– Это спецклей, – пояснила Аглая. – Сопли какие-то, – проворчал Остроушко, брезгливо глядя, как Доцент тщетно пытается оттереть перчатку от вязкой массы. – Что еще за спецклей? – спросил Макс, повернувшись к девушке. – Вообще его используют в медицинских целях, в лабораториях еще – для заделывания щелей, чтобы создать герметичность при определенных исследованиях. Или как ловушку – для ловли определенных, очень мелких частиц. А тут, да еще в таком количестве… – Это обработка территории, – пояснил Макс, быстро сообразив, в чем дело. – Как это? – спросил Березин. – Зачем поливать клеем Зону? – Все просто. Тот, кто это сделал, пытается залить зараженную территорию вязким веществом, чтобы предотвратить распространение болезни. – Не совсем понял – как это? – Миграция заразы в основном происходит при помощи частичек пыли – дунул ветер, унес пыль за сотни километров отсюда, в жилой район, а оттуда уже непосредственно в организм. Произошло заражение. Клей же может связать пыль и не даст ей распространиться. В принципе логичное решение, за неимением лучшего. – А нас почему не предупредили? – спросил Остроушко. – Мы же ведь могли в эту гадость по самые уши влипнуть. И были бы потом как мухи на липкой ленте – не оторваться и не выбраться. – Этого я не знаю, – честно признался Макс. – Быстрые решения не всегда согласуются со всеми. Времени совсем нет. – Так можно и дров наломать, – проворчал Березин. – Как говорится: поспешишь – людей насмешишь. – А не поспешишь – людей похоронишь, – язвительно заметил Остроушко. – А дров эти ребята, кто придумал разлить тут клей, уже наломали. – Ты о чем сейчас? – Прямой путь они нам загородили, вот о чем. Вон, видите холм? Около него располагается Кропоткинская база. А теперь придется в обход идти – не по клею же топать! – Я по клею точно не пойду! – поддержал Березин, поглядывая на свою испачканную ладонь, к которой уже налипли камешки, веточки, листья и другой сор. «Боже, когда же этот день закончится?!» – тяжело вздохнул Макс. И кивнул остальным: – Да, идем в обход. * * * В дверь постучали. Семен Павлович вздрогнул, выходя из глубокой задумчивости. – Что? Кого там… – еще наполовину пребывая мыслями в расчетах, рассеянно проговорил профессор. Его сотрудники никогда не стучались, прежде чем войти, – времени на соблюдение таких приличий не было, каждая минута дорога, все это прекрасно знали. – Войдите! Дверь распахнулась. В комнату вошли четверо в штатском. Их каменные хмурые лица к беседе не располагали. – Эвакуация, – коротко сказал один из них, сделав шаг вперед. – Что? Какая еще… зачем вы сюда… – Приказ руководства. Эвакуация персонала. Собирайтесь. – Как – собираться? – Семен Павлович снял очки, протер их краем халата, вновь водрузил на кончик носа. Ситуацию это не прояснило. В голове от этой новости начал твориться полный бедлам. Послать бы к черту этих, с позволения сказать, шутников и продолжить исследования, но что-то не давало ученому списать все на неудачную шутку. В их организации розыгрыши были не в почете. – Мы должны в течение получаса погрузить ваши вещи, необходимые для исследований, и эвакуироваться, – пояснил второй человек, достав из внутреннего кармана пиджака бумагу и повертев ею перед лицом ученого. Семен Павлович успел разглядеть только витиеватую подпись внизу листа и фамилию – Селеняк. Неужели это тот самый Селеняк, который… Семен Павлович присвистнул. М-да, серьезный дядька приказ отдал, против такого не попрешь. – Да это бред какой-то, ей-богу! – нервно хохотнул профессор. – Вы шутите?! – Нет, не шутим. Четыре каменных лица, казалось, практически не шевелились. Ученый, растерянно переводя взгляд с одного крепкого подбородка на другой, так и не смог понять, кто же произнес фразу. – Подождите, я Филиппычу позвоню. Верно, что-то перепутали опять. Какая к черту эвакуация? Мы тут исследованиями, понимаешь… чтобы не было вот этого всего… а они… эвакуация… Профессор нервно набрал внутренний номер своего начальника и долго ждал ответа. Филиппыч снял трубку только после десятого гудка. Голос руководителя был какой-то потерянный. – Чего? – Филиппыч, это я. Ко мне тут люди зашли, говорят, что эвакуация, собираться надо. Что за шутки? – Какие шутки? – Филлиппыч, казалось, не понял вопроса. – Я говорю, эвакуация… – Да, эвакуация, надо уходить. – Филиппыч, ты чего такое городишь? Какая эвакуация?! Ты совсем рехнулся?! – Так надо, Палыч, – тихо произнес начальник. – Это не я решил. Там решили. Я говорил тебе сегодня уже про это. Надо ехать. – Куда ехать? У нас тут техника, лаборатории, реактивы разные, куда мы, к черту, поедем?! Это же невосполнимая потеря времени. Да и группа у меня в… – Тише ты! – оборвал его начальник. – Говорил же тебе! Не возникай! Телефоны – сам знаешь, – не лучший способ обсудить дела. Надо ехать. Приказ руководства. Собирайся. Я уже готов. – Да ты, верно, с ума сошел! Мы же все анализы и исследования коту под хвост пустим! Там же по времени выдержка! Упустим момент – потом заново надо начинать, а это еще сутки сверху накидывай. А за сутки тут по области такое начнется, сам же диаграмму видел. Нет! Я никуда не еду! Что хочешь со мной… – Ехать надо, – вклинился в разговор человек в штатском, тот, который вертел приказом, приподняв подол пиджака, где многозначительно мелькнула кобура пистолета. – Вы меня что, запугиваете? – поднял взгляд на гостя ученый. – Палыч, – почти закричал в трубку Филиппыч. – Ты не дури! Не спорь с ребятами! Они не из научного отдела. Им твои доводы побоку. У них приказ есть, надо будет – и по частям тебя доставят куда надо. Так что не бузи и собирайся. Ничего тут страшного нет, подождут твои анализы, ничего с ними не сделается. Из опасного места эвакуируемся и продолжим свои исследования, никто же не запрещает. Тут вопрос безопасности. Палыч, случаи заражения зафиксированы уже и среди нашего персонала. Поэтому, сам понимаешь, это необходимая предосторожность. – Филиппыч, это время! – вновь попытался воспротивиться ученый, но уже без первоначального энтузиазма. – Ты разве не понимаешь? Тут даже час может очень многое решить. Даже полчаса. – Не будь дураком, Палыч. Хоть сейчас не будь упертым бараном. Сам говоришь о каких-то мерах, закрытии границы, а теперь простого приказа руководства выполнить не желаешь. Мы если сейчас в позу встанем, то нас и задвинуть могут, причем куда подальше. – Как это задвинуть? – не понял ученый. – А вот так! Других людей на изучение поставят – и все. А тебя куда-нибудь в районную инфекционку отправят или вообще в лабораторию – гельминтов изучать. Не дури, Палыч! Собирайся. Филиппыч повесил трубку. – Мы идем или как? – спросил первый гость. – Идем, – упавшим голосом ответил Семен Павлович и начал с остервенением собирать вещи и документы, лежащие на столе. Глава 8. Бережет зима своих мертвецов Два года после Судного дня «Уазик» поставили возле самого подъезда. Разделились, кому когда следить за машиной ночью, чтобы ее не замело снегом и она не выстыла. Сами разместились в единственной открытой квартире на первом этаже – та оказалась пустой, без мертвецов. Развели костер. Нашли старую кастрюлю на кухне, вскипятили воду, заварили слабый чай. Там же, на кухне, в шкафу, Нерон отыскал пару пачек печенья. Разделили по-честному на всех, молча поели. Печенье оказалось прогорклым, отдавало плесенью, но на голодный желудок да с горячим чаем зашло на ура. – Что думаешь, Изолента, прорвемся мы через черную метель? – спросил Нерон, с шумом прихлебывая пустой чай. Паша неопределенно пожал плечами. Фляжка его вот уже как третий час была пуста, и он будто опустел вместе с ней – перестал разговаривать, замкнулся в себе, лишь иногда что-то бормоча себе под нос. – Не прорвемся, – внезапно ответил за него Ленька без запинки. Все посмотрели на него. Каждый хотел спросить, почему это он так думает, но лень накрыла всех страшная, а горячий чай, согревая нутро, еще больше усиливал эффект. Вскоре носом заклевал Нерон, за ним – Марио. Вовка что-то бубнил себе под нос, то ли песню, то ли анекдот, потом поставил на пыльный стол кружку, втянул голову в плечи, да так и заснул. Ленька и старик остались дежурить. Каждый думал о чем-то своем, и каждому в голову приходили совсем нерадостные мысли. Старик ломал голову над тем, как же ему найти теперь Андрея и что ему сказать, как убедить его пойти войной на целую армию. Ленька думал о чем-то своем, несбыточном и сокровенном, и лишь иногда сквозь думу свою печально улыбался, словно что-то припоминая, теплое, радостное.