— А сколько дашь? — Вначале я думал, мы ровесники. Но чувствую, что ты старше. А иногда, как сейчас, что сильно старше. Так сколько тебе? — Сколько есть, все мои. Не морочься на эту тему, — уклонился я от ответа. Груз прожитых лет, он такой. Его не пропьёшь и не скинешь, даже если очень захочешь. Когда я выпускаю на сцену внутреннего мента, люди пугаются не столько красных корочек, сколько взгляда, которым сопровождается их явление. Когда я представляюсь майором в свои биологические двадцать три, то смотрю людям в глаза, и они верят. Я уже совсем собрался ехать на химкомбинат, как раздался звонок. Николаич. — Я тут навёл справки. Никаких обысков по данному адресу не производилось. Фамилия Волох в базе данных не фигурирует, в поле зрения правоохранительных органов не попадала. — Что и требовалось доказать. Спасибо. — Что делать будешь? — Искать. Что-что, а это я умею. — По Барсукову… — После праздника, сказал же. — Помню. Я о другом. Похоже, он начал осторожничать. Ни разу при мне больше не таскал деньги из карманов. — А может, перевоспитался? — Да нет. По-моему, он что-то новое придумал. — Что именно? — Толком не уверен, но кажется, у него появился сообщник. — Ну-ка, отсюда подробнее. — Доказательств нет, сразу говорю, слово там, слово тут, ряд совпадений. Вчера его узнал один из пьяных, полез с дружескими объятиями. Миша его, конечно заткнул, а утром сказал, что зуб болит и ушёл якобы к стоматологу. А у мужика ни копейки при себе не оказалось. Пару раз он принимал вызовы, и люди, которых по этим вызовам привозили, были абсолютно пусты, хотя наутро утверждали, что были при деньгах накануне, называли какого-то товарища, с которыми обмывали получку, премию и прочее подобное. А за одним прибежала жена, доказывала в слезах, что мужа ограбили во время попойки, потому что он при себе имел деньги на шубу и внезапно загулял с неизвестными личностями. — Интересные вещи рассказываешь, Стёпа. Придётся наш план скорректировать, но так даже лучше получится. Удвой бдительность и пристально последи за нашим Барсуком. Нужно нарыть фактов. — Я постараюсь. — Постарайся, друже. Не хочется попасть впросак при попытке поймать его с поличным. — Ну и вы там не спите, как-то готовьте почву. — Упрёк слышу я в голосе твоём. Поспешишь — людей насмешишь. Толку с этой почвы, если он изменил схему. Твои подозрения к делу не пришьёшь, сам понимаешь. Существует ли преступный сговор? Или честный парень Миша Барсуков усовестился и встал на путь исправления? А ты хочешь очернить товарища. — Да я!.. — Ты, ты. И я тоже. Но для подготовки операции нужны факты и какое-никакое время. Так что, будь другом, нарой мне на него чего-нибудь более существенного. И про предыдущую мою просьбу не забудь. — Какую? — У тебя склероз? Вчера только говорили. — А, про то, откуда тебя привезли? Так с той сменой мы ещё не пересекались. Сегодня вечером. — Звони сразу, как что-то прояснится. Договорились? — Конечно. Переодевшись и захватив удостоверение журналиста, я двинулся в родные пенаты. Соседка тётя Маша уже ждала меня. — Егор! — рявкнула она из окна, когда я был ещё на подходе. Обычно так домохозяйки обращаются к нерадивому мужу или сыну-двоечнику. Я не был ни тем ни другим, поэтому резонно проигнорировал рык и спокойно поднялся на этаж. — Егор! — перегородила решительно настроенная женщина площадку. — Ты почему дома не ночевал⁈ Напрасно, напрасно она так. Я ведь могу и ответить. — Чего молчишь? — Думаю, вас сразу огорчить или повестки дождаться? — Какой повестки? — выпучила соседка глаза. — В милицию, вестимо. За соучастие в ограблении моей квартиры. — К-как? — Т-так. Кто им дверь открыл? — Егорушка, да ведь я вспомнила. Милиция это была, точно милиция. Строгие такие ребята. А про форму это Генка напутал. С бодуна был, чего с него взять-то. — Э нет, тётя Маша, не было никакого обыска, чистой воды грабёж. — Но ведь ничего не пропало. — Откуда вам знать? — Да ведь я опосля них проверяла, всё ли на месте. Хрусталь стоит. Вазу разбили разве что. Я и не догадалась осколки сохранить. Замела, да и вынесла сразу. Телевизор твой в починке, ты же помнишь? Генка сказал, с головой у тебя неладно. Ковёр на стенке цел. И даже иконка бабушкина с серебряным крестиком, что за ковром спрятана, уцелела. Что ещё ценного? А, радиоприёмник. Но ты мне его сам давал. — Складно поёте, — оценил я вдохновенный спич соседки. — Это я пою⁈ — взвизгнула она. — Говорили тебе, не доведут до добра эти ваши разговорчики. Чего теперь обыску удивляться? — Какие разговорчики? — насторожился я. — С дедом Матвеем. Весь двор слышал, как он тебе на советскую власть жалуется. Это тоже не помнишь? Ну, дело твоё, а только органы всё видят и слышат. Уши-то и у стен есть. — Ага, особенно, если кто-то у этих стен с чашкой подслушивает. Угомонитесь, я навёл справки, не было никакого обыска. Тётя Маша поперхнулась воздухом, которого набрала полную грудь, чтобы продолжить атаку. — Как не было? — растерялась она. — Не было обыска? — Нет. — А… а как же… — Я говорю, как, а вы своё твердите и не слышите. Не бы-ло. Я узнавал в органах. — Ну откуда ж мне-то было знать⁈ — Ниоткуда, верно. И на старуху бывает проруха. — Что же теперь будет, Егор? Ты заявление в милицию подал? За мной придут? — Ничего я не подавал. Сам разберусь. Мне главное узнать, за чем они приходили и нашли или нет то, что искали. Вы точно ничего полезного не слышали через стенку? — Ну, ругались, матерились даже. А один, у него голос такой глухой, лающий будто, предложил забрать что-нибудь ценное, чтобы компенсировать убытки, которые начальство понесло по твоей вине. Тут я не выдержала, взяла Генку, позвала Нюру и побежала стучать в дверь. — Ясно. — Егорушка, прости старую больную женщину. — Тётя Маша, идите-ка вы… к себе домой. — Да-да, пойду, а то заговорилась тут с тобой. А там передача сейчас начнётся. Я приёмник принесу попозже. После радиоспектакля, ладно? — Оставьте себе, — махнул я рукой. — Некогда мне радио слушать. После взломщиков найти искомое оказалось непросто. Бумаги с книгами вперемешку горками лежали на полках шкафов, на полу и на столе. То, во что я в прошлый раз мельком заглянул, было какой-то заумной хренью. Вряд ли это статья в газету, скорее работа аспиранта. Он тут диссертацию ваял, что ли? Про какие-то ценности и сохранение художественного наследия прошлого. На слове «ценности» моё чутьё сделало стойку. Если где-то запахло деньгами, а результат нам уже известен, то на выходе получим преступника, которому было выгодно устранение Егора. И обыск в эту формулу вполне вписывается. Я пособирал разрозненные листы, исписанные корявым почерком моего предшественника, и попытался сложить их по порядку. Экий он бестолковый был. Не мог номера листов подписать? Гадай теперь. Из тех отрывочных каракулей, что удалось прочитать, было ясно одно — речь о музеях. А если мои взломщики искали что-то маленькое, напрашивается вывод — антикварная цацка. Почему антикварная? А какая ещё? Не портрет Ильича же. И не медаль победителя соцсоревнования. Хватило ли у Егора ума спрятать её понадёжнее, чем в секретере или в кухонном шкафчике? Ну что же, круг поисков сужается, это радует. И этот мужик из отдела по культуре опять же вписывается в схему. Коррупция, будь она не ладна, везде и всегда коррупция. Никогда не было, и вот опять. В прошлой жизни я на этом погорел, надо бы поосторожнее на этот раз. Кого бы мне заслать в областную культуру, чтобы не мелькать лишний раз самому?