Из любви к Перси я пожимаю им руки и похлопываю по спине, а когда он обращается ко мне с просьбой сказать его пастве несколько ободряющих слов, я стараюсь не ударить в грязь лицом. — Вечером в ближайшую пятницу, — слышу я свой голос, приятно вибрирующий среди стропил из смолистой сосны, — мы все надеемся стать свидетелями срежиссированной на высшем уровне тайной встречи двух особ, никогда ранее не видевших друг друга. Одна, кодовая кличка Гамма, прошедшая огонь и воду оперативница, держащая в рукаве все трюки своей профессии. Второй, кодовая кличка Дельта, человек неизвестного возраста, профессии и пола, чьи мотивы для нас, как и для вас, полная загадка, — предупреждаю я их, как обычно не раскрывая источники информации. — Но вот что я вам скажу. Если разведданные, которые мы в результате получим, что-то значат, великий британский народ будет перед вами в неоплатном долгу, даже если он никогда об этом не узнает. Гром аплодисментов, которых я совсем не ожидал, тронул меня до глубины души. * * * Если Перси напрягал мой озабоченный вид, то у Прю таких мыслей даже не возникает. Мы сидим за ранним завтраком. — Как чудесно видеть, что у тебя горят глаза перед рабочим днём, — говорит она, отложив «Гардиан». — Уж не знаю, чем ты сейчас занимаешься, но я за тебя ужасно рада. А то по возвращении в Англию, когда ты отчаянно соображал, чем тебе здесь заняться, весь погряз в мрачных мыслях. Надеюсь, у тебя там всё не чересчур страшно? Её вопрос, если я правильно понимаю, указывает на заметный прогресс в нашем постепенном взаимном сближении. Со времён московской эпопеи между нами существует негласное понимание, что даже если я нарушу правила Конторы и всё ей расскажу, её принципиальное неприятие теневой власти не позволит ей порадоваться моим откровениям. В свою очередь я стараюсь — может, даже слишком — не совать нос в её юридические тайны, включая титаническую битву их фирмы с Большой Фармой. — Как это ни смешно звучит, Прю, но сейчас тот редкий случай, когда совсем не страшно, — отвечаю я. — Мне даже кажется, что ты бы это одобрила. Всё указывает на то, что скоро мы разоблачим высокопоставленного русского шпиона. — Я не просто подминаю конторские правила, а уже, можно сказать, их растаптываю. — И вы сделаете всё, чтобы он или она предстали перед судом. Открытым судом, я надеюсь. — Это будет зависеть от властей предержащих, — осторожно отвечаю я. Последнее, чего хотела бы Контора, — это чтобы раскрытый ею вражеский агент предстал перед органом правосудия. — И ты сыграл ключевую роль в выведении его или её на чистую воду? — Если честно, пожалуй, да. — Слетал в Прагу и обсудил всё это с чешским связником? — Скажем так, в этой истории присутствует чешский элемент. — Что ж, ты большой молодец, Нат, и я тобой горжусь, — объявляет она после долгих лет мучительного воздержания. Ну и кстати, похоже, они загнали Большую Фарму в угол. А вчера вечером звонила Стеф и была очень мила. * * * Ясное солнечное утро. Всё складывается лучше некуда: операция «Звёздная пыль» набирает обороты. В последнем послании из Московского центра Сергею предписывается быть в пивной неподалёку от Лестер-сквер в одиннадцать утра. Он должен занять место «в северо-западном секторе» и заказать себе шоколадное латте, гамбургер и салат с помидорами. Между 11.15 и 11.30, ориентируясь на эти опознавательные знаки, к нему подойдёт человек, якобы старый приятель, обнимется с ним и тут же уйдёт, сославшись на срочную встречу. Это объятие обогатит Сергея на один «незагрязненный» мобильник (московское определение), содержащий, помимо новой сим-карты, микроплёнку с дальнейшими инструкциями. Стойко справившись с уже знакомой нам толпой и жарой, которые осложняют Перси Прайсу освещение предстоящей встречи, Сергей занимает столик, заказывает всё предписанное и, к радости своей, видит приближающегося к нему с распростёртыми руками не кого-нибудь, а жизнерадостного и вечно юного Феликса Иванова, который под этой кодовой кличкой учился с ним в одном классе в школе для спящих агентов. Скрытая передача мобильника проходит гладко, однако ситуация неожиданно приобретает социальный размах. Иванов тоже удивлён и обрадован встречей со старым другом, да ещё в отличной форме. И, вместо того чтобы объявить о срочной встрече, он присаживается за столик, и два спящих агента начинают чесать языками, что привело бы их инструкторов в ужас. Несмотря на шум в зале, команде Перси без труда удаётся их расслышать и даже заснять всё на камеру. Наконец Тадзио, как его наугад окрестил компьютер Русского отдела, уходит. Перси отправляет своих людей «проводить его до дома» — в данном случае до студенческого общежития в районе Голдерс-Грин. В отличие от литературного тёзки,[11] этот Тадзио крепыш и весельчак, такой русский медвежонок, в своё время обожаемый студентами и особенно студентками. Наши проверяльщики вскоре выясняют, что Иванов уже больше не Иванов и даже не русский. По окончании школы для спящих агентов он превратился в поляка по фамилии Стрельски, приехавшего в страну по студенческой визе, и изучает технологии в Лондонской школе экономики. В анкете он указал, что знает русский, английский и в совершенстве немецкий, учился в университетах Бонна и Цюриха, и он не Феликс, а Михаил в честь архангела, защитник человечества. Для Русского отдела он особенно интересен, так как принадлежит к новой волне шпионов, далеко ушедших от старых гебистов с их допотопными методами работы: они болтают на западных языках не хуже, чем на родном, и точно копируют наши манеры вплоть до мелочей. В запущенной конспиративной квартире в Камден-тауне на продавленном диване устроились рядышком Сергей и Дениз. Сидя в единственном кресле, я вскрываю мобильник Тадзио, который наша техническая служба временно отключила, вытаскиваю микроплёнку и помещаю под фотоувеличитель. С помощью одноразового блокнота мы дешифруем последние московские инструкции. Они на русском языке. По обыкновению я прошу Сергея перевести для меня текст на английский. Сейчас мне не до риска: не дай бог, узнает, что я с первого дня водил его за нос. Инструкции, как всегда, точны или, как выразился бы Аркадий, слишком совершенны. Сергей вывесит постер «Нет ядерным бомбам» в левом верхнем углу раздвижного окна своей квартиры на первом этаже и подтвердит в ответном письме, что она видна прохожим справа и слева, а также уточнит, с какого расстояния. Поскольку таких постеров в известных протестных магазинчиках сейчас нет — в наши дни предпочтение отдаётся лозунгу «Долой бурение», — служба подделки документов выполнит наш заказ. А ещё Сергей приобретёт декоративного стаффордширского терьера размером от двенадцати до восемнадцати дюймов из викторианского фарфора. На eBay этого добра навалом. * * * Не поглядывали ли мы с Прю в сторону Панамы в эти счастливые, сумбурные, солнечные дни? Разумеется, поглядывали — несколько раз замечательно поболтали ночью по скайпу то с одной Стеф, пока Джуно рыскал в поисках летучих мышей, то с ними обоими. Даже когда на тебя падает «Звёздная пыль», реальная жизнь, каковой её настойчиво называет Прю, продолжается. По словам Стеф, обезьяны начинают визжать и бить себя в грудь с двух часов ночи, отчего просыпается весь лагерь. А огромные летучие мыши, определив маршрут, выключают свои радары, вот почему их так легко поймать в сети, растянутые между пальмами. Но когда ты извлекаешь их из сети, чтобы пометить, следует быть предельно осторожным, мама: они кусаются и могут тебя заразить бешенством, поэтому ты должен надевать эти дурацкие толстые перчатки, как работник канализации, а их детёныши не менее опасны. Стеф снова превратилась в ребёнка, с облегчением заключаем мы с Прю. А Джуно, как нам хотелось бы верить, приличный и искренний молодой человек, любящий нашу дочь. Остановись, мгновенье. Но всё в жизни имеет свои последствия. Как-то вечером — сдаётся мне, за восемь дней до начала операции «Звёздная пыль» — зазвонил наш домашний телефон. Прю взяла трубку. В Лондон с бухты-барахты прилетели родители Джуно. Они остановились в отеле, принадлежащем подруге матери Джуно, в районе Блумсбери, и купили билеты на Уимблдон и на однодневные международные соревнования про крикету между Англией и Индией на стадионе «Лорде». Они почтут за честь познакомиться с родителями будущей невестки «в любое удобное время для вас и для торгового советника». Прю давится от смеха, пытаясь поделиться этой новостью со мной по мобильному. Она-то давится, а я в эту минуту сижу вместе с Перси Прайсом в микроавтобусе, откуда мы ведём скрытое наблюдение за «Территорией Бета», и Перси объясняет мне, где он собирается расставить свои посты. Тем не менее ещё через два дня — и за шесть до начала операции — я, каким-то чудом исхитрившись выкроить время, стою в отличном костюме перед газовым камином в нашей гостиной, в образе торгового советника, и обсуждаю с будущими сватами, как Британия будет вести торговые отношения с Индостаном после Брексита и как затейливо играл индийский боулер Кулдип Ядав, а стоящая рядом Прю, умеющая при необходимости держать лицо, как любой хороший адвокат, с трудом сдерживает хихиканье, прикрыв рот ладонью. * * * А что касается наших бадминтонных схваток с Эдом в эти напряжённые дни, то, пожалуй, никогда ещё они не были такими насыщенными, а мы оба в такой отличной форме. Перед тремя последними матчами я специально тренировался в зале и в парке, отчаянно надеясь сдержать на корте напор вышедшего на новый уровень Эда. Но наступил день, когда борьба впервые потеряла смысл. Особенно памятной датой для нас обоих стало 16 июля. Схватка, как всегда, была горячей. Я снова проиграл, но ничего, уже привык. И вот, с полотенцами на шее, мы идём за наш Stammtisch, предвидя понедельничный гомон и звон стаканов в относительно пустом помещении. Вместо этого нас встречает напряжённая тишина и ёрзающие зады. В баре полдюжины китайцев, членов клуба, уставились в телеэкран, где обычно показывают спортивные передачи из самых разных точек. Но сегодня вместо американского футбола или исландского хоккея с шайбой нам показывают Дональда Трампа и Владимира Путина. Два лидера дают пресс-конференцию после встречи в Хельсинки. Они стоят плечом к плечу, а за их спинами видны национальные флаги. Трамп вещает словно по приказу: опровергает сведения собственных разведслужб, нарывших неудобный факт вмешательства России в американскую предвыборную президентскую кампанию 2016 года. Путин сопровождает его слова улыбкой гордого тюремщика. Мы с Эдом практически на ощупь пробираемся за свой столик. Комментатор напоминает нам, если мы вдруг забыли, что вчера Трамп объявил Европу своим врагом и до кучи облил помоями НАТО. Куда зарулили мои мысли, как выразилась бы Прю? Одна половина с моим бывшим агентом Аркадием. Я вспоминаю его описание Трампа как путинского говночиста: «делает для Володи всё, что тот сам не может сделать». А другая половина — с Брином Джорданом, который сейчас в Вашингтоне вместе с американскими коллегами не верит своим глазам, наблюдая немыслимый акт предательства со стороны президента. А о чём думает Эд? Он окаменел. Ушёл в себя глубоко и далеко, как никогда на моей памяти. Челюсть отвисла. Он облизывает губы и безотчётно вытирает их тыльной стороной ладони. И даже когда бармен, старина Фред, у которого свои представления о приличиях, переключает канал на велосипедисток, гоняющих по кругу, Эд не в состоянии оторваться от экрана. — Мы это уже видели, — наконец произносит он в изумлении от собственного открытия. — Тридцать девятый год. Молотов и Риббентроп делят мир. Для меня это уже перебор. Возможно, Трамп худший из всех американских президентов, сказал я ему, но он не Гитлер, как бы ему этого ни хотелось, и найдётся немало достойных американцев, которые откажутся проглотить его ложь. Сначала мне показалось, что он пропустил мои слова мимо ушей. — Ага, — после паузы согласился он со мной отрешённым голосом человека, приходящего в себя после анестезии. — В Германии тоже было немало достойных немцев. И они совершили до хренища добрых дел. Глава 14 Вот и пришло время ЗП. В оперативной комнате на верхнем этаже Главного офиса всё спокойно. Светодиодные настенные часы над двустворчатыми дверями «под дуб» показывают 19.20. Если у тебя есть допуск к операции «Звёздная пыль», то шоу начнётся через пятьдесят пять минут. А если нет, то парочка бдительных охранников в дверях с удовольствием объяснят, что ты пришёл не по адресу. Атмосфера расслабленная, и по мере приближения назначенного часа всё ещё больше расслабляются. Никакой паники, каждый занят своим делом. Ассистенты входят и выходят с раскрытыми ноутбуками. На столе горячие термосы, бутилированная вода, бутерброды. Какой-то острослов спрашивает, где попкорн. Толстячок с флуоресцентной стропой проверяет два плоских настенных экрана. Оба показывают роскошную картинку озера Уиндермир осенью. Голоса у нас в наушниках принадлежат наблюдателям Перси Прайса. Эта боевая сотня уже рассредоточилась в роли покупателей, киоскёров, официанток, велосипедистов, водителей такси и безобидных уличных зевак, глазеющих на проходящих девушек и что-то бормочущих в свои мобильники. Никто, кроме них, не знает, что их телефоны зашифрованы и разговаривают они не с друзьями, или домашними, или любовницами, или поставщиками наркотиков, а с командным пунктом Перси Прайса, который этим вечером представляет собой гнездо всевидящих орлов, сидящих от меня по левую руку. Сам же Перси в клубной белой рубашке для крикета с закатанными рукавами и в наушниках тихо отдаёт команды разбросанным по разным точкам подчинённым. Нас шестнадцать человек, и в полку ещё прибывает. Та же мощная команда, что слушала ораторию провалившейся операции «Розовый бутон» в исполнении Флоренс, плюс приглашённые гости. Мэрион из родственной службы снова сопровождают два копьеносца-юриста в тёмных костюмах. Говорят, она настроена серьёзно. Мэрион возмущена, что её службе не поднесли операцию «Звёздная пыль» на блюдечке с голубой каёмочкой, поскольку, по её мнению, предполагаемое наличие в Уайтхолле высокопоставленного предателя — это прямой путь в суд. Нет, Мэрион, говорят ей наши мандарины. Источники наши, следовательно, разведданные наши, следовательно, и дело наше, так что привет. В Москве, в тёмной утробе Лубянки на бывшей площади Дзержинского, сейчас, я полагаю, происходят такие же нервные перепалки, пока люди из Северного отдела, курирующие внештатных агентов, окапываются в зале на такую же долгую ночь. Меня, можно сказать, повысили. Напротив меня, на месте Флоренс, в центре торца стола, предназначенного для просителей, восседает Дом Тренч. Со дня последнего обсуждения «Розового бутона» мы с ним ни разу не разговаривали. Поэтому он меня несколько озадачивает, когда, перегнувшись через стол, шёпотом произносит: — Я надеюсь, Нат, что твоя недавняя поездка с шофёром в Нортвуд не вбила между нами клинья? — С какой стати? — Я рассчитываю, что ты выскажешься в мою поддержку, если к тебе обратятся. — По поводу? Неужели транспортная служба подняла шум? — По поводу некоторых связанных с этим дел, — отвечает он туманно и снова прячется в свою раковину. Десять минут назад я спросил его словно невзначай, какие неформальные государственные кабинеты украшает сейчас собой его жена-баронесса. — Она порхает, Нат, — ответил он и вытянулся, словно в присутствии королевской особы. — Моя дорогая Рэйчел самая настоящая бабочка. Если это не какой-нибудь правительственный комитет, о котором мы с тобой даже не слышали, значит, она улетела в Кембридж обсуждать с высшим обществом, как спасать наше здравоохранение. Твоя Прю такая же, я уверен. Нет уж, Дом, моя Прю, слава богу, не такая же. Иначе у нас в холле не висел бы офигительный плакат с неоригинальным слоганом «ТРАМП — БРЕХЛО», который меня встречает каждый раз, когда я вхожу в дом. Озеро Уиндермир делается белым, начинает дрожать, а затем принимает прежний вид. Свет в оперативной комнате гаснет. Тени опоздавших участников занимают места за длинным столом. Озеро Уиндермир с нами прощается. Вместо него скрытые камеры Перси Прайса показывают довольных граждан, наслаждающихся солнцем в общественном парке Северного Лондона после знойного летнего дня. Время 19.30. Вот уж неожиданно — остаются считанные минуты до начала захватывающей операции, а ты вдруг испытываешь чувство восхищения своими соотечественниками. На экранах Лондон, каким мы его любим: подростки разной этнической принадлежности играют в импровизированный нетбол, девушки в летних платьицах загорают в лучах щедрого солнца, пожилые пары ходят под ручку, мамаши толкают детские коляски, на траве под развесистыми кронами люди устроили себе пикник, кто-то играет в шахматы, кто-то бросает шары. А между ними непринуждённо прогуливается дружелюбный полисмен. Когда вы последний раз видели одинокого полисмена? Кто-то играет на гитаре. Я не сразу осознаю, что многие из этой счастливой толпы всего тридцать шесть часов назад слушали мою проповедь в полуразрушенном храме, чей громоздкий шпиль возвышается над пейзажем на экранах. Команда «Звёздной пыли» знает «Территорию Бета» наизусть, и я, спасибо Перси, тоже. Общественный парк может похвастаться шестью теннисными кортами с убитым гудронированным покрытием, без всяких сеток, и детской площадкой с лазалкой, качелями и тоннелем. Ещё есть дурнопахнущий пруд, предлагающий покататься на лодочке. С западной стороны — автобусная остановка, велодорожка и оживлённая трасса с запретом на парковку; с восточной — микрорайон, застроенный муниципальными башнями; с северной — поднимающиеся террасой реставрированные дома в георгианском стиле. В одном из них, в полуподвальном этаже, живёт Сергей в одобренной Москвой квартире с двумя спальнями. В одной за запертой дверью спит Дениз. В другую, где спит он, ведёт вниз железная лестница. Из раздвижного окна можно видеть детскую площадку и узкую бетонную дорожку, вдоль которой, в семи метрах друг от друга, установлены четырёхметровые скамейки, по три с каждой стороны. Сергей послал в Москву фотографии всех скамеек, предварительно их пронумеровав. Парк также гордится популярным кафе самообслуживания, к которому можно подойти как с улицы через железные ворота, так и непосредственно через парк. Сегодня в кафе введено временное управление, а постоянный штат получил день отдыха с сохранением содержания — вот где настоящие затраты, мрачно прокомментировал Перси. Шестнадцать столиков внутри и двадцать четыре снаружи под зонтами от дождя и солнца. В кафе длинные стойки с едой. На палатке с мороженым в жаркие дни появляется картинка: счастливая корова лижет рожок с двойной порцией пломбира. На задах — общественные туалеты, в том числе для инвалидов, и помещение для пеленания младенцев. Собачники обеспечиваются пластиковыми пакетами и зелёными урнами. Обо всём этом Сергей, как положено, доложил своей ненасытной датской зазнобе, перфекционистке Аннете, в пространных шифровках. По просьбе Москвы мы предоставили фотографии кафе, внутри и снаружи, а также подходов к нему. По настоянию покровителей Сергей дважды там отужинал, внутри и снаружи, оба раза между семью и восемью часами, и доложил Москве о количестве посетителей, после чего ему было приказано не светиться там без особого распоряжения. Так что он сидит в своей полуподвальной квартире и ждёт дальнейших указаний. — Я буду всем сразу, Питер, — пообещал он мне. — Одна половинка торчит на конспиративной квартире, а вторая занимается контрразведывательной деятельностью.