– Понятно. Ребятня в деревне об этом «чудаке» первым делом рассказала. И давно он у тебя живет? – Дык как тебе сказать? – задумался Ефим. – Можно сказать, что не так уж и давно. Из городу приехал, – нашелся он. – Голодно в городах ныне, одне лозунги на красных тряпках развешаны… Я его откормил хоть маленько. А чего ты, господин начальник, племяшом моим вдруг заинтересовался? – Я вообще людьми интересуюсь, – широко улыбнулся Берг и хлопнул Ефима по спине. – Вперед, старик! Немного осталось! Ефим замялся: – Вот ты меня отравляешь в Тыреть, господин начальник, а мне, может, до смерти охота поглядеть, как ты свои сейсмо… секто… В общем, как ты землю трясешь и пытаешь насчет научных интересов. Я, может, только из-за ентого и согласился с тобой старые кости по тайге трясти. Можно мне остаться и поглядеть? Агасфер рассмеялся: – Ох, старый хитрец! Ты же все видел сразу после того, как к обозу у пересечения чугунки с Московским трактом присоединился! Скажи прямо: нет у тебя желания в Тырети одному появляться! Впрочем, оставайся, если любопытно. Поможешь тогда заряды подрывать, хорошо? * * * В Тырети вопрос с лагерем решился как нельзя лучше. Катерина и вправду оказалась не только главной по станции (она же исполняла здесь должности от дежурного по вокзалу и до дворника), но и старостой Тырети. Проглядев мандаты и бумаги экспедиции, здешний красный уполномоченный без дальнейших заморочек отправил Берга «на ейное усмотрение». Сердечной получилась и встреча подруг. Они обнялись, расцеловались. При виде представительного Берга Катерина ойкнула, заскочила за занавеску и появилась оттуда в полной железнодорожной экипировке и фуражке, постоянно сползающей ей на глаза. – Так что, добро пожаловать, товарищи иностранные ученые! А я-то думаю: что за взрывы за холмом? А это вот кто опыты проводит! Ночевать? Конечно, пущу! Катерина пошла показывать гостям свое хозяйство. – Вот здесь и переночевать вполне можно, господа ученые! Четыре комнаты в конторе, и все пустые стоят. Я все тут сберегла, пыль раз в неделю протираю – хотя персонала третий год нет и не предвидится. Глядите – тут даже диваны кожаные остались – от начальника станции, дежурных помощников, жандарма и телеграфиста. Уж как эти диваны из-за кожи у меня деревенские выпрашивали – я ни в какую! И скамейки с платформы я от греха внутрь затащила, чтобы деревенские не «приспособили». Ну, те пожестче, конечно, деревянные – но я перину принесу из дому! И у баб наших перины еще спрошу – пару-тройку найдем, не сомневайтесь! Лошадей и телеги в пожарную часть определим… Катерину попросили напрасно не беспокоиться. И если можно – переодеться в домашнее. – А то, Катюша, я как погляжу на вас в форме – так и хочется встать по стойке смирно и отдать честь! – пошутил Агасфер. Катерина очень мило покраснела, с видимым сожалением бросила мгновенный взгляд на пустой левый рукав такого представительного шведского профессора, и убежала переодеваться. Пока на двух сковородах жарились крупные куски дичины, «на огонек» то и дело заглядывали соседки и знакомые Катерины, привлеченные слухами о прибытии иностранной «делегации». Узнав о необычных гостях, соседки без особого стеснения напрашивались на ужин и убегали за своими нехитрыми припасами. Так что когда гостей позвали отужинать, стол выглядел если не богато, то вполне по голодным временам прилично. Не стал скупиться и Берг, распорядившись выставить на стол несколько банок американских консервов и выложив шоколад. Словно сам по себе, на столе появился самогон – кто принес бутылку на травах, кто – на кедровых орешках. Поднаторевшие в сейсмологии и тектонике Медников, Андрей и даже Безухий охотно отвечали на десятки вопросов. Андрей принес из тарантаса атлас строения земной коры, однако смотрели на него с недоверием: кто ж мог такое изобразить, ежели человеку и ходу в глубины земные нету? И вообще: земля, как известно, на китах стоит, а тут пузырь какой-то раскрашенный намалеван… Словом, товарищеский ужин получился на славу. Заметив, что «племяш» Ефима, вытаскивая на ходу кисет, направился на улицу покурить, Агасфер, чуть помедлив, двинулся следом, сделав предостерегающий жест остальной компании. Усевшись на крыльцо, оба закурили. Агасфер – привычную «манилу», а «племяш» деревенскую самокрутку. Однако курил он ее с явным отвращением, сильно мусоля и бесконечно поправляя раскрывающийся газетный фунтик. Незаметно усмехнувшись в темноте, Агасфер вытянул из кармана коробку с сигарами: – Je pense que chtovy et pas habitué à tabac du village cultivés, Monsieur Reunvert. Ne veulent réel Manille?[40] Уже протянувший к коробке руку, тот сообразил, что вопрос задан ему на французском языке. – Вы, кажись, цигарку иностранную мне предлагаете, господин профессор? Спасибочки, не откажусь, – собеседник вытянул коричневый цилиндрик, ловко откусил и сплюнул закругленный кончик и закурил. – А почему вы ко мне на иностранном языке обратились? – Потому, что мало вы похожи на деревенского увальня, господин-товарищ Рейнварт. Бреетесь чисто. Во время таежного перехода я обратил внимание – каждый день, даже без горячей воды, верно? Старая полковая привычка, неизживаемая… Усики свои в идеальном порядке содержите… Сигару привычно прикурили – откуда бы, скажите на милость, деревенским знать, что тонкий кончик удалять надо? Вы ведь офицер, Рейнварт? – Да с чего вы взяли про офицера, господин профессор? Сроду не служил, ей-богу! В городах больших живал, было дело. Много раз примечал, как господа сигары курят, – вот и решил показать, что и мы тут не лыком шиты! А что фамилия немецкая у меня, так от батюшки досталась… – Ладно, племянничек! – вздохнул Агасфер. – Не хотите передо мной раскрываться – может, оно и правильно. Совет один позволите на прощанье, господин Рейнварт? Вашу походку ранение изменило, конечно. А вот привычка левую руку чуть полусогнутой держать, будто саблю придерживаете – осталась… Учтите! Агасфер не без труда встал с низкой ступени крыльца, потянулся и направился обратно в бывший станционный буфет, откуда уже доносилась тихая, чуть с надрывом, песня про ямщика. За время его короткого отсутствия в просторной комнате произошли некоторые изменения. Место Берга рядом с сыном уже заняла какая-то деревенская молодуха. Она то и дело просила Андрея сказать что-нибудь по-английски или по-итальянски и все время хохотала. Вниманием Медникова завладела женщина постарше, без конца подкладывающая ему на тарелку лучшие куски. Даже страшноватый на вид Безухий получил у деревенских баб свою долю внимания: накрыв голову чьим-то пестрым платком, он мастерски изображал из-под него то драку двух котов, то ссору торговок на базаре. Появился за столом и новый гость – председатель сельсовета и местный уполномоченный советской власти в Тырети по имени Николай. Подчеркивая свой официальный статус, он нацепил на левую руку замасленную красную повязку с полустертой надписью «Распорядитель», а на пояс повесил кобуру с громадным револьвером полицейского образца. Курок револьвера был давно и безнадежно сломан. Завидев Берга, Мария Родионовна замахала ему рукой и с готовностью подвинулась на скамье, подобрала край нарядного сарафана. Агасфер направился к ней, но тут запротестовала Катерина: – Маша, подвинься! Пусть господин профессор меж нами сядет! Не каждый день к нам в Тыреть такие гости приезжают… Берг послушно сел между молодыми женщинами, ловко ухватил обломанной вилкой ядреный соленый рыжик, аппетитно захрустел им: – Эх, хорошо тут у вас, Катерина! Вот вы жалуетесь, что скучно, и поезда только раз в день проскакивают – а мне нравится. Тишина, покой… А природа какая! Я с самых Заларей вот думаю – может, бросить к черту свой суматошный Шанхай да переселиться куда-нибудь на глухую сибирскую станцию? Здесь и работается, полагаю, хорошо – а в Шанхае у меня руки никак до рукописи не доходят… Как думаете, Мария Родионовна? Ханжикова помедлила с ответом, и в образовавшуюся паузу тут же ворвалась Катерина: – Коли душа просит, препятствовать ей нельзя, товарищ профессор! У нас тут и впрямь хорошо – все, как вы перечислили! Воздух, природа, жизнь неторопливая… Живешь, и чувствуешь некоторую обособленность от окружающего мира. И книжку свою написали бы… В вашем возрасте в большом городе несладко, поди? Тем более с одной рукой… Ой, простите, товарищ профессор! – Ничего страшного, Катенька, – успокоил Берг. – Знаете, я потерял руку так давно, что уже просто не представляю – что люди делают двумя? Ну, а то, что в глуши с одной рукой легче прожить – тут вы, пожалуй, не правы, голубушка… Тем паче – в нынешней России! Настороженно слушавший «заморского» профессора председатель сельсовета тут же вмешался: – Вы что-то имеете против Советской России, профессор? – Ничуть, – поспешил заверить Агасфер. – Ничуть! Мне даже интересно, гм… Это власти наверняка будут против некоторых моих старорежимных привычек и пристрастий, дорогой товарищ! – Это каких? – не отставал уполномоченный. – Например, иметь прислугу, которая в моем состоянии, согласитесь, просто необходима. В моем доме в Шанхае есть горничная, повар, рабочий для хозяйственных надобностей, секретарь. По необходимости приходит садовник. В принципе, я могу без них обойтись – но скажите на милость: кто будет работать над рукописью, к примеру, пока я буду в поте лица колоть дрова, вытирать пыль, готовить пищу? Никто, кроме меня, уважаемый Николай! Занявшись хозяйством, я тут же кончусь как ученый, не так ли? – Пожалуй, – с опаской, чуя подвох, согласился Николай. – А если я, переехав в Россию, заведу штат прислуги, меня тут же запишут в эксплуататоры трудового народа, правильно? Диспут приобретал опасное направление, и Ханжикова попробовала перевести разговор на другую тему: – Михаил Карлович, а землетрясений не боитесь? Раз ваша экспедиция исследует в Прибайкалье земную кору, стало быть, для этого есть основания? Вот мне отец рассказывал о страшном землетрясении в Иркутске – по-моему, году этак в 1860-м… Тогда в городе закачались и затрещали все строения, колокола звонили во всех церквах сами собою, люди не могли держаться на ногах. Отец уверял, что толчки продолжались два или три дня! Лед на Байкале тогда треснул, и вода из озера залила провалившую степь с деревнями и бурятскими поселениями… Ужас какой-то! Агасфер кивнул: – Очевидно, вы имеете в виду землетрясение 1862 года, Мария Родионовна? Было такое дело. И Байкал тогда «отвоевал» у Цаганской степи огромную площадь – там образовался залив Провал. Что же касается меня, то землетрясений я не боюсь. В Байкало-Монгольском регионе «вспышки» сильных землетрясений происходят раз в 50–60 лет. Глядите: последнее из сильных землетрясений в зоне Байкала, Болнайское, произошло в 1905 году. Стало быть, следующие сильные толчки можно ожидать не ранее чем через 50 лет. Так что лично мне это не грозит, господа-товарищи! А слабые толчки происходят практически ежедневно – только люди их просто не замечают. – Отчего же земля трясется, товарищ ученый? – поерзал на скамье уполномоченный Николай. – Старики болтают – что за грехи, мол, Боженька наказывает. Но мы-то матерьялисты! Знаем, что Бога нету – а землю трясет! – Природа землетрясений изучена учеными недостаточно, – уклонился от подробной лекции Агасфер. – Скажу одно: Байкал находится на границе сочленения двух платформ земной коры – Сибирской и Центрально-Азиатского складчатого пояса. Эти платформы постоянно движутся – что и вызывает землетрясения. – Скажи на милость! – покрутил головой уполномоченный. – Платформы какие-то, пояса… А ежели по-русски сказать? – Есть предположение, что образование Байкальского рифта началось в результате столкновения материков около 60 миллионов лет назад. Индостан, который в те времена был отдельным материком, медленно перемещаясь на север, столкнулся с Евразией. Это привело к катастрофическим изменениям земной поверхности, к образованию Гималайских гор, а также послужило толчком к началу образования Байкальской рифтовой впадины. – Как о льдинах говоришь, прохфессор! – недоверчиво высказался Николай. – Или о пароходах. Ну, тебе, конечно, виднее… Так о чем мы с тобой прежде-то говорили, язви тебя, такую память? А-а, о прислуге! Я тебе вот что скажу, прохфессор: коли задумаешь в Россию переезжать, о прислуге забудь! – И о работе забыть тогда? – насмешливо прищурился Берг. – Зачем о работе забывать? Тебе компаньонов подобрать в таком разе надо! Таких же ученых прохфессоров. Образуете ученую артель, и начнете ученые исследования производить и себя обихаживать. Как вот заготовительная артель, к примеру – сёдни как раз заготовители в Тыреть из Заларей ваших приехали. Они ведь тоже не сеют, не пашут, у станков на заводах не стоят – а польза от них огромадная! Сельское население копейкой трудовой поддерживают – деготь принимают от народа, шишки кедровые… – Ну, что ж… Подумать надо об ученой артели, коль иначе нельзя, – с легкой улыбкой согласился Берг. – Вот и давай, прохфессор, махнем тогда еще по единой за твою будущую артель! – уполномоченный нетвердой рукой прицелился в стакан Агасфера горлышком бутылки. Однако Берг предложение выпить отклонил и попросил дать ему стакан воды. Но, сделав глоток из поданной кружки, невольно поморщился: – Соленая какая-то вода у вас, – пожаловался он. – Колодец мелковат? – А у нас, мил человек, хоть до центра земли доройся – такая вода и будет, – вступил в разговор один из заглянувших на огонек стариков. – В нашенских краях спокон века соль копают – много ее тут, соли-то. Оттого и вода плохая… – У вас добывают соль открытым способом? – оживился Берг. – В шахтах? – Шахты не шахты, а ямы народ издавна копает, – кивнул старик. – Мы их «солонками» меж себя прозываем. Агасфер повернулся к Медникову: – Надо поглядеть на эти «солонки», мсье Эжен. Я, например, только слышал об открытом методе добычи соли в Сибири, а своими глазами видеть не доводилось. – Сходим, а чего ж? – поддакнул Медников. – Дед, покажешь это место? – А чего его показывать? Старые «солонки» у самой станции, возле чугунки. Только народ там промысел бросил, на новом месте копает – за Кривой балкой. – А почему возле станции шахты бросили? – Агасфер бросил на Масао многозначительный взгляд. – Соль кончилась?