— Так вы что-то предпримете? — не отстаю я. — Мы уже сообщили на Луну. — А они что? — Молчат. — И это всё? Охранник вздыхает и заглядывает за вторую дверь. — Стас! Я тянусь за флешкой. Блин, стол не такой уж и маленький, далеко тянуться. — Стас, ты можешь помочь? Не занят? Не достаю буквально на сантиметр! И на стол не залезть, спалюсь моментально. — Что такое? — голос за дверью приближается. — Опять сумасшедшие ходят? Я бросаю тщетные попытки украсть ключ, и вовремя: в кабинете появляется Стас. — Опять этот? — Говорит, что с самой Амальгамой общался. У тебя получше с доходчивостью, объясни. Стас кладёт руки на стол и нависает надо мной. — Думаешь, нам тут заняться нечем? Мы вовсю к высадке вовсю готовимся, а ты ходишь и донимаешь нас своими шуточками. Пшёл вон! И не возвращайся больше, понял? Бравые служители закона берут меня под руки и выводят за дверь. Пока она закрывается, я слышу голос того, первого: — Разберусь с бумажками и в душ пойду. Посидишь? Да, они просто сама тактичность. Что ж, есть две хорошие новости. Во-первых, они считают меня скорее каким-то приколистом, нежели сектантом. Во-вторых, я теперь знаю, как достать ключ. Я бегу по коридору так быстро, как могу. Главное — опередить его. Дыхание спирает, один раз я влетаю человека, но не сбавляю темп. От второй каюты до сто сорок второй за каких-то пять минут — надо было идти не в точные науки, а в спорт. Новая женщина отца уже ушла, а сам он подключен к Хамляндии. Я хватаю из тумбочки гель для душа и полотенце и бегу дальше. Каюты здесь дают хоть какое-то ощущение приватности. Антураж столовой не сказать, что прямо очень впечатляет, но она хотя бы маскируется под приличное место. А вот туалет и душ даже не пытаются дать хотя бы минимальный комфорт. Гигиена, казалось бы, один из самых интимных аспектов быта, но размещать душ, например, в каютах почему-то не стали. Вместо этого сделали всего две душевые на весь наш отсек. Я пришёл, конечно же, в ту, которая ближе к участку охраны. Самая типичная душевая: шкафчики как в спортзале, несколько деревянных скамеек и дверь, из-за которой веет теплом и влагой. Я окидываю шкафички взглядом, запоминаю, какие из них открыты, и подхожу к одному из них. Раздеваюсь, заворачиваюсь в полотенце и погружаюсь в храм общественной гигиены. Что, если охранник уже здесь? Я, конечно, осматриваюсь, но боюсь, по голой заднице узнать его мне будет сложновато. Так что просто занимаю ближайшую свободную кабинку и надеюсь на чудо. Помыться, на самом деле, уже пора. Всё никак не доходил на нервяках от последних событий. Я с удовольствием намыливаю тело, но встаю не как все, а передом к боковой стенке так, чтобы видеть дверь. И вот, наконец входит охранник в одном полотенце. Я быстро отворачиваюсь к душу, чтобы он меня не заметил, и смываю с себя гель. Пять, четыре, три, два, один… Выключаю душ, заматываюсь в полотенце и спешно выхожу в раздевалку. Память у меня хорошая, так что я сразу замечаю, что один из ранее открытых шкафчиков теперь закрыт. На моё счастье раздевалка пустует, так что я быстро подхожу к шкафчику и начинаю рыться. Рабочая форма, да и только. Поочерёдно проверяю карманы: телефон, уже бесполезный бумажник, фото какой-то женщины, мелочь… Господи, да сколько в их форме карманов? Вот он! Я достаю из кармана флеш-ключ и вставляю в телефон. Начинаю копировать файл, периодически оглядываясь. Пять процентов… семь… девять… Господи, да сколько же он весит? Что так медленно? Пятнадцать процентов… восемнадцать… Я нервно смотрю назад. Из душевой пока никто не выходит. Тридцать… сорок… О, дело пошло пободрее. Сорок пять… пятьдесят… Что я буду делать с этим файлом? Точно не знаю. Но у меня нет права на ошибку, а потому надо иметь под рукой инструментарий на любой случай. Шестьдесят… семьдесят… В принципе, на фоне того, что я собираюсь сделать, обворовать охранника на файлик — мелочь. Восемьдесят… девяносто… Если я не справлюсь с этим, то и с остальным не совладаю. Девяносто пять… девяносто шесть… А вот под конец копирование как всегда замедляется. Скрип дверных петель. Душ — одно из немногих мест с обычной дверью. Но блин… Они что, сразу ржавые петли сюда поставили? Девяносто восемь… девяносто девять… Давай, давай! Дверь душевой открывается, из-за неё раздаются весёлые голоса. Копирование завершается, я быстро кидаю флешку обратно в карман и закрываю шкафчик. Двое молодых парней заходят в душевую и негромко о чём-то общаются, хитро переглядываясь. А я быстро вытираюсь, одеваюсь и ухожу. Первый шаг сделан. Я уже переступил черту, и назад дороги нет. #006 // Друзья и враги // Константин Никогда не забуду этот стерильный свет больничных ламп. Белый свет, белые стены, белое постельное бельё — тут всё было белым и ослепительно ярким, будто в глаза залили антисептик. Палата даже ничем не пахла. Казалось, что отсюда удалили всё: запахи, цвета. В этой палате даже эмоции притуплялись. Белая столовая Афродиты-1 напоминает мне её. Потому я и не могу долго там находиться. Начинаются панические атаки. Соня, вся тощая, лысая и обессиленная, лежала в кровати. В её усталых глазах читалась мольба о смерти. Ей хотелось, чтобы всё это уже поскорее закончилось, я точно это понимал. Вот только я, в отличие от неё, не был готов к смирению и молился, чтобы она прожила хотя бы ещё один день. Пусть я и агностик, но когда видел её такой, становился самым верующим человеком в Солнечной системе. А ведь я до сих пор помню Соню молодой и полной сил. Красивой, фигуристой, с пышными волосами и огоньком в глазах. Именно такой она мне снится. Именно такой её воссоздал Вадим. А наблюдать её в том состоянии, в котором она прожила свои последние дни, было невыносимо больно. Я, конечно, был готов к тому, что однажды она увянет на моих глазах. Но в том увядании, на которое я рассчитывал, было бы какое-то своё изящество. Время забирает у нас молодость, заставляет со временем слабеть. Но даёт и кое-что взамен: у каждого возраста есть своё очарование. Она стала бы мудрой бабушкой, которая учит внуков уму-разуму. И этот путь мы прошли бы вместе. Но вместо этого я стоял и смотрел, как моя молодая жена стремительно сгорает, будто спичка. Она стала яркой, но недолгой вспышкой. — Сонь, всё будет хорошо, — сказал я, держа её за руку. Врач уже дал неутешительный прогноз, и я, честно, не знаю, к чему была эта ложь. Она ведь тоже понимала, чем и как скоро всё закончится. — Вадик… — прошептала Соня. — Да, мам, — ответил Вадим, потупившись в пол. Он вообще старался на неё не смотреть. — Вадик, подойди. Даже голос Сони звучал таким… умирающим. Из него ушли все краски, все интонации, кроме одной.