«Хорошо, — решил я. — Очко в пользу журналиста». И потянул из кармана удостоверение Волоха. — Ни-ни, — замахали на меня руками. — Телефонограмму получили. Предупреждены. Идёмте, продемонстрируем вам нашу гордость — альбомы с фотографиями. Сможете переснять для статьи. — А интервью? — Пока смотрите альбомы, подойдёт наша Людочка. Она ответственная за шефство над детским домом. — Отлично. Показывайте вашу гордость. Неужто Алла всё-таки подсуетилась? Скорее всего, да. Не то шиш бы мне предъявили, а не альбомы и полную готовность к сотрудничеству. Альбомы были парадно-выходные, соответственно, выше всяческих похвал. На такой вот случай и заготовлены. Пудовые талмуды в коленкоровых зелёных переплётах, внутри аккуратно вклеенные и подписанные по трафарету фотографии. Дед Мороз с посохом и румяная Снегурка в кругу детей. Под ёлочкой слушают стихи. Они же достают из мешка подарки. А дальше у нас что? Вот так неожиданность, и снова те же лица. Пролистав первые два альбома, я познакомился с репертуаром новогодних утренников лет за десять, а скорее больше. Снегурка постарела, дед Мороз набрал с полцентнера веса. На последних страницах кушак едва сдерживал рвущееся на волю пузо и норовящие расползтись полы шубы. — Прекрасно! — с чувством захлопнул я третий альбом. — Но для статьи маловато. Дети не только на Новый год живут. — Вы дальше смотрите. Есть ещё альбомы. — Смотрю, смотрю. А вы мне комментируйте, что ли, в процессе, одних картинок будет недостаточно. — Давайте уж дождёмся Людочку. Она вам всё изложит. — А вы совсем ни на что не годитесь? — Почему не гожусь? — обиделся завком. — Я руковожу. Есть исполнитель, с него и спрос. Придёт Людочка, она вам всё обскажет красиво. — Товарищ руководитель, время тратим. Мне не надо красиво, можно сухие факты — в каком объёме, как часто. Я творчески переработаю. — О, а вот и наша Людочка. Людмила, тут товарищ из прессы интересуется шефской помощью трудящихся нашего комбината детскому дому номер пять. Нужно всё обстоятельно рассказать. Областная «Правда», — строго посмотрел на вошедшую начальник. Людочка комплекцией как Дед Мороз из альбома, сладко улыбнулась, и запела про великие дела на ниве благотворительности. Невооружённым взглядом в ней было видно прожжённую циничную бабу, которой я бы лично и рубля не доверил. Как такую допустили к работе с деньгами — тайна. Чья-то родственница наверняка. Сам начальник не показался мне вором или главарём преступной шайки по предварительному сговору. Жидковат для таких дел. А вот Людочка на эту роль вполне годилась. — У нас все так пекутся, так пекутся. Вот Эдик с каждой зарплаты в кассу сдаёт на деток. И другие работники отчисляют. — То есть существует некий фонд помощи детям, в котором накапливаются средства? — Конечно, — подбоченилась Людмила. — И это, заметьте, на постоянной основе! Не все сразу понимают, но мы проводим большую разъяснительную работу, убеждаем. Люди проникаются. А какие мы Новогодние утренники устраиваем! Я заметил, да. Трудно не заметить, когда процентов так семьдесят всех фотографий сделаны на Новогодних утренниках. Ещё и слушать про них желания не было. Я попытался вернуть беседу в интересное мне русло: — И много собираете? — Чего? — Средств в шефский фонд. — Прилично. Так вот нам и руководство всегда идёт навстречу, машину даёт, костюмы пошили… — как ни в чём ни бывало продолжила она о своём. Да иди ты нахрен со своим Новым годом! Расскажи, сколько денег в фонд собираешь и сколько из них в карман кладёшь. — Ну сколько? — клонил я в свою сторону. — Тысячу, пять, сто рублей? И мне нужна общая статистика за период. Представьте заголовок: «Миллион рублей передали рабочие химкомбината сиротам из детского дома!» — Миллион, эка загнули. — Это я так, для красного словца. А на самом деле сколько? — Я так не помню. Отчётность смотреть надо, — замялась сладкоголосая активистка. — Так давайте посмотрим? — Кассира нет на месте. Думает, выкрутилась. Ладно. — И что с этими средствами дальше происходит? — Дальше? — запнулась Людочка. Одухотворённость во взоре сменилась недовольством. Губы сжались в куриную гузку. — Ну да. Вот собрали вы некую сумму, что с ней дальше? В сумке несёте в детдом? Через банк перечисляете? Или покупаете сладости детишкам? — По-разному, — сказала как отрезала женщина, учуяв подвох в моём тоне. Любезности в ней не осталось и грамма. Ну и мне надоело валандаться. Я же вижу, что ворует. Значит, пора сворачивать журналиста. — Да вы не волнуйтесь так. Я же вас прославить хочу, чтобы статья вышла душевная и с огоньком. — Всем до вас было достаточно альбомов. — Так ведь я не все, — понизив голос, сообщил я. — А если вы не в состоянии ответить на элементарные вопросы, то спрошу по-другому. Я вынул из кармана второе удостоверение и сунул его под нос собеседнице. — Так сколько денег вы собираете и как распоряжаетесь суммами? Глава 19 Размах деяний Людочки оказался до смешного мизерным. И стоило бледнеть, сереть, изображать обморок и инфаркт одновременно? Эта дура даже взятку попыталась мне всучить! Я посмотрел на мятые бумажки в её дрожащей ладони и рявкнул для острастки: — Возместишь до копейки в фонд! И тут слёзы градом полились на лист бумаги, который я выдал для записи чистосердечного признания. И означать эти слёзы могут что угодно — от действительного раскаяния до лукового сока на слизистой. Такие тоже бывали в моей практике. Рыдай, рыдай. А я тем временем перекурю. Пока клиентка дозревает, можно подумать. Людочка не тот человек, что стоит на вершине пищевой цепи. Мерзкая — да, обнаглевшая — да. Но масштаб не тот. Мне не заржавеет и проверку бумаг устроить, но врать ей сейчас не резон, понимает же, что дачей ложных показаний она своё положение только усугубит. По её словам выходило, что пожертвования рабочих комбината составляли едва десятую часть той шефской помощи, что оказывало предприятие в целом. Но до целевых счетов у Людочки руки были коротки, так что её югославские сапоги, которые стали первой ласточкой помощи коллектива химкомбината отдельно взятой сиротке Людмиле, были очень скромной платой за хлопоты. Сапогами, конечно, дело не ограничилось. После того как никто не заметил утечку, руку в фонд подопечная запускала с завидной регулярностью. Тащила понемногу, чтобы не вызвать подозрений, и всё было хорошо и гладко. До меня. Нет, главная гнида где-то в детдоме окопалась или в ближайшем окружении. Сигарета кончилась, новую доставать не хотелось. Значит и тебе, голубушка, харе слёзы лить. Демонстративно придавив окурок в найденной чашке с Людочкиной помадой на бортике, я поймал паузу в рыданиях и обернулся: — Ну-с, продолжим? Как наши дела? Не понял, где заявление? — Па-па-паростите, я всё осознала, больше так не буду. Я всё возмещу, клянусь. — Естественно. Это даже не обсуждается. — Что со мной будет? — Товарищеский суд решит. Приходные и расходные книги на стол! Стоит оценить масштаб работы и подумать, кого бы к нему привлечь. В тот момент, когда из несгораемого шкафа появилось искомое, дверь дёрнулась, и на порог шагнул завком. — Товарищ Волох? — сунулся он к нам. — Что здесь происходит? Интересно, он в курсе маленькой женской слабости подчинённой? — Это он во всём виноват. Он придумал! — заверещала вдруг Людочка, указывая острым наманикюренным ногтем на начальника. — Что за?.. — попятился тот. — Людочка, что с вами? — Со мной что? Меня под суд из-за тебя. При всех позорить будут, а ты в стороне думаешь остаться⁈ Погодите, я вам расскажу, как этот змей меня уговаривал, какие горы золотые обещал.