Вадим не двинулся с места. Даже взгляд не поднял. Угрюмо уткнулся в пол и так и стоял, молча. — Мам… — Вадим сглотнул. — Прости. Я… И вдруг он просто выбежал из палаты. Я растеряно посмотрел на Соню и крепче сжал её руку. — Прости его. Он слишком мал, чтобы… — Всё хорошо, Костик, — Соня улыбнулась, и это была вымученная улыбка. — Вадик — хороший мальчик. Я понимаю, что это нелегко вынести. Меня взяла такая злость на сына! Это Соня страдала и умирала, а он строил из себя главную жертву. Она нуждалась в его поддержке. Да и какой там «слишком мал»? Здоровый лоб! Это всё её опека. Вырастила слабака, распускающего сопли вместо того, чтобы собраться и поддержать мать. «Ну ничего, — решил я. — Сейчас я приведу его в чувство». У меня даже кулаки сжались. — Подожди минуту. Я верну его. — Костя, не надо. — Нет, подожди. Я вышел из палаты. Вадим сидел в холле на стульчике вместе с больными и смотрел какое-то музыкальное шоу по старому 2D-телевизору, который висел под самым потолком. И тут я почувствовал бессилие. Раньше я всыпал бы сыну по самое не хочу. Но злость отступила. Ей на смену пришло тихое отчаяние. И я разжал кулаки. — Вадя, — обратился я, но он не реагировал. — Вадь. — Что, пап? — всё-таки ответил он мне. Он смотрел шоу, но его взгляд был пустым. Будто он смотрел сквозь телевизор, потолок и атмосферу Земли. Куда-то туда, в космос. — Твоя мама умирает. Ты поступаешь неправильно. Некоторое время Вадим не отвечал. Потом он наконец сказал: — Я не хочу на это смотреть, пап. — Вадим, ты ей нужен. — А она нужна мне. Но она уходит. Вот и что я мог сделать? Я даже отвечать ничего не стал. Просто махнул рукой и вернулся к жене. Сейчас-то я осознаю, что поступал неправильно. Надо было поговорить с сыном, попытаться понять его чувства. В конце концов, он испытывал примерно то же самое, что и я. Но что сделано, то сделано. Соня умерла, а Вадим так больше ни разу и не заходил в её палату. Он даже на её похороны не поехал! Я пытался утащить его силой, но всё переросло в скандал. Я пытался говорить с ним о Соне, но он либо отмалчивался, либо кричал на меня. Он был уже достаточно взрослым, но вёл себя как ребёнок. И именно за это всё я не могу его простить до сих пор. Видимо, убегать от реальности — это наша общая семейная черта. Только вот у Вадима она проявилась в слишком неподходящий момент. Я смотрю в пустые глаза Сони. — Ни на похороны, ни на прощание, — говорю я. — Он как будто забыл о тебе. Когда я позвал его навестить тебя на годовщину, разразился такой скандал, что он даже сбежал из дома. Я пытался, Сонь. Я, честно, пытался. — Пытаться не всегда достаточно, — отвечает ненастоящая Соня. Она так и не отрывается от телевизора. Голографический телек… Помню всеобщее восхищение домашних, когда я купил его. Да, технология не новая, конечно, но они и на тот момент были слишком дорогими. Мы долго довольствовались старым 3D-телевизором, пока я не решил побаловать свою семью. Да и себя, чего уж там. Картинку на тридешнике и голографнике, конечно, сравнивать нельзя. Первый использовал допотопную технологию из кинотеатров, только там ещё очки специальные надевали, а тут они не нужны. Но и такое существовало уже пару веков назад. А вот голографический телевизор делает сразу всё. Нажал кнопку — плоская картинка. Нажал кнопку — трёхмерная картинка. Нажал кнопку — и происходящее на экране вываливается наружу, события начинают разворачиваться как бы перед экраном. Фильм или шоу сразу адаптированы под голограмму? Отлично, тогда ощущение присутствия гарантировано. Нет? Ну и ничего страшного, встроенная в телевизор нейросеть дорисует всё необходимое. И справлялась она неплохо, кстати. Вот и сейчас идёт какой-то древний фильм, снятый до распространения этой технологии. Новые, невидимые в 2D-режиме детали изображения кажутся не очень детализирвоанными, местами неуместными, но это только если внимательно приглядеться. А на обед у нас сегодня пельмени с базиликом. Я запихиваю их в рот насильно — сам не знаю, зачем. Настроение такое, что даже вкуса не чувствую. — Да, пожалуй, — отвечаю я. — Пытаться не всегда достаточно… Сонь, я и сейчас делаю всё, чтобы устранить эту пропасть между нами, а мне тут на Вадима наговаривают, что он террорист какой-то. Или сектант… Там всё как-то сложно. И я запутался. Не в сложности формулировок, а в том, что я думаю насчёт Вадима. Как мне это исправить? Как понять, где истина? — Ты слишком упрямый. Да, что правда, то правда. Обычно это помогало мне по жизни, но сейчас всё только портит. — И как же мне переступить через себя? Как избавиться от груза прошлого? — Настоящее важнее прошлого. Думаю, настоящая Соня как-то так и сказала бы. Но я бы дополнил. Будущее — вот, что так же важно. Вадим — моё будущее. И я не хочу терять с ним связь. Он должен помнить меня, когда меня не станет. И помнить не конченым говнюком. — Я встретил другую, — эти слова даются особенно тяжело. Я сглатываю ком, вставший в горле, и заканчиваю фразу, которую так долго боялся произнести: — И наконец готов двигаться дальше. — Двигаться всегда нужно только вперёд, — подтверждает Соня. — Спасибо, — говорю я после недолгой паузы. Это прозвучало как благословение. Хоть я и понимаю, что бот просто отреагировал на слова, которые счёл ключевыми. — Вот только ситуация с Вадимом, она… будто тянет меня в прошлое. И на неё нельзя просто так закрыть глаза. Надо что-то решать. Вот и что мне делать? А, Сонь? Казалось бы, времена суеверий в прошлом. Секты должны были исчезнуть как явление уже давно. Но с техническим прогрессом появились новые, основанные уже не на эзотерических и божественных идеях, а на более современных: они теперь железки боготворят. Видимо, это что-то неискоренимое из человеческого сознания. Сколько их было за человеческую историю, самых разных, от безобидных до экстремистских? И не счесть. Муниты, Семья Мэнсона, саентологи, фомичи (также известные как лопатоборцы), лимаселуки… Теперь вот Ртуть. В Семью Вадим, я уверен, никогда не вступил бы, живи он в те времена. Для него это было бы слишком. А вот насчёт Ртути… не знаю даже. — Жаль, я не ты. Ты бы поняла правду с одного взгляда, — говорю я. — Ты всегда была очень проницательна, особенно в отношении Вадима. — Порой и взгляда достаточно. Соня смотрит мне в глаза. И это так неожиданно, что у меня спирает дыхание. Не знаю, зачем, но Вадим сделал так, что её зрачки всё время направлены куда-то в сторону. Теперь я понимаю, почему она всё время такая отрешённая. Будто находится не совсем здесь. Потому что ощущать её присутствие немного жутко. И Вадим позаботился о том, чтобы это происходило как можно реже. Она вновь отворачивается, и у меня отлегает. Я встаю со стула и вновь осматриваю свою квартиру. Мой дом — моя крепость, так ведь говорят? Ну да, пожалуй. Он действительно был моей крепостью. Спасал в самые тяжёлые моменты. Что бы ни происходило за дверью, здесь меня ждала моя семья, ждало моё барахло. Эта квартира как ещё один ребёнок. Я сам создал её и сделал своим комфортным убежищем. Жаль только, крепости не защищены от бомб. Ну ничего. Я ещё построю новую. И она будет лучше прежней. А эту страницу пора перелистнуть окончательно. Я подхожу к Соне. Она вновь поднимает на меня глаза, но уже как-то непринуждённо. Не знаю, что изменилось, но теперь этот взгляд воспринимается как прощальный. И это очень кстати. — На самом деле, я пришёл проститься, — я нагибаюсь и целую её в лоб. — Спасибо тебе. Это наш последний разговор. Я решил это чётко и окончательно. Прямо в этой позе, не дожидаясь ответа, я выхожу в реальность. Реальность, которую я наконец готов принять. Вадим сидит за компьютером. Из системного блока торчит флэш-ключ, в соседний разъём по проводу подключен телефон. Сын очень сосредоточено водит мышкой. Интересно, что он там делает? — Вадим? — О, привет, пап, — отвечает Вадим, не отрываясь от компьютера. — Чем занимаешься? — Да так, балуюсь.