— Готов? — в комнату заглянул Шам. Вид у него был мрачный: недельная щетина, не успевшая зажить рана через всё лицо, красные глаза. Анчар выглядел явно хуже, пусть и не мог знать этого точно — он даже не помнил, когда последний раз смотрелся в зеркало. Наверное, ещё до гибели Кадри и Мэй. В другой жизни. Анчар молча отнёс коробку с вещами в инвентарную на нулевом этаже, приложил указательный палец подушечкой к планшету, тем самым подтверждая сдачу служебных вещей, и вернулся за курткой. — Эй! — Шам всё ещё стоял там же. — Меня послушай! — Я тебя за три года наслушался. — Послушай, Анч, я понимаю, в каком дерьмовым ты положении. В каком дерьмовом положении мы все. — Продолжай держать в курсе, капитан. Или к тебе теперь обращаться майор Шам? — Хуйню не неси, — он одёрнул его за плечо. — Я тебя не осуждаю, Анч. Я и сам готов уйти в запой. Только об одном прошу. Сейчас мы все возьмём паузу, переживём и пережуём эту боль. Нажрёмся до зелёных соплей, почтим память тех, кто не с нами. Посидим на седативных, примем новую реальность. Но пройдёт месяц, и тогда — ты слышишь?! — вернёмся к работе. Устроимся в убойный отдел восемьдесят седьмого участка, покажем этим соплякам, как надо работать. Будем в пять вечера освобождаться, и лишь иногда подрываться на экстренные выезды. Криогена подтянем, Наага устроим внештатным декером. Арканиус в качестве босса нам теперь не нужен, будем сами себе начальство. Я майором, ты капитаном. Нормально всё будет, слышишь? — Нормально? — Анчар уточнил это спокойно, словно действительно хотел получить простой ответ, однако его тут же понесло: — Нормально — херня, Шам. Я всегда делал всё нормально. Когда умерла бабушка, единственный родной мне человек, я не скурвился во дворах четвёртого Кластера, оставшись без крыши над головой. Когда смог показать себя легавым и зарекомендовал свои навыки, тоже делал всё нормально. Я прошёл подготовку в «Ястребы», и все тогда говорили, что это не просто нормально, а пиздец как охуенно. Я начал встречаться с Мэй и… — Не начинай по новой, Анчар. Я знаю, о чём ты меня спросишь. И нет, я, чёрт возьми, не знаю, почему так происходит. Она не заслужила этого, как никто другой. Она была цветочком. Кадри не заслужил. И остальные. Но так происходит. Делаешь всё правильно, стараешься как лучше, веришь в чистоту этого уёбищно-блядского мира — и огребаешь по полной. Я не предлагаю забыть всё это, Анчар. И всё же так всегда: что-то кончается, что-то начинается. Ты молодой, ты справишься. Ради всех ребят. Делай что знаешь, но вовремя остановись. Иначе ты к херам сопьёшься и сгоришь. — А ты не сопьёшься? — Нет. — Шам пронзительно посмотрел ему в глаза. — Всегда нужно двигаться дальше. Однажды мы отомстим за них, даю тебе слово. Так что вбей себе в башку, что я буду тебя ждать. Они бы не хотели, чтобы мы… — Их нет, Шам. А я есть. Это мне теперь страдать. И только я буду решать, каким образом мне этим заниматься. Пока лифт поднимал их с Бойлом на семьдесят седьмой этаж, Анчар предвкушал, как швырнёт на диван пальто, как наберёт в стакан виски со льдом и ненадолго выбросит все мысли из головы. Плану помешали трое студентов, ожидающие детектива в холле. Или не помешали? — Что у вас? — бросил он им, не останавливаясь. — Детектив Крой, у нас… важное. Очень важное. Насчёт Лары Нэвё. — За мной. Кристина перед уходом не убралась. Бутылка вчерашнего виски так и валялась на ковре. И ладно бы, если дело только в ней. По сторонам от стола валялись многие другие вещи, что вчера были экстренно сброшены со стола. На самом столе остался лишь лифчик, который Кристина по какой-то причине не надела. Может, в порыве страсти он сломал застёжку? — Прошу прощения за творческий беспорядок, — сказал он ребятам, дополняя этот бардак брошенным на диван пальто. — Берите стулья. — Он указал на парочку стульев, дремлющих в углу комнаты. — Говорите. Анчар включил кофемашину, сам сел за своё кресло. Затем сгрёб со стола лифчик и убрал его в один из ящичков. — В общем… — начал один и его тут же перебил второй: — Нам пришло письмо от Лары. — Сегодня ночью, — добавил третий. — Что за письмо? — Бумажное. Мы… дело в том, что раньше мы часто играли с ней в настолки. В одной из них периодически приходилось делать записи на бумаге. — И вот нас испугало, — поддержал его второй, — что почерк действительно её. — Вот оно, — сказал третий, протягивая конверт. — Как доставили его вам? — Почтовым дроном. Анчар принял в руки конверт, достал из ящика стола черные резиновые перчатки, и развернул письмо. Анрдэ, Феликсу и Румянцу. Ребята, этот текст я пишу исключительно вам и никому другому. У меня всё хорошо, просто замечательно. Не верьте тому, что пишут журналисты и раздувают продажные мусора. Я жива, здорова, в тепле. Всё не то, чем кажется. Я не смогу вам это объяснить, вы просто не поймёте, да оно вам и не нужно. Где я живу, тоже не скажу, иначе вы непременно захотите меня найти. Если честно, я уже скучаю. Особенно по нашим вечерам. Но вы наверняка помните, что я давно стремилась в другую жизнь. Этот мир нужно менять. Надеюсь, однажды и вы присоединитесь ко мне, когда придёт время. Так что вы за меня не переживайте. Не показывайте это письмо никому, сожгите его, так нужно. Оторвитесь там за меня, весёлых вам партий и побольше дикой магии. Всех целую. Лара. — Вы на сто процентов уверены, что это её почерк? — нахмурился Анчар, складывая бумагу обратно в конверт. — Абсолютно! — Выходит, вы её не послушались. Не такие уж и верные друзья, да? — Да в смысле! Детектив, а как это выглядит? Мы который день скорбим по ней, гадаем, что случилось, а она вот так! — Пошла она в жопу, — добавил товарищ. — Если так, то это она нас… предала. — Почему пошли ко мне, а не в полицию? — Ну… — Нет им доверия. Этот Шлетвайски в первый день ходил по этажам и клялся, что преступников вот-вот поймают. И ни черта. А вы, говорят, быстро нескольких нашли… тел в смысле. Анчар помнил, как их опрашивал. Весёлые рейверы и любители настольных игр. В МетаТехе он не смог добиться от них ничего особенного — или, если точнее, ничего особенного они просто не знали. — Что думаете, детектив? Вам это поможет? — Пока ничего не думаю. Виски будете? — Э-э… — По стаканчику. Взбодриться. — Ну тогда можно… — Можно. — Анчар достал из шкафа недопитую бутылку вискаря и чистые стаканы. Разлил. — Смотрите, парни. Варианта три. Либо письмо было написано заранее, и в таком случае это быстро выяснит экспертиза. Либо письмо подделали на основе почерка Нэвё, и тогда это тоже, вероятно, выявит экспертиза. Третий вариант — она действительно не умерла, и тогда… — Тело ведь так и не нашли, детектив? Он не стал говорить, что нашёл его сегодня ночью на стройке. И что медэксперты, вероятно, уже установили, кому оно принадлежит. Вместо этого отпил виски. — Что вы сами думаете, парни? — Думаем, что если это всё какая-то махинация, Лара получит от нас больших звездюлей! — Я бы не надеялся, — ответил Анчар. — Но это письмо подкрепило одну теорию, так что пришли вы не зря. — Какую теорию? — Когда выясню, вы узнаете. Вы правильно поступили. А теперь выдохните, и в случае, если вспомните или узнаете что-то ещё, обращайтесь ко мне. Они ушли. Анчар оставил конверт у себя, чуть позже он передаст его Коулу. Он зажёг сигарету и задумался. Во-первых, целый ряд фактов указывал на то, что жертвы знали, что их ждёт. Или думали, что их ждёт что-то другое, купились на чьи-то красивые обещания. Нэвё могла заготовить письмо заранее. Палмер сама следовала за вурдами, не сопротивлялась. Согласно другому видению Сороки, ещё одна из девушек как минимум просто стояла перед будущим местом распятия, не сопротивляясь. А ещё это объясняло, почему нигде не нашли следов похищений. Если жертвы были «в сговоре», то сами делали всё возможное, чтобы скрыться тем вечером. Для них это было важно. Ну, хорошо, допустим, так. Им что-то вдолбили в головы, воспользовались их слабостями. Каждая из них, прямо как Сорока на мосту, «терпели этот несправедливый мир», чувствовали себя не в своих тарелках, а тут вдруг красивое обещание другой жизни. Купились, всё спланировали, в итоге стали жертвам масштабного ритуала. Ресурсом. Материалом. Если всё складывалось так, то один момент не давал покоя Анчару. Высланные родственникам фото. Судя по тому, что некоторым эти фото не дошли, а то и вовсе пылились в почтовых ящиках, значит, тот, кто организовывал рассылку, не слишком-то пытался донести их до родственников. Словно сделал это для галочки. И если бы Кристина и «Фаэтон» не надавили на расследование, некоторые фото не обнаружили бы до сих пор. А это не сильно-то похоже на вымогательства — и с натяжкой походит на угрозу. Так филигранно организованный ритуал — и сквозь рукава доставленные фотографии. Может, в спешке. Может, в страхе излишне наследить. Кристина… Вспомнив о ней, Анчар решил посмотреть, во сколько она ушла. Он включил компьютер, открыл запись камер. В его кабинете наблюдение не велось, только в коридоре. В пять часов ноль две минуты она тихо вышла, слегка растрёпанная. Хм… мысли вернулись к тому дню, когда она поджидала его здесь, в кабинете. Она тогда сказала, что дверь была открыта. Анчар решил это проверить. В тот раз она пришла в семь утра, прошла через холл и… Дотронулась до двери, которая была закрыта. Анчар видел это точно: электронный замок срабатывает всегда, если дверь не оставляет щель. Просто дёрнула за ручку, вошла и закрыла дверь за собой. И могла делать в его кабинете что угодно. Ему очень не хотелось её подозревать. Но вот что получалось: Кристина всегда стремилась быть рядом с ним, чтобы видеть ход расследования. Выспрашивала у Криогена о «Ястребах», делая вид, что ничего не знает. И самое главное — она изначально выбрала его. Таинственные «наниматели» из «Фаэтона», о которых она отзывалась во множественном числе, ни разу не дали о себе знать. Они якобы не хотели, чтобы дело успело набрать огласку, а потому решили заказать расследование Анчару. Не федералам, не сотням корпоратских пиджачков, а частному детективу не первой свежести. Убийства Элеоноры и Палмер… Могла ли она? По времени сходится. Она была сильным кинетиком, и даже во время боя с обечайками могла намеренно притворяться, не раскрывая весь свой потенциал. Но кинетик не равно чернокнижник, и с этим деревянным монстром ещё много вопросов. Анчар нервно швырнул окурок в пепельницу. Пусть это всё заигравшееся его воображение, спровоцированное неприятными воспоминаниями из прошлого. Да, у него привычка — всех подозревать. И на этот раз с самого начала казалось, что весь этот спектакль построен ради него. Или он просто много о себе думал.