Подполковники Тарасенко и Фотенгауэр засели за арифметические выкладки. Если солдат, проверяющий наличие Соньки накануне вечером и видевший ее в доме, не врет (вполне мог и в кабаке просидеть, чем лишний раз ноги бить!), Сонька ушла из Александровского поста в 8–9 часов вечера. При средней скорости пешего хода 4–5 верст в час получалось, что к полудню она имеет фору не менее 30 верст. По тайге, правда, меньше. Между тем конные разъезды, посланные по западному побережью на север и даже на юг, вернулись ни с чем. О чем и было доложено срочно собравшемуся штабу из числа тюремного начальства и армейских офицеров. – Так-таки никого и не встретили? – допытывался Тирбах. – Ни единой души! И солдатик-конвойный, который арестанта вел на болота, тоже говорит, что никого не повстречал. – Солдатик, солдатик, – побарабанил пальцами по карте Тарасенко. Нахмурившись, он повернулся к тюремщикам: – Станислав Иванович, у тебя на болотах арестантские артели есть? Нету? А у тебя, Александр Яковлевич? – Никакой разнарядки туда людей направлять не было, – нервно зевнул тот. – Та-а-ак! А у тебя, Александр Иванович, весь личный состав в наличии? – Тарасенко повернулся в Фотенгауэру. – Кроме посланных в караулы, все на месте! – пожал плечами тот. – И у меня все, – кивнул Тарасенко и грозно повернулся к старшему конного разъезда: – Значит, солдатика с арестантом встретил, говоришь? – Точно так, господин подполковник! Арестант по дороге два мешка тащил, провизию для артели. А солдатик конвоировал… Закончить фельдфебель не успел, подавился отвешенной от души оплеухой. – Десять суток гауптвахты, мерзавец! Ты у меня еще под трибунал пойдешь! – пообещал Тарасенко. – Это же они были! Где ты их встретил? На карте можешь показать? – Вот тута, кажись, – неуверенно ткнул пальцем в карту фельдфебель. – Это мы еще туда скакали. А на обратном пути никого не видели… – Ну еще бы! Дураков нашел! Задурили вам головы и в тайгу подались! Александр Иванович, голубчик! – повернулся Тарасенко к Фотенгауэру. – Бери взвод вместе с этими вахлаками, и по побережью, рысью! А я все-таки попробую гиляков уговорить дать пару проводников и по тайге их погоню! – Не пойдут они. Рыбу ловят… – Пойдут! С моей наживкой пойдут! Семенов, пять бутылок водки в корзинку положи. – Туземцев строго запрещено водкой спаивать! – тихо напомнил кто-то. – Ничего, отобьюсь потом! – махнул рукой Тарасенко. – Базилов, строй взвод и за мной! Бегом! ⁂ – Все, Софья, обнаружилась пропажа! – Блоха проводил глазами уехавший вперед конный разъезд и перекинул мешки на другое плечо. – В тайгу уходить надо. – Так они же всему поверили, Сема! – без особой надежды возразила Сонька. – Я и по ровной-то дороге ноженьки в проклятых сапогах сбила… – Они скоро вернутся, подруга! Начнут опять расспрашивать, присматриваться. Даже если и не заметят нашего машкерада – вернутся и доложат. Выяснится, что никакой артели на болотах нет – и пойдет погоня! – Сема… А может, ты их подстрелишь, а? – помолчав, предложила Сонька. – Двое же их всего! Стрелять-то, поди, способен? – Не дури, Софья! Из меня стрелок, как из тебя генерал. В одного, может, и попаду, а второй ускачет. Тогда – виселица верная. Да и не даст ничего это. Начальство, их не дождамшись, поймет: что-то случилось! И опять погоня… Часа два, много три только и выиграем. Нет, в тайгу надо! Может, отсидимся – жрачки у нас много! Пошли! – Посты поставят по побережью. – Попробуем пересидеть солдат. Может, подумают, что мы лодку нашли и морем почапали. Нет у нас другого выхода, Софья! Разуйся-ка, я тебе портянки перемотаю… Глубоко в тайгу забираться не станем, главное – ручей найти, али родник. Беглецы направились в сторону темного неласкового лесного массива. У вековых лиственниц и елей остановились, оглянулись и успели заметить облачко пыли из-под конских копыт, катившееся по побережью в сторону Дуэ. Сема Блоха перекрестился. – Пошли, Софья! Веток не ломай, на мягкое не наступай – по корням старайся идти. Мы с тобой сейчас маненько назад возьмем – пусть думают, что мы вперед рвемся. Следопыты из караульных солдат хреновые – молись, чтобы гиляков в проводники не взяли! ⁂ Шли пятые сутки облавы на беглецов. Ушедшие из Александровского и Дуэ два взвода солдат практически оголили поселки, сделали их беззащитными. Из-за нехватки конвойных вывод арестантов на работы был прекращен. Ворота тюрем были наглухо заперты, оттуда перестали выпускать на промысел даже вольняшек. Не пускали в тюрьмы и вольных поселенцев, приходивших туда кто с голодухи за пустой баландой, кто попытать счастья в карточной игре. Тюрьмы, лишившиеся слабеньких денежных ручейков от христорадничающих по поселкам вольняшек и от пришлых игроков, шумели. Надзиратели опасались заходить в тюремные дворы, а паче чаяния – в камеры. Жены чиновников присылали к его высокопревосходительству делегации, которые истерично требовали вернуть солдат для защиты от возможного бунта в тюрьмах. Генерал Ляпунов дважды в день гонял в полевой штаб нарочных с грозными записками, требовал возвращения солдат и одновременно приложения всех усилий для поимки беглецов. Начальник Тымовской воинской команды подполковник Данилов получил распоряжение передислоцировать в Александровск взвод солдат. Рассматривался вопрос о переброске воинского контингента из Корсаковского поста. Несмотря на все старания Ляпунова, шила в мешке от Приморского генерал-губернатора утаить не удалось. Гродеков пригрозил Ляпунову неполным служебным соответствием и телеграммой в Петербург. Обросшие без малого недельной щетиной, подполковники Тарасенко и Фотенгауэр нервничали все больше. Они не сомневались, что именно их сделают козлами отпущения. Но что они могли сделать, кроме того, что уже делалось? Пешие и конные патрули беспрерывно циркулировали вдоль побережья на протяжении более 30 верст, паровой катер губернатора днем и ночью сторожил пролив в самой его узкой части. Несколько раз солдаты в море открывали огонь по полузатонувшим бревнам, кучам мусора и водорослей. После того как в тайге две команды солдат-разведчиков едва не перестреляли друг друга, офицеры запретили им без особого распоряжения углубляться в лесной массив. Гиляки-звероловы, на счету которых были десятки пойманных и застреленных арестантов-беглецов, неслышными тенями скользили в таежном полумраке, высматривая следы пребывания человека. Среди солдат и офицеров крепло убеждение, что Соньке и Блохе удалось ускользнуть морем. – А что, господа? Очень даже может быть! В первый же день, пока катера здесь еще не было, связали пару бревен, поставили мачту и ушли. Течения в проливе мало предсказуемые – в конце концов, им могло просто повезти! – Или не повезти: давным-давно потопли, а мы здесь, как слабоумные, мечемся, ждем чего-то… К исходу пятого дня появились первые обнадеживающие известия. Вышедшие из тайги два гиляка-разведчика подошли к штабному костру и тяжело плюхнулись на землю. Кто-то из младших офицеров попробовал съязвить на их счет, однако один из охотников разжал грязную ладонь, на которой поблескивали две женские заколки для волос. – Где вы их нашли? – задал кто-то глупый вопрос. Гиляки пожали плечами: как где? В тайге, нашли, однако… Заколки оказались не единственной находкой опытных следопытов. Порывшись в березовом туеске для табака, гиляки показали несколько кучерявых русых волосков – они повисли на ветках кустарника. И кусок обглоданного рыбьего хребта – зверь так не ест! – Еще костер нашли, сапсем маленький. День-два назад горел. Еще гавно нашел, сапсем свежий, шеловешеский. Тоже день-два назад. Приносить сюда не стал, однако… – Место показать можешь? – Завтра показать. – Гиляк указал на солнце, прячущееся огненным шаром в облаках по ту сторону пролива. – Сегодня поздно, два или три часа идти туда. – А найдешь ли то место? Тайга-то большая! – Гиляк найдет! Подполковник Тарасенко распорядился накормить охотников от пуза. Уведя в свою палатку, налил, чтоб не увидели ябедники, по стакану разведенного спирта и велел отдыхать до утра. Сами офицеры уснуть долго не могли: строили планы поимки беглецов. А утром, еще до восхода, гиляки предложили свой план. Как утверждали охотники, беглецы – нарочно или нечаянно – оказались на звериной тропе, ведущей к солонцам. Впереди у них – старое лесное пожарище, непроходимый, если не считать этой тропы, бурелом и глубокие, скрытые высокой травой овраги. – Десять солдат со мной пойдут, – распорядился охотник постарше. – Покажу ту стоянку. Много солдат не надо – не пройдут! Оттуда с шумом погоним их по тропе. Арестант от шума бегать будет, как зверь, по той тропинка. А мой племянник отведет другой солдат, побольше, в то место, где тропа на опушку выходит. Там засаду устроить можно. – А ежели в другом месте выйдут? Отвечаешь, охотник? – Другой путь с той тропа нету! – заверил гиляк. – Беглец многа уставать будет, многа бояться. По бурелому идти не сможет! На карте, как с ним не бились, гиляк показать ту опушку не смог. Единственное, чего могли добиться – примерного времени хода до той опушки. Выходило что-то около пяти-шести часов. – Придется довериться этим детям природы! – переглянувшись с Фотенгауэром, заявил Тарасенко. – Мы с вами, Иван Александрович, по тайге не ходоки – в засаду пойдем. Офицеры распорядились: 10 минут на завтрак и оправку – и выступаем! ⁂ Костры за несколько дней блуждания по тайге Сема Блоха разжигал только маленькие, из высохшего мха и трухлявых обломков поваленных деревьев – ни погреться, ни каши сварить. Только старую жестянку с чаем и можно пристроить. Сонька жаловалась на озноб, пробовала и бунтовать, и ластиться – Блоха был непреклонен. – Софья, терпи! Сама в побег рвалась! Много огня – много дыма. Опытный охотник за пять верст в тайге запах дыма учует. Утром шестого дня Блоха проснулся как от толчка, приподнял голову, сбросил с головы сетку от гнуса – чтобы не мешала слушать. В тайге кто-то был… В привычную пронзительную тишину, которую лишь подчеркивал посвист ветра в вершинах, вплелись какие-то непривычные звуки. В глаза, нос и уши мгновенно набился гнус. Может, показалось? Нет, не показалось: вот отчетливо донесся далекий выстрел. Сема Блоха мгновенно перекатился к Соньке, потряс ее за плечо. Та застонала, и Блоха почувствовал под рукой крупную дрожь. – Софья, вставай! Надо идти! – Куда идти? Темно еще… Сема, дай чайку – хоть теплого. Зябко мне… Слова Сонька произносила нормальным голосом, только паузы между ними были большими. Пока она говорила, Блоха покидал в жестянку последние тлеющие угольки костра, помочился в нее. Куском коры соскреб пепел, тоже высыпал в банку и с силой зашвырнул ее подальше в кусты. Взвесил на руках изрядно отощавшие мешки – в одном оставался лишь кусок холстины для паруса да пара выструганных лопастей для весел. Снова кинулся к Соньке. Как ни было жалко, отвесил подруге оплеуху, отчего та медленно, с трудом села.