– Покажь Трофиму вещицу свою! – прошептал половой. На свет божий снова явился маленький самородок. Не дотрагиваясь до него, Трофим через плечо распорядился принести кислоту. Положил самородок в ложку, капнул кислотой, перевернул спичкой, поднял глаза уже на Агасфера: – Есть еще? Нету? Два с полтиной дам, не более. Штоф не в счет, – зевнул Трофим, пряча самородок в спичечный коробок. – Десятку, не меньше! – тихо поправил Агасфер. – Или обратно давай! – Грамотный? – сощурился Трофим. – Ладно, четыре целковых жертвую! – Десятку! – Агасфер встал. – Или «рыжик» обратно подавай! – Какой такой «рыжик»? – удивился кабатчик. – Проша, ты видел? Нахальничают гости! Пятерик обронили, на пару целковых наели-напили… Закончить он не успел. Агасфер выхватил маузер, выстрелил так, что пуля пошевелила жидкую шевелюру кабатчика, а за его спиной что-то звонко разбилось. Тот вжал голову в плечи, однако встать ему Агасфер не дал: левой, «железной» рукой не в полную силу ударил в нос снизу. Грохнул протезом по столу: – «Рыжик»! – Прижав маузер подбородком к груди, протянул здоровую руку, раздавил протянутый спичечный коробок и неторопливо положил самородок обратно, в свой портсигар. Повернулся к застывшему в ступоре оборванцу: – Пошли отсель, друг! Плохо нас тут встречают! Подхватил пистолет, крутнул его за скобу на пальце и неторопливо сунул снова на пояс. Кабатчик догнал их у входа. Утирая подолом рубахи кровь из носа, прогнусавил: – Прощения просим, господин хороший! Ошибочка вышла-с! Может, пройдем в чистую комнатку, поговорим ладком? Подумав, Агасфер ответил: – Веди, убогий! Только учти: второй раз шутить не стану, «тыкву» расколю напополам! – Тока без этого! – кивнул на оборванца кабатчик. – Хорошо. Ты, друг, ешь-пей в свое удовольствие, я сейчас вернусь! Агасфер нырнул вслед за кабатчиком под прилавок, свернул в низкую дверь и оказался в чистой комнате. Смятая кровать, господские стулья вдоль стен, занавесочки и кружевные салфетки-скатерочки. Хмыкнув, он по-хозяйски уселся за стол, на котором появились полбутылки шустовского и тарелка с печеньем. Хозяин, уняв кровь из носа, почтительно присел на краешек стула напротив, глядя на Агасфера с восторгом. – Прощения просим! – повторил он. – Не говорил мне никто, что на «Ярославле» такие люди прибыли-с! Пистоль-то какой у вас – не чета нашим револьверишкам! Мериканский, поди? – «Рыжики» купишь? – не обращая внимания на болтовню кабатчика, спросил Агасфер. – Смотря скока, – осторожно ответил тот. – Может, и капиталов моих не хватит… Агасфер достал портсигар, высыпал на пустое блюдечко с десяток самородков. Портсигар неторопливо упрятал обратно. – Две «катеньки»[73] за все – забирай! Знаю, что больше стоит, да времени в обрез! Без торговли! Кабатчик трясущимися пальцами перебрал дюжину самородков, прикинул вес – тянуло «катеньки» на три с половиной. Надо брать! Заглянул в глаза Агасферу: – Я бы и больше по такой цене взял, господин хороший, – не знаю, как звать-величать! – Пока и этим обойдешься! Так берешь? Кабатчик обеими руками взял блюдечко, унес в смежную комнату. Погремел чем-то, пошуршал, вынес две сторублевые ассигнации, почтительно подал продавцу. Агасфер встал и, не прощаясь, направился к выходу. – Доброго здоровьичка! – с сожалением пожелал кабатчик Тимофей. – Так что ежели желание возникнет еще «рыжевья» принести – всегда готов-с принять! – Все на этом свете бывает! – неопределенно ответил Агасфер и вышел. Проходя мимо оборванца, торопливо глотающего водку, Агасфер положил перед ним пятирублевую купюру. – Так что будь здоров, убогий! Мое слово верное: половина твоя! И совет напоследок: выметайся-ка ты отсель скорее, пока не отобрали! Где найти-то тебя, если что? – Я в вольной тюрьме ночую, господин хороший! А днем – так брожу, везде… Спроси Щелкуна, всяк покажет! – Оборванец встал, низко поклонился. – Благодарствую, господин хороший! Дай Бог здоровья и всего протчего! – Допивай быстрее, да беги отсель! – повторил Агасфер и вышел из кабака. Эксперимент можно было считать удавшимся. ⁂ – Зоя Евдокимовна Парунец, православная, 42 года, последний отбытый срок на каторге – 10 лет? В настоящее время на поселении? – Так точно, господин следователь. По подозрению в убийстве сожителя… – Вот что, госпожа Парунец, я с сожалением должен признать ошибку проводимого в вашем отношении следствия и вытекающего из его результатов судебного приговора. Мы установили личность настоящего убийцы вашего сожителя, Махмуда Берды-оглы, именуемого Махмуткой. Согласно уложению о наказаниях, лицо, облыжно обвиненное в не совершенном им преступлении, освобождается от отбытия наказания. Поскольку в вашем случае наказание отбыто полностью, то вам причитается компенсация из казны. Размер этой компенсации будет определен Приморским окружным судом на основании выводов, сделанных назначенным следствием. То есть мною. Вам понятно? Женщина, хмуря брови, недоверчиво глядела на человека в мундире Главного тюремного управления. Левой руки у чиновника не было, рукав мундира был заколот английской булавкой – Агасфер решил, что протез произведет на Зою сильное впечатление и будет отвлекать ее внимание. – Вам понятно? – повторил он. Женщина проглотила слюну: – Стало быть, десяточку в камере я напрасно отсиживала? – Ну, положим, не десяточку, как вы говорите, а 3,5 года, после чего были переведены в вольную тюрьму и перечислены на поселение… – И стало быть, казна заплатит за напрасный приговор? – переспросила женщина, отвыкшая доверять людям в казенных мундирах. – И сколько же, господин хороший, мне причитается? – А вот это целиком и полностью зависит от вас, мадам Парунец. Вернее, от вашей искренности, ибо следствие, установив истинного виновника смерти вашего сожителя, все же имеет к вам несколько вопросов. Впрочем, сумму могу назвать: от 350 рублей ассигнациями до 3,5 тысячи рублей. Поможете следствию – компенсация будет выплачена в полном объеме. Начнете путать и скрывать истину – компенсация будет минимальной. – Что ж… Спрашивайте, господин хороший! Только я уже заранее знаю, что ничего из казны не получу. Обкрутите, обманете, а то и снова в тюрьму отправите… – Попрошу не оскорблять следствие и в его лице окружной суд! – Агасфер строго постучал по столу карандашом. – Я начинаю задавать вопросы! Первый: в июне 1887 года, при нахождении тела вашего сожителя в растаявшем снежном сугробе, вы показали следствию, что он еще в октябре минувшего года уехал по торговым делам в Тымовское. Так? Вот ваши собственные показания! – Ну, сказала… – И тем самым вы ввели следствие в заблуждение, Зоя! Ибо вы с самого начала знали, что ваш сожитель Махмутка убит, а его тело где-то спрятано. Так? Женщина промолчала. – Послушайте, Зоя! Махмутка часто ездил по торговым делам в Тымовское. Если вы были уверены в том, что он и на сей раз уехал туда – то почему уже через две недели после его исчезновения вы не только вновь открыли торговлю в его лавке, но и привели в дом нового сожителя, некоего Колыванова? Женщина молчала, глядя в пол. Агасфер перелистал дело, нашел нужную закладку. – Вы жили с Махмуткой около трех лет, и, как всякая женщина, прекрасно знали его одежду. Вот список теплой осенней и зимней одежды, принадлежащей вашему сожителю, составленный вами собственноручно. Это ваша рука, Зоя? Женщина мельком глянула на лист бумаги и равнодушно кивнула головой. – Тем не менее вся его теплая одежда и обувь найдены в доме после вашего ареста. Как, по-вашему, мог Махмутка уехать в Тымовское, как вы утверждаете, без теплых вещей? Прервав длительную паузу и вздохнув, Агасфер попытался зайти с другой стороны. – Как часто бывала в вашем доме Софья Блювштейн, именуемая в обиходе Сонькой Золотой Ручкой? Я говорю «в доме», потому что лавка Махмутки была частью вашего дома. И вы, по вашему собственному признанию, почти всегда помогали сожителю в лавке? – В нашей лавке половина поста перебывала, – мрачно ответила Зоя. – Допустим! На следствии вы показывали, что ваш сожитель считал Соньку Золотую Ручку известной и небедной личностью. Что у него был целый альбом, составленный из газетных вырезок, в которых рассказывалось о ее дерзких преступлениях. Вы показывали также, что Махмутка неоднократно расспрашивал Соньку о том, как ей при арестах удавалось сберечь украденные деньги и драгоценности. А Сонька, привыкшая к такому вниманию к своей персоне, обычно или сердилась, или отшучивалась. Вот лист 16-й дела, тут следователем с ваших слов записано, что ваш сожитель неоднократно выражал желание купить у мадам Блювштейн часть ее драгоценностей, если она сумела сохранить их и тайком привезти на Сахалин. Лист 17-й: здесь записано, что накануне исчезновения вашего сожителя Сонька приносила показать одну сережку, по ее словам, очень дорогую. И предлагала Махмутке купить у нее часть драгоценностей. Она даже оставила сережку вашему сожителю с тем, чтобы он мог проверить чистоту камней и содержание золота в оправе. Было дело, Зоя? – Приносила она чего-то, я не глядела… – А после исчезновения вашего сожителя Софья Блювштейн в вашу лавку больше не заходила, не так ли? – Не помню, господин начальник! – Теперь слушайте внимательно, Парунец! Летом следующего, 1887 года, после обнаружения тела вашего сожителя, Сонька Золотая Ручка также попала в число подозреваемых. При обыске в ее доме была обнаружена пара к той сережке – дешевая побрякушка, купленная в магазине братьев Бородиных. Меня – уже нынче, много лет спустя – заинтересовало: как ваш сожитель, увидев предложенную ему Сонькой сережку, не смог сразу определить, что это подделка? И сегодня я нашел в поселке ювелира – разумеется, без лицензии, подпольного. Утверждают, что этот прохиндей еще и «блинопек» – но меня это не касается! Для меня важно то, что этот ювелир, будучи уличен в незаконном промысле, согласился, спасая свою шкуру, рассказать следователю кое-что интересненькое относительно давнего дела. Агасфер помолчал и покрутил в изумлении головой: – Как быстро по вашему Сахалину, однако, разносятся слухи! Не успел приезжий следователь поднять это дело, как нашелся важный свидетель! Некий ювелир признался, что в октябре 1886 года изготовил для Софьи Блювштейн из золота дешевой пробы одну сережку по представленному ею образцу. За неимением сапфиров и прочих драгоценных камней он вставил в оправу ограненные стекляшки. Таким образом, ваш сожитель мог быть введен в заблуждение, прежде чем отправился покупать «драгоценности» Соньки в указанное ему место. – Я в его дела не совалась. Сережку видела. А какая она – чистого золота или самоварного – знать не знаю!