– Нашелся и еще один свидетель, который утверждает, что видел, как Сонька с Митькой Червонцем закапывали что-то в помойке на задах казарм местной команды. Как раз там, где потом нашли тело вашего сожителя с перерезанным горлом. – Митьку заарестовали? – живо поинтересовалась вдова торговца. – Разумеется! – Ну, коли так, расскажу все, что знаю! – решительно заявила Зоя. – Только и ты, господин следователь, слово держи! Ну, насчет кум… кам… – Компенсации за судебную ошибку? – догадался Агасфер. – Ну, милая моя, это смотря что ты мне расскажешь. До сей поры больше я говорил, а ты все отмалчивалась! Зоя начала говорить. Агасфер не перебивал, внимательно слушал, иногда делая пометки. Большинство из сказанного Зоей он знал, о многом успел догадаться – но иногда попадались и интересные детали. «Чистосердечное признание» он успел написать заранее сам – оставалось лишь получить подпись. Получив ее, он с облегчением выпроводил ставшую чрезмерно разговорчивой вдовушку. И велел конвойному позвать доносчика Сергеичева: третий свидетель, новый сожитель Зои, поселенец Колыванов, скорее всего, для завершения дела не потребуется… Сергеичев, по-видимому, начал кланяться еще в коридоре – в кабинет он так и зашел со склоненной головой. – Садись, брат Сергеичев! – Агасфер панибратски обнял его за плечи и усадил на табурет. – Садись и расскажи мне: как это тебя за Соньку, тобой сданную, каторга не убила, а? Арестант бросил на человека в мундире следователя быстрый взгляд исподлобья. И мгновенно преобразился: скривился, пустил из уголка рта слюну, оскалился: – А чё с больного умственно человека взять, господин хороший? Побили, конечно. Под нары загнали – когда я после плетей очухался. А потом – ничего, ничего… Особливо ежели я в беспамятстве пребывал и ничегошеньки не помню! – Ну, прямо совсем ничего? – Агасфер выложил на стол две пятирублевые ассигнации, выровнял их. – Бывает, вспоминается кой-чего, – осторожно заметил Сергеичев, не сводя глаз с денег. – Енто если подскажут – чего вспоминать надо… – Ну, давай я тебе маленько подскажу. Ты работал у Махмутки истопником и часто спал на поленнице. Было дело? – Да, бывалочи, заберешься на поленницу, чтобы никто не дергал, и спишь там… – Молодец! И в один прекрасный день ты увидел, как Махмутка достает из тайника свою «казну», отсчитывает 10 тысяч рубликов, прячет остальное обратно и удаляется на свидание с Сонькой. Было такое? – Было, господин начальник. Было! Агасфер сделал вид, что внимательно пролистывает папку с делом. С огорченным видом поднял на Сергеичева глаза: – А ведь нигде не записано, где этот самый тайник был, брат Сергеичев! На дворе где-то, что ли? – Совсем было вспомнил, да чуть-чуть не хватает! – Сергеичев пальцем тронул осторожно две пятирублевые купюры, вроде поправил их. Агасфер хмыкнул, достал еще две купюры, аккуратно положил рядом. – А так не вспоминается? – Так это мне, господин начальник? – Арестант сгреб деньги, быстро упрятал их в разболтанную обувку. – Почему не вспоминается? Будка со здоровым кобелем гиляцким у Махмутки во дворе была. Такой здоровый кобель – никого не признавал, окромя хозяина! Не брехал, не рычал – просто бросался, того и гляди, цепь порвет! Вот под этой будкой и держал Махмутка свою кассу. – Та-ак! И когда Махмутку убили, ты в эту кассу залез и остатки забрал. Так, брат Сергеичев? – Боже упаси, господин начальник! Кобель-то, говорю, страшный был. Как тигра! Пробовал я ему, грешник, кусок мяса с отравой бросить – было дело, господин начальник, – не жрет! Ну, думаю себе, ладно! Время еще будет. Зоя-то не знала о тайнике. А потом я убежал в тайгу, «кукушку слушать». Потом поймали меня, плетей дали – два месяца отвалялся, думал, подохну. В тюрьму потом посадили. Не до кобелей с будками было, право слово! А чичас даже и не знаю, господин начальник, жив ли тот кобель, цела ли будка? Зойку-то, слышь, тоже в тюрьму определили – нешто изба пустая стояла? Хорошая, с лавкой… Кто-нибудь да поселился… Агасфер схватился за колоколец, позвонил. Крикнул сунувшемуся в кабинет караульному: – Этого туда, откуда взял! Зови начальника, зови Бунге! – Что случилось, господин Берг? Кинулся на вас этот идол? – Нет, не кидался! Господин Выставкин, где тут улица… – Агасфер лихорадочно листал дело. – Ну, та, где Зоя с Махмуткой проживали? Знаете ли? Можете показать? Пошли тогда! Сколько ни пытали его по дороге к бывшей лавке Махмутки фон Бунге и начальник полиции Выставкин, Агасфер отделывался короткими репликами: – Погодите, господа. Погодите, поглядим, кто нынче тут обитает. – Доктор здесь живет. Врач при окружной лечебнице, коллежский советник Погаевский, Ромуальд Антонович. Да что случилось-то, господин Берг? – Он дома сейчас? Может, ордер взять, Федор Федорович? – Господи прости… Совсем запугали… Какой ордер? Не отвечая, Агасфер толкнул плечом запертую калитку, бешено застучал в доски забора. Калитку открыл дворник, при виде начальства встал во фрунт, доложил, что господина доктора нет дома! Прикажете послать? – Успеется. Где тут будка с кобелем была? – Так что господин Погаевский собак не любит. Да и не было здесь кобелей, когда мы сюда заселились… А что случилось, господа хорошие? Кобель кого покусал? Так то не наш! Агасфер быстро прошел по двору, лавируя между грядками с овощами. Повернулся к дворнику: – Есть в доме хоть кто-нибудь, кто будку с собакой помнит? – Сторож разве, – неуверенно предположил дворник. – Однако у него нога отнялась, не встает второй год. Только до сортира, прощения просим на грубом слове… Общими усилиями подняли с постели перепуганного сторожа, и тот неуверенно показал на грядку с морковью: – Вроде здесь будка была, пока не выбросили… – Трех человек с лопатами! – распорядился Агасфер, поворачиваясь к Выставкину. – Попортим грядки – заплачу! Через полчаса, когда уже явился с протестами доктор Погаевский, лопата одного из полицейских звякнула по железу. Оттолкнув его, Агасфер упал на колени, разгреб рыхлую землю, пропахшую собачатиной, и достал большую банку, плотно обмотанную гуттаперчевой полоской. Сорвал полоску, сорвал крышку и достал из нее плотную пачку тронутых гнилью купюр. – Вот, господа! Вот еще одно доказательство, что в этом мире ничто не исчезает бесследно! Принимаю пари на любую ставку: здесь должно быть 20 320 рублей! – Мистика какая-то! – хмыкнул Погаевский. – Откуда вы можете знать точную сумму? – Он может! – солидно кивнул фон Бунге. – Он документы дела изучал, и в том числе и кассовую тетрадку Махмутки! Ретроспектива 8 (лето 1887 г., о. Сахалин) – Софья Ивановна! – Студент покосился на компанию за столом в соседней комнате и, понизив голос, продолжил: – Вчера вечером к его высокопревосходительству норвежец этот приходил, господин Аксель Нордрум. Личность вам знакомая, безусловно. Он привез бумагу из Владивостока, ходатайство на аренду небольшого участка побережья и устройство на нем жиротопенного цеха. На ходатайстве стоит резолюция генерала от инфантерии Николая Ивановича Гродекова: «Возражений не усматриваю. Окончательное решение вопроса – на усмотрение генерал Сахалина М. Н. Ляпунова». – Ну и чего ты прибежал, Митя? Мне-то какое дело до норвежца и его несчастных китов? – Сонька глядела на Студента ясным холодным взглядом. От неожиданности Студент онемел. Откашлявшись, он всмотрелся в лицо мадам Блювштейн: уж не шутит ли? «Какое ей дело»! – Нешто забыть изволили, Софья Ивановна? Три недели назад, во время первого визита господина Нордрума, я был направлен губернатором на его корабль, чтобы передать приглашение на ужин. А вместо этого, по вашей, Софья Ивановна, просьбе, устроил норвежцу тайную встречу с вами, как с супругой его высокопревосходительства! Не знаю уж, о чем вы с ним говорили, только норвежец на следующий же день испросил разрешения на экскурсию в Тымовский округ. И я с ним в качестве переводчика ездил, ежели помните… – Митя! – перебила Студента Сонька Золотая Ручка. – Ты говори, чего тебе нужно, да и ступай себе! Не видишь – люди ко мне пришли, важные дела обсуждаем. А ты врываешься в дом как угорелый, про норвежцев каких-то рассказываешь… – С вашей стороны это даже как-то некрасиво, Софья Ивановна, – до Студента стало, наконец, доходить, что его просто использовали. Использовали и выбросили, как какую-то ненужную вещь. – Я рисковал, помогая вам, в ужасный оборот попал! И места лишусь, и в тюрьму попаду, ежели все раскроется, Софья Ивановна! – И в тюрьме люди живут, Митенька! – расхохоталась Сонька, но, видя, что Студенту совсем не до смеху, посерьезнела: – С чего господину Ляпунову тебя места лишать, в тюрьму садить? Расскажи-ка все по порядку! Об чем речь нынче шла? Студент, запинаясь, стал рассказывать. Генерал-губернатор принял норвежца поначалу хорошо, попенял ему за то, что тот слишком обидчивым оказался, от прошлого приглашения на ужин отказался. Тут Студент как уж на сковородке завертелся: никак нельзя про ужин переводить, он же и не передавал норвежцу никакого приглашения! Залопотал что-то про то, что надо господину Нордруму еще раз по интересующему его вопросу прийти. А якобы в ответ – что норвежец весьма благодарен господину генерал-губернатору за прекрасно организованную поездку в Тымовск. Ляпунов-то по-английски ни буб-бум, а супруга его, при разговоре присутствовавшая, кое-что понимает: недаром студент с ней полтора года бился. И заподозрила Капитолина Евсеевна неладное, брови стала хмурить и у Студента допытываться: почему-де он смысл перевода искажает? – Тут камердинер, на мое счастье, доложил, что стол в большой гостиной накрыт. Губернатор гостя приглашает на чашку чая. Норвежец рому несколько стаканчиков выпил и – с новым делом к его высокопревосходительству. Мол, так понравился ему Сахалин, что он желает получше тут обосноваться. И просит продать ему участок земли в Тымовском округе. А не продать, так передать в длительную аренду. И начинает губернаторше подмигивать. Та – в шоке от такого панибратства, встала и вышла из гостиной. Сонька опять рассмеялась, наглядно представляя себе эту сцену. – Вам смешно, Софья Ивановна! – с дрожью в голосе пролепетал Студент. – А мне не до смеху было вовсе! Его высокопревосходительство глаза вытаращил, просит меня объяснить господину китобою, что земли на Сахалине все за казной, и нет у генерал-губернатора ни прав, ни полномочий продавать их. Равно как и в аренду сдавать. Норвежец теперь давай ему подмигивать: я, мол, все знаю! И уже договорился с одним из владельцев участка в Тымовском о переуступке прав на земельный участок. И что он, со своей стороны, обещает приватность сделки. Ляпунов сердиться начал, требует сказать – кто ему участок продал? Уверяет: вас обманули, милостивый государь! На меня накинулся: скажи да скажи ему – с кем это, мол, господин Нордструм в Тымовском округе общался? А что я ему скажу? Студент всхлипнул. Занятый собственными переживаниями, он не заметил, как двое из компании в соседней комнате давно прислушиваются к его с Сонькой беседе и потихоньку уже поближе подобрались. – Митенька! – Сонька подошла к Студенту, ласково, как ребенка, погладила его по голове. – Митенька, я, полагаю, что вы, будучи благородным человеком, не упомянули про наше свидание с господином Нордструмом? И про шутку, которую мы сыграли с ним? При вашем, Митенька, участии, между прочим. – То-то и оно, что при моем! – не выдержав, закричал Студент. – Только получается, что вы-то в стороне, милостивая государыня, а я в бороне! Нордструм тоже рассердился, что-то про 25 тысяч упоминал. Сказал, что привез из Приморья нотариуса для оформления сделки, но теперь видит, что ему адвоката привозить надо было! Откланялся и ушел, пообещал завтра с утра принести все бумаги на участок и нотариуса привести. Я потихоньку говорю его высокопревосходительству: пьян норвежец! Не соображает, что говорит. Губернатор дал коляску, велел мне норвежца до пристани отвезти, а после этого сразу к нему прибыть. И Капитолина Евсеевна этак зловеще из-за штор шипит: и ко мне, мол, не забудьте заглянуть, милостивый государь. Я на обратном пути коляску отпустил, да и к вам, Софья Ивановна! Вместе кашу заварили, вместе и расхлебывать надо. Студент хотел встать, но тяжелая рука Семы Блохи прижала его к стулу. – Не спеши, сударик, – спокойно произнес Блоха. – Сурьезные дела с бухты-барахты не делают! – Но я не знаком с вами, сударь! И это дело совершенно вас не касается! – Студент снова попробовал вывернуться из-под руки «ивана», но хватка у того была железной. Да и физиономии остальных Сонькиных гостей – Студент только сейчас присмотрелся к ним – не сулили ничего хорошего. – Меня не касается – Софьюшки моей касается. – Блоха похлопал Студента по плечу и тем же спокойным голосом закончил: – Ты посиди-ка, сударик, здесь, а я с корешами потолкую в соседней комнате. Кстати, молодой человек, припомни: видел кто-нибудь тебя, когда ты от пристани сюда шел? – Н-не знаю. Я не глядел, – нервно покрутил головой Студент.