А теперь, пожалуйста, зачитай мой смертный приговор и давай с этим покончим. Но у Мойры свои методы. Следующая в её списке моя дочь Стефани. — А с болезнями роста покончено? Она нормально учится в университете? — Спасибо, Мойра. Никаких проблем. Преподаватели от неё в восторге. А про себя думаю: когда уже ты мне скажешь, что выбрала этот четверг, поскольку пятницу никто не любит, чтобы устроить мне прощальную вечеринку? Как насчёт стаканчика холодного кофе дальше по коридору, в отделе по трудоустройству демобилизованных, где мне предложат потрясающую вакансию в военной индустрии, или контрактной фирме, или ещё в каких-то специальных местах для бывших шпионов вроде Национального фонда, Автомобильной ассоциации или частной школы, ищущей помощника казначея? Вот почему она застаёт меня врасплох, когда радостно объявляет: — Между прочим, Нат, у нас для вас есть одна работёнка, если, конечно, вы готовы. Готов? Мойра, да я к ней готов, как никто. Вот только с большими оговорками, поскольку, кажется, я знаю, что ты мне собираешься предложить, и мои подозрения перерастают в уверенность после её детской затравки насчёт очередной русской угрозы: — Нат, надо ли мне вам говорить о том, как нас уже достал московский Центр в Лондоне и везде, где только можно? Нет, Мойра, не надо. Об этом я рассказываю Конторе уже много лет подряд. — Они стали вреднее, наглее и назойливее, чем когда-либо. Вы согласны с такой оценкой? Да, Мойра, согласен. Прочитай мой отчёт о поездке в солнечную Эстонию. — А после того как мы дали поджопника целой своре их легальных шпионов, — речь, как в моём случае, идёт о дипломатическом прикрытии, — они нас забросали нелегалами, — с негодованием продолжает она, — а это, я думаю, вы со мной согласитесь, особенно мерзкие типы, и их чрезвычайно трудно вывести на чистую воду. У вас есть вопросы? Почему бы не спросить. Я ничего не теряю. — Пока мы не развили эту тему, Мойра. — Да? — Я вдруг подумал, не найдётся ли мне местечко в Русском отделе. Мы с вами знаем, что они полностью укомплектованы крепкой молодёжью, занимающейся рутиной. А как насчёт опытного пожарника, проверенного русскоговорящего вроде меня, готового по мановению руки рвануть в любую точку и проверить на зуб любого потенциального русского перебежчика или агента, если таковой явится в отделение, где никто не знает ни слова по-русски? Но Мойра уже мотает головой: — Боюсь, что никаких шансов, Нат. Я поднимала этот вопрос с Брином. Он твёрдо стоит на своём. В Конторе есть только один Брин, полное имя Брин Сайкс-Джордан, а для всех попросту Брин Джордан, пожизненный глава Русского отдела и некогда мой начальник в британском посольстве в Москве. — И почему же никаких шансов? — не отстаю я. — Вы отлично знаете почему. Средний возраст в Русском отделе, даже с учётом Брина, составляет тридцать три года. Большинство со степенью, мыслят по-новому, разбираются в компьютерах. При всех ваших достоинствах вы не вполне отвечаете этим критериям. Не так ли, Нат? — А Брин, случайно, не здесь? — хватаюсь я за последнюю соломинку. — Брин Джордан в данную минуту по уши занят в Вашингтоне, где он делает всё возможное, чтобы спасти наши отношения с трамповским разведывательным сообществом, поставленные под угрозу после Брексита, и его нельзя беспокоить ни при каких обстоятельствах, даже вам. Кстати, он вам передаёт самые тёплые приветы и своё сочувствие. Понятно? — Понятно. — Но, — лицо её оживляется, — есть одна вакансия, на которую вы можете отлично претендовать. Даже более чем. Вот мы и приехали. Сейчас последует кошмарное предложение, которого я ждал с самого начала. — Простите, Мойра, — вклиниваюсь я. — Если речь идёт об отделе полевой подготовки, то я вешаю плащ на гвоздь. Очень любезно с вашей стороны, спасибо за заботу и всё такое. Похоже, я её обидел, и мне приходится приносить дополнительные извинения и выражать респект достойнейшим мужчинам и женщинам в этом отделе, однако спасибо, в смысле, спасибо, не надо — и тут её лицо неожиданно озаряет тёплая, чтобы не сказать сострадательная, улыбка. — Вообще-то речь не идёт об отделе полевой подготовки, Нат. Хотя вы, не сомневаюсь, были бы там весьма полезны. С вами очень желает поговорить Дом. Или передать ему, что вы повесили плащ на гвоздь? — Дом? — Доминик Тренч, недавно назначенный главой Лондонского управления. Когда-то ваш начальник в Будапештском отделе. Он говорит, что ваши с ним чувства вспыхнули тогда как пожар. И снова вспыхнут, я уверена. Почему вы на меня так смотрите? — Вы не шутите? Дом Тренч назначен главой Лондонского управления? — Нат, неужели я стала бы вам лгать? — Когда это произошло? — Месяц назад. Пока вы затаились в своём Таллине и не читали наши выпуски новостей. Дом ждёт вас завтра ровно в десять. Согласуйте свой визит с Вив. — Вив? — Его помощницей. — Разумеется. Глава 3 — Нат! Отлично выглядишь! Моряк вернулся домой из дальнего плавания. В отличной форме, больше двадцати пяти не дашь! — Доминик Тренч вышел из-за директорского стола и трясёт мою ладонь обеими руками. — Вот он, результат занятий фитнесом. Прю в тонусе? — Старается, Дом. А как Рэйчел? — Отлично. Я счастливейший из мужчин. Ты должен с ней увидеться. Вместе с Прю. Устроим-ка мы ужин вчетвером. Вы будете от неё без ума. Рэйчел. Первая среди равных, важная шишка в партии тори, вторая жена, недавно в браке. — А как дети? — спрашиваю осторожно. От милейшей первой жены у него двое детей. — Лучше не бывает. Сара учится на отлично в школе Южного Хэмпстеда. Впереди маячит Оксфорд. — А Сэмми? — Переходный возраст. Скоро из него выйдет и последует за старшей сестрой. — Ну а Табби, если можно спросить? — Табита его первая жена. Когда он от неё ушёл, она была на грани нервного срыва. — Держится достойно. Насколько мне известно, в её жизни никто не появился, но надежды не теряем. Сдаётся мне, что такой Дом присутствует в жизни каждого человека: мужчина, именно мужчина, который отводит тебя в сторонку, объявляет своим лучшим другом, посвящает в свою личную жизнь, о которой ты предпочёл бы ничего не знать, спрашивает твоего совета и, не дождавшись ответа, клянётся именно так и поступить, а завтра пускает тебя под нож. Пять лет назад, в Будапеште, ему было под тридцать, и сейчас на вид столько же: этакий лощёный крупье, рубашка в полосочку, жёлтые подтяжки, больше впору парню помоложе, белые манжеты, золотые запонки и улыбочка на все случаи жизни. Всё та же раздражающая привычка: сложив перед собой пальцы умильным домиком, откинуться на спинку стула и одарить тебя рассудительной улыбкой. * * * — Мои поздравления, Дом, — говорю я, показывая на кресла для высокого начальства и керамический кофейный, столик для третьего уровня и выше. — Спасибо, Нат. Ты очень любезен. Это застигло меня врасплох, но если зовут, надо идти. Кофе? Чай? — Кофе, пожалуйста. — Молоко? Сахар? Молоко соя, кстати. — Без сои. Просто чёрный. Спасибо. Почему не сказать «соевое»? Или «соя» — это такая модная версия? Он просовывает голову за дверь из рифлёного стекла, перебрасывается несколькими репликами с Вив и принимает прежнее положение. — В Лондонском управлении всё по-старому? — интересуюсь я как бы между прочим, помня, как Брин Джордан однажды при мне назвал эту службу приютом для потерявшихся собак. — Да, Нат. Всё по-старому. — Значит, все базирующиеся в Лондоне отделения номинально находятся под твоим командованием. — Не только в Лондоне. В Великобритании. За исключением Северной Ирландии. И при этом, что приятно, мы сохраняем свою автономность. — Автономность только административную? Или оперативную тоже? — В каком смысле, Нат? — Он хмурится, как будто я вышел за рамки приличия. — Ты можешь как глава Лондонского управления проводить собственные операции? — Тут границы размыты, Нат. На сегодняшний день любая операция, предложенная местным отделением, теоретически должна быть утверждена соответствующим региональным управлением. С чем я борюсь по сей день.