— Да ты что! Катя, она знаешь какая! Ты же портрет видел. Красавица, умница… — Ну да, спортменка, комсомолка… Посмотрим. Сейчас меня больше Алла волнует. Что ты там про прошлое сказал? — Да это я так. — Ну нет, договаривай уж. Что там в прошлом осталось? — Я и не знаю толком. Ты, когда только пришёл в том году, какой-то шальной ходил. И все разговоры на Аллу сводил. И она как-то странно себя вела. Потом слухи пошли, мол, как она может, при живом женихе, а ты вчерашний студент. Бабский трёп, ерунда. А потом всё устаканилось, но в штат тебя не взяли, так что ты не каждый день приходил, и материалы сдавать старался при всех. И с Катей у вас всё хорошо было. Я думаю, ничего такого у вас с Аллой не было. Конечно не было. Только жених до сих пор в категорию мужей не перешёл, Катя оказалась у мамы, несмотря на пропажу Егора, а по соседям и милициям бегала Алла. — Спасибо, дружище. Ты меня успокоил, — затушил я окурок и похлопал по плечу Сашку. — А что, она тебе и правда нравится? Ну, Алла. — Вообще-то скорее наоборот, она мне напоминает одного человека, которого я жутко ненавижу. Поэтому надо что-то делать, пока меня шиза не накрыла. — Так не бывает, — крикнул мне в спину Милюков. — Человек или нравится, или нет. — Я тоже думал — не бывает, — буркнул я, не оборачиваясь. Сейчас будет второй акт пьесы. Посмотрим, кто кого. — Ты что, курил? — принюхалась Алла, стоило мне войти. — Успокаивал нервы, — поправил я. — С каких пор ты нервы сигаретами успокаиваешь? — С недавних. — Не узнаю тебя, Егор. Что происходит? Может, тебе помощь нужна? Так ты говори. — Очень нужна. Но сначала ответь на один вопрос. Что это за слухи про нас с тобой? Сам-то я ничего не помню, но добрые люди поделились. Ух ты! Как она краснеет лихо! В общем-то ответ мне уже не требовался, но было интересно услышать версию второй стороны. — Слухи⁈ Кто болтает? — Что за еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос. Ты по существу ответь. Правда, нет? — О таком не принято говорить. Тем более девушке. — Я тебя что, соблазнил и бросил? — Пошляк. Никто меня не соблазнял и не бросал. — Тогда тем более не понимаю. — Вот и забудь. Мало ли болтают. — Ясно, — не удержался я от улыбки. — Чего ты лыбишься? — Нет, ничего. — Нет, ты лыбишься. — Да нет же. Что ж мне, и улыбнуться нельзя? — Улыбнуться можно. — Я тоже так думаю. — А ухмылку эту спрячь, будь добр. — Так ты мне поможешь? — Наговорил гадостей, а теперь о помощи просишь? — Ты сама предложила. Так поможешь? — Смотря чем. — У меня в голове сейчас полная каша, писать не могу. Обидно терять из-за этого работу. Прикроешь по профилю культуры и искусства? А я бы пока пришёл в себя, глядишь и восстановил профессиональные навыки. — Прикрою, конечно. А тебе надо показаться врачу. Если всё так плохо, как ты говоришь, могут быть серьёзные последствия. — Некогда мне сейчас по врачам бегать. В этом деле замешаны какие-то мутные личности. Надо выяснить, кому я дорогу перешёл в областной культуре. Предполагаю, что это связано с музейными ценностями. Будь добра, наведи справки по своим каналам, где я засветился за последнее время. Желательно окольными путями и через надёжных людей. — Ну хорошо, узнаю. А ты… — А для меня, пожалуйста, позвони на химкомбинат, скажи, что приедет журналист, нужен материал по шефской помощи детям. Скоро день защиты детей, все дела. — Помощь детям? А это откуда? — Так, личное. — Очень, очень странная у тебя амнезия. Выборочная какая-то. — Причём тут амнезия? Это никак не связано. Хочу детям помочь, что в этом плохого? — Это хорошо. Благородно даже. — Но ты мне не веришь? — Не знаю. И вот плевать мне, вроде, а стало досадно. Распушил хвост, дурень. Нужны-то мне твои звонки, Темникова. И без связей проживу, своих хватит. — Дело твоё, — пожал я плечами. — Счастливо оставаться. — Постой, Егор. Ты что, обиделся? — Нет. Мне пора. Если товарищ Иванов ещё заглянет, передавай мой пламенный привет. Я ушёл, не оглядываясь. Ну её, чёртову бабу. Поеду к Розочке, на ту хоть посмотреть приятно. И подержаться есть за что. Да, без искр в глазах, но сдались бы мне эти искры. Вот разберусь с Барсуком, и для этой придумаю что-нибудь особое. У меня ещё Малиновский на очереди. Розочка, как всегда, была мила и шикарна. Даже мешковатый банный халат и полотенце на волосах не испортили её красоты. Вот это женщина по мне, никакая Алла и близко с ней не сравнится. — Привет, цветочек, — протянул я коробку с пирожными. — Ты совсем про меня забыл, — укорила она в ответ, но внутрь пустила. — Замотался перед праздником. — Устал? Давай, накормлю ужином. — Потом, всё потом! — потянул я пояс её халата. Эта женщина способна излечить меня от всяких дурных мыслей. Пусть лечит, — решил я и впервые остался ночевать. Зря, конечно, жить я у неё не планировал, но разово можно. Утром она предложила остаться досыпать и закрыть потом дверь на запасной ключ, но я отказался. — Ключ не возьму, и не проси, — поцеловал я её на прощание. Надо купить ей что-нибудь приятное. Закажу хороший импортный парфюм, у неё на трюмо стоит флакон «Шанели», практически пустой. — Это мне Саша — муж, — дарил, — пояснила она, когда я спросил про дивный аромат, который окутал мою прелестницу, стоило мне отлучиться на минутку из спальни. — Почти кончился. Экономь — не экономь, а скоро придётся переходить на что-то попроще. — Последние капли на меня тратишь. Не стоит. — Я тебя так завлекаю и отгоняю соперниц. Будешь пахнуть мной, чтобы никто не покусился. — О, коварная соблазнительница! — рассмеялся я, а про себя подумал, как тонко она почуяла мой душевный раздрай. Чувствительные существа, эти женщины. Надо будет выдать её замуж за хорошего человека. Потом, когда всё у нас закончится. А пока она мне самому нужна. Лекарство вполне подействовало. В новый день я входил с готовым планом и без всяких Темниковых в голове. На химкомбинате меня встречали. Завком так и брызгал радушием и оптимизмом, хотя я даже не вытащил удостоверение. Ни одно, ни другое. Действовать я собирался по ситуации. Станут права качать — получат майора Казакова, по нормальному отнесутся — лайтового журналиста Волоха.