— Извините, капитан. Вот такая я. — Еще один вопрос, — он стоял передо мной спиной к входной двери и сверлил меня глазами. — Имя Вера-Леа Курт вам ни о чем не говорит? Я ждала этого и отрицательно помотала головой. — Это мать Сары Курт. Она была врачом-психиатром. Некоторое время жила здесь, в Израиле. Проводила исследование на тему вытеснения из сознания травм Холокоста и почти два года расспрашивала уцелевших беженцев, находившихся на излечении в психиатрических клиниках, и членов их семей. Она даже книгу об этом написала. «Пропавшая память», или типа того. Джейми сегодня утром навестил вашу тетю Рут, она вспомнила Сару Курт и сказала, что та приходила в дом вашего дедушки… Как же так получилось, что вы… — Потому что Рут несколько дольше меня живет на свете, и я не знакома со всеми, с кем знакома она, — рассердилась я. Весьма характерно для этой жабы впутать нас в историю. — Хотите правду, Шамир? Мне этот ваш труп до лампочки! Единственное, что меня беспокоит, — мой дедушка. Вы его напугали! Может быть, вы применили к нему один из приемов устрашения, которые применяют к ворам и насильникам, и у него случился сердечный приступ! Я прошу оставить его в покое и всех нас тоже! Мы не имеем и не имели никакого отношения к этому трупу. Вам ясно? — Ясно, — он вышел из дома и направился к калитке. Я за ним. — И еще мне ясно, что вы сердитесь. — Похоже, что Шамир решил применить технику жалости и сочувствия, которой его обучили на курсах «Прикладная психология в допросах свидетелей». — Нет. Точнее, пока нет. Но, скажем, мне это чертовски надоело. Так что, доброго вам утра, дорогой капитан, и до свидания! — сказала я, вскинув голову, запахнула халат и уже хотела вернуться в дом. Но в эту самую минуту на пороге возник Газета и спросил, радостно улыбаясь: — Газеты есть? — Фашисты идут, — прошептала я, делая ему знак исчезнуть, но даже краткого выступления Газеты оказалось достаточно, чтобы вернуть Шамира. — О! Вас-то я и ищу! — не взглянув в мою сторону, он подошел к Газете, пожал ему руку и бережно повел обратно в дом. Газета сразу же к нему расположился. — К вашим услугам, — сказал он, остановившись рядом с диваном, щелкнул каблуками и откозырял. — Газеты есть? Шамир с надеждой сел рядом с ним. — Габи, может, пойдете, наконец, оденетесь? Вы же простудитесь… — сухо сказал он. Спорить не приходилось. Хватит и того, что я скрыла от него, что Газета здесь в доме. Я не могла остаться, чтобы не дать Газете рта раскрыть. Одеваясь с рекордной скоростью, я пыталась сообразить, что может Газета рассказать Шамиру. Теперь мне стало ясно, где он видел Веру Курт. В психбольнице, куда Рут и моя дорогая мамочка его упрятали. Но достаточно ли этого, чтобы объяснить убийство дочери доктора Курт во дворе у дедушки? И что вообще понадобилось госпоже Курт-младшей в дедушкином доме? Может быть, что-то, о чем пронюхала ее мать? Пять минут спустя я вернулась в гостиную одетая. Лицо Шамира изменилось до неузнаваемости. От довольного и спесивого выражения, с которым он встретил Якоба, ничего не осталось. Сейчас он был сбит с толку не меньше, чем сидящий рядом с ним человек. — Так что же вы видели позавчера ночью во дворе Макса? — снова попытался сыщик выудить информацию из безмятежно улыбавшегося Газеты. — Нет! Не тогда, когда вас собрали на венском вокзале! Позавчера! Позавчера во дворе Макса! Нет!!! Не тогда, когда вас всех строем вели на смерть, а у вас не было ботинок, и вы шли босиком по снегу. И не тогда, когда офицер застрелил вашу мать, и не тогда, когда в центре города вывесили фашистское знамя. Расскажите мне только то, что вы видели, когда нашли во дворе женщину и перенесли ее в свой домик, хорошо? — Вы напрасно тратите время, капитан, — с облегчением сказала я. — Не видите, с кем имеете дело? Не отвечая мне, он вытащил снимок и сунул его в лицо Якобу: — Вы знаете эту женщину? Газета схватил снимок и, сдавленно рыча от ярости, разорвал его на маленькие кусочки. — Что это с ним? — Вы вывели его из себя, — я поспешила обнять Газету за плечи. — Тише, тише, — с напускной враждебностью произнесла я, укоризненно глядя на Шамира. — Капитан, одного сердечного приступа вам мало? Оставьте его в покое. Человек малость не в себе. Шамир встал и, не говоря ни слова, вышел. Я услышала, как он завел полицейскую машину и выехал на узкую улицу. Интересно, сколько времени ему понадобится, чтобы узнать, что общего было у Сары Курт с моим дедушкой? День? Полдня? И сколько времени пройдет, пока он узнает, что эта самая Сара Курт звонила мне недели две назад? От чего я пытаюсь защитить дедушку? Оставив Газету в папином кабинете с пачкой журналов больничной кассы «Маккаби», я вывела Бой на утреннюю прогулку. Улица была пуста, прохладный ветер раскачивал обнаженные палисандровые деревья. Нужно задуматься всерьез, попытаться разговорить дедушку и наконец-то рассказать всё Душке, может, он предложит что-нибудь дельное. Большая тень, скачками приближаясь ко мне, упала на дорогу. Резкий порыв ветра хлестнул меня по лицу, и я услышала, как в страхе заскулила Бой. Что-то тяжелое и мохнатое толкнуло меня на тротуар, и я провалилась в бездонную темноту. Потом была тишина. Полная тишина. Я была погружена во что-то мягкое, как шерсть, а вокруг меня был туман. И вдруг ужасная боль вырвала меня из забытья. Острый плуг вгрызался в мое тело, терзая его. — Эй, Габи! — произнес кто-то в непосредственной близости от очага боли. У меня не было сил ответить. Плуг продолжал двигаться, творя во мне разрушение. — Она открыла глаза, — сказал другой голос. — Как вы себя чувствуете, Габи? — спросил первый голос, звучавший как из бутылки, и эхо повторило его слова. Как мелко изрубленная капуста, — хотела я ответить, но язык, спеленатый болью, меня не слушался. Я с трудом шевельнула головой. — Хорошо, хорошо, — сказал голос. — Не двигайтесь. Мои руки почти вросли в холодный асфальт. Кто-то поднес мне ко рту влажное стекло. Сладкая жидкость смочила губы. — Выпейте, это поможет… Всё будет хорошо… Давайте попробуем поднять правую руку. А теперь левую. Правую ногу. Левую. Хорошая девочка! А сейчас проверим, сможете ли вы меня увидеть… Я открыла глаза. — Отлично, — Шамир улыбался. — Я так за вас испугался! Вы помните, что произошло? — Что-то на меня налетело, — пробормотала я. — Кажется, это был огромный шкаф… — Это была собака. Она неслась, как бешеная, и, почему-то, нацелилась прямо на вас. Ветеринарный отдел выясняет, кому она принадлежит. — Собака? — Да. Я стоял в конце улицы и разговаривал по рации. В боковое зеркало увидел, как несется этот зверь, и вышел из машины. Когда я увидел, что он летит прямо на вас, я подумал, что он хочет напасть. Я думал, он вас убьет… — Ласковый голос Шамира звучал совсем рядом. — Я побежал в вашу сторону в ту самую минуту, когда пес на вас набросился. Он стоял возле вас, как будто хотел извиниться… Но, увидев меня, убежал. Вы можете сидеть? — Шамир протянул мне руку и осторожно помог сесть. Вокруг меня стояли любопытные, которые, как по команде, громко стали давать советы: — Вам лучше лечь… Лучше ходить… Нужно отвезти ее в больницу на обследование… Единственное, чего мне хотелось, — вернуться домой. В кровать. — Я в порядке… — сказала я, опершись на теплую руку Шамира, чтобы встать. — Всё. Спасибо. Я хочу прилечь. Вы можете идти. — Вы уверены? Я призвала на помощь свою самую убедительную улыбку: — Абсолютно уверена! Не беспокойтесь… — Обещайте мне, что останетесь сегодня дома, отдохнете, как следует. Иначе я отвезу вас прямо в больницу на сити. Я улыбнулась ему: — Что случилось, капитан Шамир? Вы сделались слишком чувствительны! Он не ответил. Большой бешеный пес. Бешеный от радости. Конечно, он был счастлив, когда увидел меня и понял, что попал в нужное место! Теперь, подумала я, он радостно лижет руки Якобу. И я действительно нашла их, вместе валяющихся на ковре в папином кабинете, — Морица и Якоба. Когда я вошла, Мориц поднял голову и посмотрел на меня виноватыми глазами. Газета сочувственно гладил его. — Он не хотел, — сказал Газета. — Мориц хороший пес, он не хотел. Правда, Мориц? Пес ощетинился, как от боли. — Что это с ним? — спросила я Газету, и он указал на влажную шерсть Морица. Кожа собаки была покрыта кровоточащими ранами. Как будто кто-то исколол его ножом. — Он ранен… Надо отвезти его к ветеринару, — с испугом сказала я. — У него кровь… Газета обнял истерзанного пса. — Не надо везти. Мориц мой друг. Мориц, извинись перед Габи! — Тогда займись им сам, — сказала я и устало направилась в ванную. Каждый шаг отдавался в голове приглушенным звоном. Я достала из шкафчика сумку с набором первой помощи и отнесла ее Газете. Газета высыпал содержимое сумки на ковер и очень осторожно и умело продезинфицировал раны бедного пса. Он действовал точно и сосредоточенно. — Сейчас промоем эту ранку, — шептал он на ухо своему чудищу, — а сейчас эту… Мориц покорно закрыл глаза. Это было трогательное зрелище. Я погладила черную голову страдальца. Газета ласково на меня посмотрел. — Умный пес Мориц, моя детка. Хороший песик, папа тебя беречь… На шее собаки болтался обрывок стальной цепи. Кто-то выдрал ее из забора, к которому она была прибита. Как все это связано с Сарой Курт? — Якоб, скажи быстро, кто его ранил? — Фашисты. Я чувствовать их запах. Они были там, в темноте. Хотят забрать меня. Забрать всё. Я попробовала еще раз: — Сара? — Нет ответа. — Может, Вера? — шепчу я на ухо Газете. — Что она хочет? — Доктор Курт, — содрогнулся он. — Всё хочет… Надо беречь, хочет забрать…