– Ну, не видал так не видал! – широко улыбнулся Блоха. – Ладно, будем думать, что делать. И ты, Софья, с нами пойдем-ка! И дверь поплотнее прикрой! – Что за дела тут творятся? – с ходу насел на Блоху другой «иван», Митька Червонец. – Кто фраерку в эту хату дорогу показал?! А ежели за ним фараоны от пристани увязались? – Не сепети, Червонец! Криком тут ничего не поправишь! – Сема Блоха как мог коротко рассказал «иванам» про аферу Соньки с продажей участка китобою-норвежцу и про фальшивую карту, повернулся к сожительнице: – Вот такие дела, Софьюшка! Ты, чай, забыла, что не в Петербурге орудуешь, не в Берлине! Сахалин – остров маленький, здесь все и вся на виду! – А ты что же не подсказал мне, неразумной? – спокойно парировала Сонька. – Откуда я могла знать, что норвежец этот так скоро вернется? Он говорил – месяца через три! – Золотишко, Софья, такое свойство имеет. Притягательное! – хохотнул невесело Блоха. – Что делать-то станем, робяты? Фраерка отпускать никак нельзя: генерал с супругой сегодня же его расколют! – Ну и что? – зевнул еще один «иван» по кличке Черношея. – Ну, всыплют бабенке твоей десятка три «лозанов» по филейным частям, чтобы гостей заморских не «обмахивала», губернатора-батюшку не позорила. Студента, конечно, из губернаторского дома в тюрьму обратно определят – и все! – Ишь ты какой ловкий! – накинулась на него Сонька. – А ежели не «лозанов», а плетей[74] десятка два? Конечно, не твоя жопа страдать будет! – А чертежик с картой секретной? А ежели китобой скандал большой поднимет? Опозорили, на 25 тыщ нагрели! – Сударика кончать надо, – хлопнул рукой по столу Червонец. – Но не здесь! Отведем в кабак, напоим, а под конец водочкой с борцом[75] угостим! Сонька! Выдь погляди – нет ли кого возле хаты? Потом наплетешь что-нибудь Студенту, чтобы не сбег. По одному расходимся, Студента мы с Черношеем на себя возьмем. – Жалко Митеньку, – вздохнула Сонька. – Ресницы-то у него для баб – просто сладкий угар! Ладно, пошла глядеть я… ⁂ Смерть Студента никого в губернаторской резиденции особо не расстроила. Опоенного отравленной водкой, выкинули его под забор у кабака, и уже через час лихие люди раздели труп догола – поэтому и пролежал он в морге при окружном отделении полиции трое суток неопознанным. Так бы и закопали, не опознай Митю случайно заглянувший в полицию доктор Погаевский. Доложили генерал-губернатору, который уже устал отбиваться от китобоя Нордрума и его требований. Тело Студента, раздувшееся на жаре, предъявили норвежцу. Ему же потихоньку показали Соньку Золотую Ручку: чувствовался, ох чувствовался начальнику полиции ее почерк! Студента норвежец опознал, Соньку, пришедшую на перекличку в арестантском сером платьишке и платке – нет. Официального следствия не заводили, чтобы не впутывать в это грязное дело его высокопревосходительство и супругу. ⁂ У Соньки с Семой Блохой состоялся серьезный разговор. – Вот что, Софья: коли не передумала ноги делать, так нынче бежать надо, – заявил Блоха. – С середины августа в проливе начинается сезон штормов, да еще и добраться до пролива надо. По тайге, в обход жилья и наезженных дорог – дня три-четыре, не меньше. А с тобой все пять-шесть будет, из тебя таежник-ходок никакой. И еще плот сколотить надо, матерьялу для него нам никто не приготовит. Одежку, опять-таки, для тайги подходящую найти надо – иначе гнус заживо сожрет! Ну, не страшно? Не передумала? Сонька упрямо тряхнула кудряшками: – Сказала: убегу – стало быть, убегу. – Упрямая ты. Уважаю! – хмыкнул Блоха. – Да, хорошо бы сетку на морду найти – вроде как пасечники носят, от пчел. Жрачки на пару недель заготовить, не менее… – Не много еды-то? – недоверчиво поинтересовалась Сонька. – Целый пуд насчитал. – Тайга много сил забирает, Софья. Хорошо бы у гиляков мяса вяленого прикупить, рыбы копченой: и весу меньше, и сытнее. И припасать аккуратно надо, понемногу: народец у нас ушлый, все сразу поймет. Не то чтобы сдал начальству кто – в компанию напросится! А чем больше бегунков, тем быстрее поймают. Так-то, подруга! – Идея есть у меня, Сема… Но для этого надо раздобыть форму солдата караульной команды. Сможешь? – Делов-то! Возле казарм ихних, на задах, все время сушится. А что за идея? – И чтобы груза меньше таскать, и быстрее до берега дойти, надо не по тайге ноги ломать, а открыто идти, по дороге. Вроде как конвоирует солдатик арестанта на раскомандировку… – Баб под конвоем, да еще поодиночке, не водят, Софья. – Дурачок! Я солдатскую форму надену, а ты вроде как арестант. Блоха с восхищением поглядел на Соньку: – Давно говорю: мужиком тебе родиться бы! Сонька махнула рукой: пустое, мол! ⁂ За два дня до намеченного побега Сонька еще одну хитрость придумала: притворилась больной, чтобы на проверки не ходить. Первый раз послала вечером Шурку-Гренадершу, та в надзирательской доложила: так и так, заболела жиличка моя, не встает. Старший надзиратель послал к ней домой для проверки фельдфебеля с солдатом. Вернувшись, те подтвердили: лежит, еле дышит, горит вся. Утром история повторилась – с той лишь разницей, что на домашнюю проверку побрел один солдат. И вечером опять пошел: Сонька на особом счету была, в ее «статейном списке» так и написано красным карандашом: склонна к побегу. – Дохтуру надо бы сказать, господин фельдфебель, – доложил солдат. – Пусть в больничку забирает – чего ноги-то зря бить? И так днем натопаешься с нашими варнаками, а тут еще бабу ходи проверяй! – Завтра подводу возьмешь! – распорядился фельдфебель. – Сразу и отвезешь в лечебницу, если что… Счас наряд выпишу… Пока фельдфебель, высунув от напряжения язык, писал требование на подводу, Сонька с узелком уже шагала по направлению к Дуэ. За околицей, в условном месте, ее поджидал Сема Блоха с двумя мешками. Переодеваться Сонька пока не стала. В пост Дуэ беглецы пришли уже затемно. По дороге никого не встретили: сахалинский народ после заката из домов предпочитал не выходить. Обошли поселок по околице, отыскали нужную избу на окраине. Предупрежденный поселенец пустил ночевщиков, указал на охапку сена в совершенно пустом доме. – Ружье в сенях, под притолокой. Счастливенько вам, стало быть! – И ушел ночевать в вольную тюрьму. – Часа три-четыре поспим – и в путь-дорогу, – распорядился Блоха. – До завтрашнего вечера тебя, авось, не хватятся. Шурку-то предупредила? – Не дурная! Скажет солдату, что жиличка сама в лечебницу ушла. Может, поленится солдатик туда идти проверять. Блоха сразу захрапел, а Сонька уснуть так и не смогла. Слушала мышиный писк и топоток маленьких лапок под сеном. Под утро встала по нужде, долго вглядывалась в циферблат раздобытых Блохой часов. Растолкала напарника: – Четыре часа, Сема, пора! Сонька надела солдатскую форму, подвязала веревочкой сползающие штаны, намотала на ноги и портянки, и тряпки-сапоги были великоваты. – Ну, с Богом? – С ним, с ним. – Сема, кряхтя, перекинул через плечо связанные мешки с припасами. Показал, как надо нести ружье. – Догонять кто будет, либо навстречу – ружье обеими руками держи. Шушера всякая спрашивать будет – отгоняй погрубее. В коляске кто поедет – значит, начальство. Тогда уходи с дороги и честь отдавай. Спросят – рапортуй, что ведешь арестанта с провизией на болото – там, мол, арестантская команда дорогу гатит. Волосы под фуражку подбери – эх, надо было подстричь тебя! Давай узелок-то с «хрустами»[76] – в мешок спрячу! Не по форме получается: солдаты с узелками бабьими не ходят. – Шагай, Сема! Такая ноша не тянет. А ты и так нагружен, – улыбнулась Сонька. – Не доверяешь! – понимающе кивнул напарник. – Тогда давай поделим «слам» – на тот случай, если разбегаться придется. – Смеешься ты надо мной, что ли, Сема? Куда я без тебя? Вместе держаться надо, а там как получится… ⁂ Побег Соньки открылся днем. Приехав рано утром за «больной» на подводе и не застав ее дома, солдат караульной команды поначалу не всполошился. Вернувшись в канцелярию округа, доложил фельдфебелю: так и так, хозяйка говорит, что больная сама в лазарет умотала. Фельдфебель задумался: лежала-лежала еле живая, и вдруг сама пошла… Подозрительно! – Подвода здесь? А ну-ка давай в лазарет съездим! В лазарете, как и в окружной лечебнице, про Соньку не слыхали. Матерясь, фельдфебель погнал лошадь в Дуйскую окружную больницу – разумеется, Соньки не оказалось и там. Вернулись, на всякий случай, к Шурке-Гренадерше, обыскали дом, чердак и погреб: может, схоронилась где? Пришлось докладывать об исчезновении начальнику Александровской тюрьмы, коллежскому асессору Тирбаху. Здесь тоже вышла заминка: Станислав Иванович накануне почти до утра просидел в хорошей компании, за водочкой и картами. И до полудня велел помощнику Кнохту его не будить ни под каким предлогом. Лишь упоминание про возможное бегство Соньки Золотой Ручки заставило Кнохта, перекрестясь, пойти поднимать свирепого начальника. Выругав фельдфебеля на все корки, Тирбах велел ему еще раз объехать все лечебницы и окружные больницы, а сам стал телефонировать помощнику начальника Александровской воинской команды поручику Базылеву. Тот, подняв по тревоге два взвода, с тяжелым сердцем отправился с докладом к начальнику команды, подполковнику Тарасенко. Тот немедленно поставил в известность коллегу, начальника Дуйской воинской команды подполковника Фотенгауэра, а также начальника полицейского управления Выставкина. К полудню солдаты и полицейские начали прочесывать оба поста – Александровский и Дуйский. Обнаружилось, что вместе с Сонькой пропал и ее закадычный дружок, Сема Блоха. Сомнений не осталось: побег! По сложившейся традиции к поиску решили привлечь гиляков. Но их, как назло, в постах не оказалось. Фотенгауэру доложили: гиляки уже недели две как ушли на свои стойбища: пошла кета, все туземцы, от мала до велика, заняты заготовкой рыбы на зиму. Ловят, разделывают, сушат. Посланные за ними младшие офицеры воинских команд и прикомандированного Восточно-Сибирского стрелкового полка вернулись и доложили: – Не желают туземцы время терять! Говорят: пока будут беглецов ловить, нерест кончится, рыба пройдет, а зимой им жрать нечего будет. Ни им, ни собакам… На Дуйском рейде не было ни одного парохода. Правда, ожидалось прибытие каботажного грузо-пассажирского судна «Байкал». Значит, оставался крохотный шанс на то, что беглецы укрылись где-то в Дуэ и по прибытии парохода могут попытаться уйти морем. Однако практика показывала, что беглецы, как правило, бегут на север: верстах в 30–40 существовало самое узкое место Татарского пролива. Сколотив плот или украв у гиляков лодку, чаще всего беглецы пытались перебраться на материк именно там. Пришлось докладывать о побеге знаменитой аферистки его высокопревосходительству, просить у него дозволения воспользоваться паровым катером. На нем к месту наиболее вероятного места переправы можно было добраться быстрее всего. Ляпунов, как и следовало предполагать, от такого известия в восторг не пришел. Однако катер свой дал, пообещав разогнать к чертям и тюремную администрацию, и командиров воинских команд.