль родилась не столь приятной – теперь галлюцинации станут разнообразней, к Надзирателю, Колюне и псам добавятся девочка с глазами-безднами и сотня лысых кукол. Сколько времени пройдёт, прежде чем она спятит и станет вечным пассажиром дьявольской электрички? Год, два? У неё один вариант – разобраться с чёрным королём. Иначе, кранты. Вечером она закрепила на столе норовивший свернуться в трубку лист ватмана и принялась рисовать воина. Обозначила простым карандашом силуэт, подправила ластиком огрехи. Настал черёд цветных карандашей. Агата рисовала старательно, забыв обо всём на свете, и даже не заметила, что время уже перевалило за полночь. Последние штришки – и рисунок готов. Красиво получилось. Новый воин. Долго Агата разглядывала свою работу, смотрела на рисунок под разными углами. А потом взяла да и порвала его. Не было в этом воине того, что было в Тиранозавре и Викинге – энергетики. Красивый вышел рисунок, качественный, но безжизненный – Агата не могла это объяснить, но чувствовала на уровне подсознания. Как ни тужься, не явится такой воин на её зов, и во сне не приснится. Пустышка. Вздохнув, она выбросила обрывки ватмана в мусорное ведро и отправилась спать, надеясь, что погода не ухудшится в ближайшие часы и электричка этой ночью промчится мимо. Глава двадцать девятая Погода ухудшилась через два дня, целую неделю шли дожди. Целую неделю Агату мучили галлюцинации – то в углу возникнет чёрная фигура Надзирателя, то в зеркале промелькнёт злобное лицо Колюни, то из-за занавески выглянет девочка с дырами вместо глаз, то на шкафу появятся и исчезнут лысые куклы. Ну и, конечно же, кошмарная электричка в финале. Каждый день Агата брала новый лист ватмана и рисовала воина, но получалось всегда бездушное изображение. Агату это злило, ей даже начало казаться, что новый воин просто-напросто не желает рождаться. Противится чему-то. Хоть бери да жертву ему кровавую приноси, как языческому божеству. Клочья разорванного ватмана летели в мусорную корзину. Стачивались карандаши. Шло время. Агата взяла за привычку бегать по утрам – по лесной тропке, до пруда и обратно. Поначалу часто останавливалась, отдыхала и думала, что всё это нелепо, она просто не создана для таких вот пробежек. Чувствовала себя бегемотихой. Но потом освоилась, ощутила лёгкость и уже бегала без передышки. В спортзал иногда ходила, очень ей понравились велотренажёр и приспособление для растяжки мышц. Не забыла она и о данном самой себе обещании – брала в библиотеке книги по демонологии, те, что посоветовал Игорь Петрович, и читала их запоем. Кое-что выписывала в тетрадку, запоминала, а когда возникали вопросы, всегда было к кому обратиться за ответами. В конце мая они с Полиной ездили в Тулу, в психиатрическую больницу. Нужно было избавить от одержимости одного из пациентов, двадцатилетнего парня. Его сознанием завладела нечисть низшего порядка – анчутка. На этот раз, прикоснувшись к одержимому, Агата попала в куб с серыми обшарпанными стенами. В углу этого унылого помещения сидела чёрная шарообразная тварь с большими серебристыми глазами-плошками – она хрипела недовольно и размахивала короткими отростками, отдалённо похожими на лапы. Викингу хватило одного удара секирой, чтобы разнести анчутку на сотни дымных клочьев. Агата даже удивиться не успела – р-раз, и нет твари. И тот, кому врачи поставили диагноз клиническая шизофрения, избавился от злобной сущности. За победу Агата решила наградить себя эклером, но, уже купив пирожное, выкинула его – ей вдруг вспомнилось, как в прошлой жизни она в одиночестве сидела в парке и медленно поедала такие вот эклеры. Тоскливо стало от такого воспоминания, словно заглянула в окно, за которым вечная слякотная осень. А потому, как неприглядную частичку прошлого, и выкинула пирожное. Наступило лето. Июнь был жарким, солнечным. На какое-то время Агата забыла о галлюцинациях и электричке. Однажды она проснулась посреди ночи и, повинуясь какому-то странному порыву, подошла к открытому окну. Прекрасная была ночь, тихая. Пахло травами, из яблочного сада доносилось одинокое пение птицы, над гребнем леса сияла луна – такая яркая, близкая, казалось, протяни руку и можно её коснуться. Агата так и поступила… Но нет, не коснулась, у волшебства, как и у исполнения желаний, есть свои пределы. В призрачном свете луны всё выглядело таким умиротворённым. Словно бы и не существовало шумных городов, нервной людской суеты, а было только это лунное спокойствие – истинная реальность. А всё остальное – морок. Агата улыбнулась, подумав, что пение птицы, запах трав, серебристое сияние ночного светила – это и есть магия. Кто хочет, тот почувствует её. Такой вывод почему-то обрадовал, но не удивил. Агата взяла лист ватмана, закрепила его скотчем на поверхности папки, сунула в карман карандаши и поспешила на улицу. Когда вышла за территорию особняка, остановилась, вдохнула полной грудью тёплый летний воздух и закрыла глаза. Она чувствовала себя такой живой, словно раньше жила наполовину, какая-то часть её дремала, а теперь пробудилась. Волшебная ночь. В теле была приятная воздушность, да и мысли рождались лёгкие, радостные. Распахнув веки, Агата увидела нечто потрясающее, то отчего у неё дыхание перехватило… В лунном свете, как причудливые глубоководные рыбины, плавали странные существа. Они были полупрозрачные, и от них исходило слабое неоновое свечение. Некоторые действительно походили на больших длинных рыб с едва заметными крыльями как у бабочек. Некоторые напоминали громадных медуз с хитрыми узорами на призрачных телах. Были существа похожие на бутоны цветов – лепестки раскрывались и закрывались, оставляя шлейф из искрящейся пыльцы. Все они плавали в пространстве медленно, сонно, иногда растворялись, словно мираж, и появлялись снова. А вдалеке, над лесом, меланхолично двигалось чудище, напоминающее исполинского ската. Это существо как будто было частицей ночи, его контуры обозначались неверным лунным светом. Над полем струился поток из тысяч мелких тварей – то ли стрекоз, то ли бабочек. Этот живой ручей неспешно поднимался над травами, закручивался в спирали и снова припадал к земле. Агата не знала, мерещится ли ей всё это или действительно для неё поднялась вуаль междумирья, предоставив взору иную реальность. Ей сейчас не хотелось задаваться вопросами, она просто наслаждалась этим зрелищем, не ощущая никакой опасности, не чувствуя тревоги. Эти существа в ночи заражали своим спокойствием. Агате казалось, что она смотрит на что-то древнее – то, чего нельзя отнести ни к добру, ни к злу. Какая-то тайная изнанка природы. Сокрытая от глаз простых смертных чудесная фауна. Агата ревностно, словно считая себя уже приобщённой к этому миру, подумала, что тайна должна оставаться тайной, пускай вся эта странная красота до скончания веков остаётся за завесой. Толпа осквернит её своим коллективным восхищением, опошлит, присвоит. Нет уж, толпа обойдётся! Существо над лесом проплыло на фоне луны, неподалёку открылся и закрылся фиолетовый бутон – пыльца заискрилась и рассеялась в воздухе. Улыбнувшись, Агата сделала по полю с десяток шагов, уселась по-турецки, положила на ноги папку с листом ватмана и карандаши. «Сегодня всё получится», – сказала она себе, и начала рисовать. Существа плавали рядом с ней, не проявляя никакого любопытства. Хотя нет, какая-то маленькая тварь, похожая на морского конька с крылышками, всё же заинтересовалась – зависла над листом ватмана, излучая голубоватый свет, посмотрела бусинками глаз на эскиз и упорхнула. Но скоро вернулась с тремя такими же существами. Агата рисовала самозабвенно, совершенно не задумываясь над очередным штришком или выбором цвета карандаша. Ей казалось, что энергия летней ночи струится по её руке и выплёскивается на бумагу. Она представляла себе грозу – яростные вспышки молний, мощные валы туч. Представляла ливни и полуденный зной. Новый воин рождался. Уже с десяток маленьких существ с любопытством рассматривали рисунок. Они беззвучно трепыхали крыльями и поворачивались в воздухе то так, то эдак. Агата представила лесную чащу, кряжистые деревья с густой листвой, и нарисовала глаза воина. Вспомнила запах, какой бывает после дождя и изобразила губы. Луна медленно ползла по небу, лёгкий ветерок всколыхнул травы, сразу несколько существ-бутонов выстрелили искрящейся пыльцой и поплыли в сторону леса. Всё. Рисунок закончен. Новый воин рождён. Агата смотрела на него с благоговением. Она чувствовала, что он сильнее Тиранозавра и Викинга вместе взятых. У нечисти теперь не будет ни единого шанса. – Здравствуй, Саяра, – улыбнулась Агата. И ей почудилось, что новый воин – женщина с белыми волосами и в платье из трав и листвы – улыбнулся в ответ. Агата вспомнила, как Полина после гибели якутки сказала: «Верь что она рядом. Как я верю». Теперь Саяра действительно рядом. С ней можно разговаривать, жаловаться ей на свои проблемы. Она будет являться во снах – вместе с Викингом, разумеется. Забрезжил рассвет – бледно розовая размытая полоса над лесом. Застрекотали кузнечики, воздух наполнился утренней прохладой. Существа из иного мира растворялись в сумерках, словно бы лишившись того, что делало их видимыми – лунного сияния. Исчезали. Агате стало немного грустно: увидит ли она их снова? В голову вдруг прокралась подлая мысль: «А может, всё это было очередной галлюцинацией?» Она разозлилась и приказала себе не сомневаться: это было, и точка! В сознании, как нечто нерушимое высечет слова: «Я это видела!» Уже высекла – чёткими огромными буквами, сияющими лунным светом. Заклинание от сомнений. Мысленно повторяя эти слова, она вернулась в свою комнату и улеглась спать. Ей приснились Саяра, Викинг и призрачные существа из иного мира. А через три дня погода стала пасмурной, зачастили унылые дожди. Вернулись кошмары. В начале июля Агата ездила с Полиной в одну деревушку в Калужской области. В молодую женщину вселились сразу восемь анчуток. Это случилось после того, как однажды к ней в дом постучался незнакомый старик. Она открыла дверь, и её едва не стошнило от отвращения – дед был в драной, грязной солдатской гимнастёрке, в дырявых сапогах, всё лицо в гноящихся язвах, а глаза – водянистые, точно лужи осенние. И смотрел он как-то по-птичьи – то так голову повернёт, то эдак. А уж как воняло от него. Старик даже не попросил, а потребовал дать ему еды и немного денег. Женщина опомнилась и прогнала его прочь – бродит тут всякое отребье, попрошайничает! Теперь, после этого деда, придётся крыльцо с хлоркой мыть. Прежде, чем уйти, старик жутко улыбнулся, продемонстрировав гнилые пеньки зубов, и произнёс: «Ладно, девка, ладно. Жди теперь гостей. Восьмерых жди. Явятся – не прогонишь». Тем же вечером женщина почувствовала, что с ней что-то не так – то чайник опрокинет, то вазу уронит, то споткнётся на ровном месте. Иногда ни с того ни с сего приступ хохота нападал, а иной раз слёзы душили. А потом хуже стало – проснётся посреди ночи, и мычать принимается, хрюкать, лаять, пугая мужа и сынишку. Врачи приезжали, так она сразу же нормальной притворялась, говорила, что ничего страшного, просто переутомилась. И лечить её не нужно. Муж у неё мямля, подкаблучник, дрожал от страха, но не настаивал. Дальше было бы хуже, но один из агентов Центра прознал об одержимости женщины и сообщил куда нужно. Вовремя сообщил – «восемь гостей» ещё не успели разрушить рассудок несчастной.