– Ну, вот, Осама-сан, мы и добрались до золота Колчака, – сообщил Берг. – Я полагаю, что в одной из этих ям и покоится украденное сокровище. Готов держать пари, что эта во-он та яма, – он показал рукой. – Видите – она явно шире прочих, с неровными краями. И местные вчера говорили, что перед уходом воры подорвали «солонку» бомбой. – Господин Берг, я полагаю, что мы попробуем отыскать этот клад? – у Масао горели глаза, пальцы нетерпеливо пошевеливались – будто пересчитывали монеты. – А как попробуем, позвольте вас спросить? – насмешливо осведомился Берг. – Как изволите видеть, ямы почти доверху заполнены черной жижей – это растворенная в воде глина и соль. Допустим, мы найдем в селе помпу или вычерпаем жижу ведрами, доберемся до солевого пласта. У вас есть гарантия, Осама-сан, что ящики лежат прямо на пласте, а не утонули? В таком случае надо будет выдалбливать закристаллизовавшуюся соль – с риском провалиться в щели между кусками обрушившейся при взрыве породы. За день-два яму не осушишь – стало быть, мы непременно обратим на свои действия внимание местных обитателей. Пойдут разговоры, что наша экспедиция ищет колчаковские клады. Пронюхают красные в Иркутске – оттуда большевистская комиссия нагрянет, и выставят нас из России без всякого почета. Выставят – в лучшем случае. Скорее всего, арестуют! И потом: не забывайте про здешних бандитов, молодой человек! В Тыреть уже прибыли бандитские наблюдатели! Вы полагаете, что они позволят нам выкопать и увезти сокровище? – Но вы дали слово моему отцу, что найдете золото! – выкрикнул Масао. – И я нашел его, – спокойно ответил Агасфер. – Вот, пожалуйста: 53°40′ 44" северной широты, 102°19′ 01" восточной долготы. Я обещал вашему отцу найти золото – но не брал на себя обязательств попасть в русскую тюрьму… И потом: здесь, судя по воспоминаниям очевидцев, около полутора десятков ящиков. Допустим, их можно как-то спрятать в теплушках и тарантасах. Но разве за такой «мелочью» отправлял меня в Россию ваш отец, Масао? Осама-младший с ненавистью поглядел на Агасфера и, не отвечая, круто повернулся и почти побежал к станционным помещениям. Проводив его глазами, Андрей криво улыбнулся и спросил: – Слушай, отец, я с тобой на эту тему уже говорил. Но ясности, как говорится, не дождался. Скажи мне честно: зачем нам весь этот цирк с буровой установкой, взрывами и приборами, которые мы рассматриваем с умным видом и которые показывают черт знает что? Тебе не противно? – Мы же маскируемся под сейсмологов, не забыл? – невозмутимо парировал Агасфер. – Нет, я не то имею в виду, – покачал головой Андрей. – Ты согласился искать в России золото для японцев. А ведь они ему вовсе не хозяева. Разве это правильно? Берг искоса глянул на сына: – Ну, большевики-то меня об этом не просили! – попробовал отшутиться он. – Отец, я серьезно! Японцы одно время оккупировали Россию – ту самую Россию, где ты родился, вырос. Которую защищал, будучи офицером Русской армии! Японцы едва не дошли до Урала, долго сидели в Прибайкалье. Сейчас хозяйничают на Дальнем Востоке, в Маньчжурии. Они грабят твою Россию, убивают русских… Они изрядно поживились при Колчаке из казны Русской империи – ты сам об этом говорил! И еще хотят – разве нет? А мы им помогаем… – Хочешь поговорить серьезно, Андрей? Давай поговорим, – Агасфер покосился на насыпь, по которой разбрелись Ханжикова, Безухий, Линь и Ефим со своим «племянником». – Только вот не знаю – услышишь ли ты меня? Так вот: золото и Япония. Ты все верно про них сказал, сын: я же не с завязанными глазами живу. Только вот давай рассудим здраво: ты считаешь более справедливым, если золото, похищенное одними русскими у других русских, достанется большевикам? А те, полагаешь, им правильно распорядятся? По совести? – А почему бы и нет? – Почему? Вот тебе один пример: казна Дикой дивизии барона Унгерна. Значительную часть золота Унгерна, которую барон хранил в буддийском монастыре, совсем недавно умыкнули красные конники комдива Дягура. Мы находимся в Забайкалье и Прибайкалье почти месяц, регулярно читаем большевистскую прессу… Ты встречал в их газетах про обнаружение казны «злодея-барона»? То, что дальневосточной армии удалось «отщипнуть» изрядный кус от этого сокровища? А ведь, по идее, сколько барабанного боя и литавр должно было быть, а? – Ну, не знаю… У большевиков, может быть, какая-то своя хитрая политика. Не хотят афишировать… – Не хотят афишировать, ты прав, Андрей! Но, думаю, не из-за политики. Вот про голод в Поволжье они пишут, кричат на всех углах: засуха, мол, недород хлеба. А про продотряды свои молчат – про то, как они последние зернышки выгребают у крестьян. И тут так же: из Урги, по нашим подсчетам, в штаб к Блюхеру ушло не менее 50 груженных золотом повозок. Пусть даже по пять пудов в телеге – сколько в итоге получается? 250 пудиков, Андрей! Сколько на эти деньги можно было хлеба голодным купить? – А почему ты Блюхера упомянул, отец? Он же военный министр ДВР! Большевик! – Знаю, что министр. И точно знаю, что побывавший в Урге комдив Дягур лично от Блюхера приказ не возвращаться в Читу без золота получил! Вот тебе и военный министр, орденоносец! И этим людям я должен отдавать золото императора, которому я присягал? Берг похлопал сына по плечу и доверительно понизил голос: – Я согласился на нынешнюю золотую авантюру только потому, что хотел на склоне лет еще раз побывать в России, Андрей. Скажу тебе больше: перед поездкой я не исключал, что, увидев своими глазами мою родину после революции, я могу принять решение о возвращении сюда… – И вчера ты во всеуслышание заявил об этом за столом, – перебил Андрей. Агасфер невесело рассмеялся: – Высказать свое пожелание и одновременно сделать хозяевам приятное не означает обязательного выполнения этого пожелания, сын! Не будь на свете тебя – я, может, и рискнул бы остаться… Тем более что в нашем багаже, как ты знаешь, надежно спрятано полдюжины чистых бланков паспортов, в том числе и российских. Агасфер мог погибнуть в стычке с дезертирами или монгольскими цириками в Урге – а вместо него где-нибудь на Волге или даже в Петербурге мог появиться скромный советский гражданин Берг. Или Бергман, Бергамотов – неважно… Это рискованно, но вполне осуществимо – для одного! Но тобой я рисковать не желаю! Тем более ты не горишь желанием остаться здесь… – Ты прав, отец, – вздохнул Андрей. – Ты прав: собираясь сюда, я ждал, что на родине моих предков у меня в груди что-то «звякнет». Что появится желание узнать Россию поближе… Но пока я ничего не слышу, отец… Мне здесь просто интересно порой – вот и все! Это, наверное, неправильно? – Не знаю, сын… Но уверен: твой «колокольчик» молчит потому, что ты не осознаешь себя русским. Хоть и родился во Владивостоке, но первое слово произнес в Японии… Кстати, о Японии: чтобы закончить наш диспут, упомяну еще одно, весьма существенное обстоятельство: за миссию в Россию мне обещана свобода. Вне зависимости от того, с золотом я вернусь или без него. Разве этого мало, Андрей? – Ты и без «русской миссии» в последнее время не слишком обременен обязанностями перед японскими спецслужбами, отец, – снова вздохнул Андрей. – Прости за прямоту – но ведь ты стар. Ну какой из тебя секретный агент? – Какой ты еще мальчишка, Андрей! Агентурная ценность измеряется не умением бегать по крышам и взрывать мосты! А что касается твоего недоумения относительно русского золота, которое может попасть в руки Осамы и иже с ним – то успокойся. Япония не слишком много выиграет, узнав координаты клада. Ты, надеюсь, понимаешь, что японцы не пошлют в Тыреть ради 10–15 ящиков специальную экспедицию… – А в Монголии? Если бы генерал Осама не отменил приказ о поисках золота Ергонова? – Тогда я попытался бы найти этот клад, – грустно подтвердил Агасфер. – Найти и уйти с ним в Харбин. Ничего не поделаешь, Андрей: играть всегда нужно честно, даже с врагами! Гляди, Ефимов «племянник» как на «солонки» смотрит – как сеттер на болоте замер, только что одну ногу не поджал! Странный все же тип! Зачем он с нами увязался? Давай догонять остальных, сын! Вот и с Марией Родионовной я нынче даже не поздоровался. Андрей поднял голову, поглядел на Ханжикову, покосился на отца: – Да-да, Мария Родионовна… Я и забыл! Ты не ради нее случайно о жизни в России подумываешь, отец? Берг крякнул, покрутил головой и не нашел, что сказать. – Нет, ты не подумай, я не лезу в твою личную жизнь, папа! Я хочу сказать, что мы совсем ее не знаем. Ты не знаешь, вернее… – О России я скучать начал еще до твоего рождения, Андрей! И мадмуазель Ханжикова здесь совершенно не при чем. Грустная она все время – ты обратил внимание? Даже когда смеется – в глазах грустинка. И она, как мне кажется, не от хорошей жизни в этакую глушь забралась… Впрочем, у всех своя жизнь, у всех свои тайны. Отец и сын поднялись на насыпь, миновали так и пребывающего в глубокой задумчивости Рейнварта и пошли вслед за остальными. Когда поравнялись с Ханжиковой, Андрей, пробормотав что-то вроде извинений, ускорил шаги и ушел вперед. – Ну-с, как вы спали на новом месте, Мария Родионовна? – бодро осведомился Берг. – Признаться, не очень, – повела плечами она. – Сверчки трещали изо всех сил, скрипело что-то… Выбралась на улицу, воздухом подышать – птица какая-то прямо над головой громко так кричала, ровно напильником по железу. – Коростель, наверное, – кивнул Берг. – Они безобидные, Мария Родионовна, птицы. Люди нынче гораздо опаснее! – Почему нынче? – вскинулась Ханжикова. – Люди всегда, во все времена были друг другу опасны. Впрочем, в компании с вашей экспедицией чувствуешь себя в безопасности! Берг молча поклонился. Помолчали. После небольшой паузы Ханжикова тронула Берга за локоть: – Михаил Карлович, вы вчера вечером за столом… Насчет переезда в Россию пошутили, конечно? – Отчего пошутил? Приходят порой такие мысли, – избегая определенности, отозвался Берг. – И места в Сибири есть замечательные, и люди попадаются хорошие… – А вам интересно мое мнение? – Почту за честь узнать, Мария Родионовна. Некоторое время Ханжикова молчала, словно подбирала нужные слова. Потом заговорила – быстро, словно боялась, что не успеет закончить свой монолог: – Знаете, мне кажется, что желание бросить все и уехать куда глаза глядят у людей сродни с неким юношеским максимализмом, когда кажется, что все проблемы можно решить одним махом. Если заглянуть в глубь веков, то сам переезд или кочевание с места на место, у людей всегда был связан с поиском новых пастбищ, источников воды, рыбы, золота, железной руды, лесов с шишками, грибами, мест обитания диких животных… Понимаете, о чем я хочу сказать, Михаил Карлович? – Разумеется, – внимательно слушая необычный монолог Ханжиковой, Берг на мгновение обернулся, не желая упускать из виду отставшего Рейнварта. – Так вот, если вы всерьез размышляете о переселении в Советскую Россию, Михаил Карлович, вы должны даже не трижды – три тысячи раз подумать о своем эскепейрстве[41], – продолжила Ханжикова. – Вернее, не о том, от чего вы сбегаете, а куда прибежите! От чего – вы и сами прекрасно знаете: это привычный уклад жизни, уютный дом, круг знакомых, какая-то стабильность везде и во всем. А вот куда? После революции в России очень быстро и успешно все разрушили. До основания, как поется в их песне, – а вот как и что именно надо строить, они толком не определили. Начали вроде строить – а получается плохо. Криво как-то, не так, как мечталось. И строители нового общества злятся – но ведь не на себя, не на свою косорукость, как следовало бы! А на старый мир, который они сломали. Будто тот мир чем-то виноват, что был обустроенным, предсказуемым, уютным! И вам они не простят – как «обломку» старого мира и неизбежному свидетелю их неуклюжести и пустозвонства. Вам не дадут, поверьте, жить ради себя, сторонясь навязываемых ими целей и задач! Агасфер внимательно поглядел на собеседницу. До нынешнего дня он и не предполагал сколько-нибудь серьезно задуматься о возвращении на родину – слова об этом родились у него спонтанно, под влиянием доброжелательной обстановки и, может быть, лишней стопки самогона. Однако страсть в голосе Марии Родионовны его просто поразила. Он вдруг осознал, что, спеша дистанцироваться в глазах сына от этой женщины, действительно ничего о ней не знает. Чем она занималась в Иркутске до переезда в деревню, была ли замужем? А главное – почему после сорока лет решила вдруг променять привычный городской уклад на сельское, непривычное для выпускницы привилегированного Девичьего института бытие? Ни брат Ханжиковой, ни она сама никогда не говорили об этом… Да Бергу, собственно говоря, и дела до всего этого не было – до недавних пор. Совсем недавних… До тех пор, пока рядом с этой женщиной он с новой остротой не почувствовал свое одиночество. Сын? Да, конечно, это родная душа и предмет искренней привязанности. Берг искренне надеялся, что у них это чувство взаимное. Но надолго ли? Еще немного – и Андрей пойдет по жизни своим путем. Так уж устроен мир, и старикам нельзя роптать на это! Вздохнув, он прикоснулся к руке Марии Родионовны. – А вы? Вы же уехали из Иркутска. От родителей, от подруг и знакомых… Вам-то к чему деревенская глушь, Мария Родионовна? Ханжикова осторожно высвободила руку, натянуто рассмеялась: – Я «эскейпировала» не ради новых ощущений – я бежала от плохого. Искренне надеясь, что вдали от Иркутска мне будет по меньшей мере не хуже, чем там. Когда-нибудь… Может быть, я расскажу вам об этом – но не сейчас, простите! Тем более нас встречает Катерина с какими-то ленточками в руках… – А-а, это, видимо, телеграфное сообщения насчет нас, Мария Родионовна. Ваша подруга вызвалась посодействовать насчет организации обратного маршрута по железной дороге… Ну, чем порадуете, Катенька? Катерина победно встряхнула гроздью бумажных ленточек: – Полная виктория, господин профессор! Начальник станции Залари Кондратьев любезно согласился прицепить вашу сцепку к сегодняшнему сборному составу из Черемхово. Так что вечером вагоны будут здесь, а завтра утром я встречаю поезд из Красноярска. Поездная бригада со станции Зима, я там всех знаю – так что прицепим ваши вагоны – и ту-ту! Проблем не предвидится! – Весьма признателен, – поклонился Агасфер. – Вы наша спасительница, Катенька! Но… Вам и вправду не попадет от начальства? – Да за что мне попасть может? Ваша просьба и лишней лопаты угля для паровоза стоить не будет! – успокоила Катерина. – Жалко, конечно, что так мало погостили у нас, господин профессор, правда, Машенька? Начальница станции вручила Бергу телеграфные ленточки и обняла Ханжикову, заглянула ей в глаза. Та неопределенно пожала плечами, словно говоря: мало так мало. Мы никого не гоним… – Но я понимаю: у вас дела! Это мы здесь, как в сонном царстве, живем, – Катерина изобразила сонное царство, склонив голову и приложив к щеке сложенные ладоши. – Не спешим, не торопимся… А жизнь-то мимо пролетает! Как поезда… Ой, я же вам находку свою обещала показать, господин профессор! Пойдемте в контору… * * * Агасфер подцепил ногтем крышку коробочки, раскрыл ее и склонился над столом. Перед ним лежал равновеликий двойной крест с основанием из желтого металла. Судя по тяжести – золотой. К нижнему кресту крепился малахитовый – чуть меньшего размера, с выложенной на нем из золота датой – «1918». Он перевернул вещицу и увидел на золотом основании римскую цифру «I». – Могу только поздравить вас с такой находкой, Катенька, – Берг уложил крест в коробочку и подвинул ее к собеседнице. – Это знак ордена «За освобождение Сибири», учрежденного еще омской Директорией в 1919 году. Шла война, и у нее были свои герои. Директория посчитала неэтичным награждать отличившихся царскими орденами. Автор идеи – художник Ильин, победивший в конкурсе Омского общества художников и любителей искусств Степного края. По замыслу Сибирского правительства, сей орден должен был воплощать идею возрождения России, ее освобождения от ига большевиков. Символом возрождения стали мотивы древней орнаментальной мистики и современных аллегорий. Дата на верхнем кресте знаменует собой начало освобождения Сибири. Награда имела четыре степени и два варианта исполнения – для военных и гражданских лиц. Вам, Катенька, достался гражданский вариант ордена – здесь отсутствуют скрещенные золотые казацкие шашки… Награда уникальная: ордена по каким-то причинам не понравились адмиралу Колчаку, и он отказался вносить «Освобождение Сибири» в наградной правительственный реестр. Ордена никому не были вручены, их собирались переплавить – но, видимо, не успели. Или передумали – иначе как бы в Тырети оказался один из этих раритетов?