Вдруг Вебер вскрикнул — в его убежище влетела граната. Судорожно дёрнувшись, он, рискуя быть застреленным, выскочил из камеры и кинулся за какой-то ящик. Грохнул взрыв. Вебер высунулся из-за ящика и облегчённо вздохнул. Пронесло… Но тут же сильная рука с нашивкой охранника зажала ему рот, и брыкающегося заключённого оттащили в боковой коридор… Всё гремело от беспорядочной стрельбы, криков раздираемых на части солдат, предсмертного шипения застреленных муравьиных львов… На пол дождём сыпались гильзы, осколки, штукатурка, части манхэков, капала кровь… Всё слилось в гигантскую симфонию войны. Дмитрий, найдя на полу гранату, кинул её в последнюю сопротивляющуюся троицу охранников. Взрыв убил последних двух муравьиных львов, но и охранников добил. И всё стихло. Казалось, после такого страшного леденящего душу грохота наступившая тишина была самым безмятежным, что только можно представить. У Олега звенело в ушах. И оба они, Дмитрий и Олег, не могли поверить, что всё закончилось… Грязные, испачканные кровью, побитые и понурые, они сошлись на середине коридора, обходя тела. Они долго молчали, но их взгляды сейчас говорили куда более красноречивее слов. — Трудно поверить, — проговорил, наконец, Дмитрий, — что всё кончилось… — Мы выстояли, — попытался улыбнуться Олег, хотя это получилось с трудом, — мы смогли… — Ты не говорил мне, что дорога на перрон будет настолько страшной, — Дмитрий и сам не понимал, сказал он это серьёзно или с иронией. — Мы сами выбрали эту войну… — Тебе, Олег, наверное, приходилось бывать в передрягах и похуже. Там. — Что было, то было, — горько усмехнулся Олег, — подожди, ты что, ранен? Дмитрий мельком глянул на свой бок: кровь уже перестала идти, хотя на одежде осталось огромное красное пятно. — Да так, царапина, — виновато улыбнулся заключённый, — осколком зацепило. А ты как, точно в порядке? Я видел, как тебе в грудь влетели три пули. — И ещё одна в ногу, — Олег потрогал погнутую грудную пластину, — хорошо, что костюм зарядил… Только с рукой что-то… Олег поднёс к глазам руку, рассматривая её. Боль была тупая и пульсирующая. Рука горела, словно в огне. — Так чего же ты молчишь?! — Дмитрий кинулся к нему, осторожно разглядывая гематому, — тебя же подстрелили… Чёрт, и как удачно… То есть, я хотел сказать, что между пластинами, в голый кевлар… — И как так получилось, что ткань сдержала пулю? Я думал, такое только в фильмах бывает! — Фильмы, — мечтательно пробормотал Дмитрий, — мы уже и забыли, когда их видели в последний раз… По телевидению, кроме новостей про Окраину и Восточный Фронт, ничего и не показывают. Счастливый ты человек, раз столько лет носишь всё в памяти… Ладно, найдём комнату охраны, откопаем какие-нибудь тряпки и перевяжем твою руку. — Слушай, а где Вебер? — Вдруг спросил Олег. Они замерли. И, правда, их товарища нигде не было видно. — Не знаю… Может, его убило? Лежит сейчас где-нибудь… Они мигом кинулись осматривать все трупы, обшаривать все камеры и углы. Но Вебер как сквозь землю провалился. Они долго и тщетно звали друга. Он не отозвался. — Пропал Вебер, — хмуро констатировал Дмитрий, — чёрт… Может, муравьиные львы растерзали? Чёрт… Он присел, облокотившись на стену. Олег стоял рядом. Молчание тянулось тяжело и долго, но было понятно: каждый из них сейчас поминал ушедшего друга… Вдруг Олег нахмурился, вспомнив что-то. — Слушай, Дмитрий, — сказал он, — а ты его давно знал? Он точно заключённый? То есть, ты видел его в камере? — Ты на что это намекаешь? — С угрозой посмотрел на него Дмитрий, — да, я видел его в камере. Я знаком с ним две недели. Его на моих глазах водили на допрос. Почему это он не заключённый? — Да так, просто, — задумчиво сказал Олег, — у меня был… Знакомый. С ним была та же история. Он тоже пропал. А потом вернулся. С оружием в руках. С оружием, направленным на меня. — Я понимаю, к чему ты клонишь, — нахмурился Дмитрий, — я не знаю, что там у тебя произошло… Но не смей так говорить о Вебере! Он не предатель, слышишь? Я доверяю ему, как себе! — Надеюсь, что ты прав, — покачал головой Олег, — пойдём. Нам надо идти… …Сильные руки кинули Вебера на знакомое обитое красным дерматином кресло. Он с яростью и бессильной злобой посмотрел на двух солдат, нависших над ним. Кажется, это — конец. — Ну, что? Где он у вас? — Послышался резкий голос и приближающиеся шаги. Голоса почти всегда были одинаковыми из-за модулятора, но Вебер всё же узнал его, по интонации. Неужели, он ещё жив? Нет, только не это… Что угодно, даже расстрел. Но только не этот изверг… — Вот тут, надзиратель, на кресле. Откуда-то снаружи, из коридоров, гремел голос президента. Вебер смог разобрать лишь несколько слов: — …И это наводит меня на мысль о недовольстве наших покровителей, которое я должен до вас донести. Конечно, не в моей юрисдикции опекать… Тускло светили люминесцентные лампы. По всему «Стара Проспект» гремели пулемётные очереди. Пол мелко подрагивал. Над несчастным заключённым склонились две фигуры в масках противогазов. Но не их он так боялся. Над до смерти напуганным Вебером склонилась фигура надзирателя. — Кого я вижу? — Презрительно сказал надзиратель, — заключённый номер шестьсот тридцать два. Вебер, если не ошибаюсь? Всех не упомнишь, кричите вы у меня на допросах все одинаково. Вебер, собрав волю в кулак, лихорадочно соображал, что же делать. Но выхода не было. Никакого. Вот и пришёл тот момент, которого он боялся. Он по себе знал: никто из надзирателей не проводит пытки так жестоко, как это чудовище. От увечий умирали у него лишь счастливчики. Но почти все корчились от жуткой боли. Надзиратель покосился на лампу холодного света и, повернувшись к Веберу, отключил фиксаторы своего противогаза. Коротко зашипев, сообщая о разгерметизации, лицевая часть противогаза отсоединилась. Вебер содрогнулся… Он ничего сейчас не замечал вокруг. Только эти горящие злобой глаза… — Я помню тебя, Вебер. Немецкая тварь… Ты догадываешься, о чём я тебя хочу спросить? — Да, — сдавленно сказал Вебер, вжимаясь в кресло. — Я знаю, ты догадываешься, — тонкие бледные губы скривились в презрительной усмешке, — ты же помнишь такого, заключённого четырнадцать семнадцать? Это мой старый приятель, ты его знаешь. Но успокойся, я не буду тебя спрашивать о Дмитрии. Но только если… — Что если? — Не удержался Вебер, которого колотила крупная дрожь. Он-то знал, какие методы у этого подонка для добычи сведений… — Если ты окажешь мне маленькую услугу. Ты всего лишь скажешь, где ты последний раз видел Олега Ахатинова. И если ты это сделаешь, тебе ничего не будет. Заманчиво? Вебер сейчас всеми силами крепился. Но силы уходили с каждой секундой… — Нет… Я не скажу… — Ты всё скажешь, — заверил его Станислав, — я тебе помогу. Он схватил кисть Вебера и резко рванул её на себя. Хрустнул разорванный сустав, и Вебер со сдавленным криком прижал безвольно повисшую кисть к груди. Боль была невыносимой… Ещё никогда ему не было так больно… Больно… Больно… — Нет, — простонал он. — Ты же хочешь сказать, только боишься, — с издёвкой сказал надзиратель, — я могу снова помочь. И он схватил вторую кисть несчастного заключённого. Нервы, натянутые, словно канаты, не выдержали. Вскрикнув, Вебер попытался вырвать руку из мощной хватки надзирателя и сдавленно выкрикнул: — Нет, не делай этого! Я скажу… Олег был в блоке «В2»… Отпусти… Надзиратель выпустил его руку и вышел. Вслед за ним вышли и оба солдата. Послышался звук надеваемого противогаза и жёсткий голос: — Вы слышали? Немедленно организуйте мне связь с Цитаделью! Нужно отправлять отряд Элитных войск в блок «В2»… — А что делать с этим пленным? — Потащим до пункта связи с собой, он может ещё пригодиться. Потом прикончим. Быстрее, шевелитесь! …Выжившие оба повстанца молча шли вперёд. Повторять прошлую ошибку не было никакого желания. К ним почти сразу же присоединились трое муравьиных львов, но особой радости это не прибавило. Дмитрий презрительно пинал их ногой, когда они подбегали близко. Он всё ещё не мог отвязаться от мысли, что бедного Вебера растерзали по ошибке эти твари… Олег тоже не был в восторге от такой компании. Эти существа не признавали никакой тайной охоты, кидались в бой напролом, под пули. В такой компании глупо было бы рассчитывать на внезапную атаку. Муравьиные львы за километр выдавали их своим шипением. Когда Олег и Дмитрий наткнулись на явно поджидавший их отряд, они не удивились, а открыто приняли бой. После всего пережитого эта перестрелка плыла как бы где-то в стороне. Они жали на спусковые крючки, кидали гранаты, кричали, но сами в это время были где-то далеко. Всё это звучало словно из-под воды. Всё вокруг было словно в тумане. Олег, изредка метая одной рукой ферроподы, чтобы поточнее направлять атаки насекомых, стрелял со второй руки, забыв о боли. Как же всё это ему надоело… Они с боем пробирались на третий этаж. Вторым и третьим этажами служили традиционные для тюрем помосты по периметру помещения, вдоль которых располагались ряды камер. Олег сразу заметил на третьем этаже комнату охраны и ринулся туда. Внезапно гул кипящего боя прорезал громкий голос, казалось, звучащий отовсюду: — Меня попросили сказать несколько слов в адрес сверхчеловеческого отдела патруля сектора семнадцать по поводу недавнего задержания участников повстанческой научной группировки… В грохоте битвы голос Владислава Дорожного звучал особенно издевательски. Олег поморщился, выпуская ещё несколько пуль и делая ещё несколько шагов… Дорожный никогда не поймёт, сидя там, наверху, каково его подчинённым приходится тут, где жизнь почти ничего не стоит… — Позволю себе сказать напрямую, что я сожалею о необходимости омрачить искренние поздравления большой долей разочарования. Но как президент я обязан ознакомить вас с посланием, которое я получил от наших покровителей. Дмитрий, перезаряжая автомат, на всякий случай ещё раз сжал ферропод, чтобы его не постигла участь бедного Вебера. Дорожный проник везде, он был словно умелым богом, следящим за всем сверху, вездесущим и пронзительно опасным… Или он — не умелый бог, а всего лишь марионетка в чьих-то сильных руках? В руках кого-то высшего. Нет. Не бога. Наверное, дьявола. Как он был жалок! Эта отчаянная попытка прикрыть собственную оплошность так нелепа! — Без сомнения, захват Рамзеса является событием значительной важности. И хотя вполне очевидно, что мы без особого труда могли бы схватить его в последние несколько лет, то, в какой именно момент он был пленён, может неожиданно сыграть нам на руку. Олег вздрогнул: Рамзес… Значит, он всё ещё жив… Глаза Олега налились яростью, когда он ударом приклада раз за разом бил по голове охранника. Но не на него он был так зол. Дорожный… Как он мог?! После стольких лет работы с Рамзесом в «Мамоново» он всё ещё может поступить так низко? Предать свою страну — дело одно. Предать друзей — совсем другое. — Тот факт, что Рамзес был захвачен сразу после того как предоставил убежище Олегу Ахатинову, не мог остаться незамеченным участниками Сопротивления. Смею предположить, теперь любой подумает дважды, прежде чем укрыть у себя Олега. Некоторые усомнятся в его преданности, другие отвернутся от него или даже выдадут нам. Дмитрий вздрогнул. Он знал людей. И вдруг понял, хотя и испугался этой мысли: а ведь президент может говорить правду. Люди не изменились, всё такие же — мелкие, расчётливые, эгоистичные, трясущиеся лишь за свою шкуру. Многим пришлось туго, многих обидела жизнь, многие уже давно ходят по краю. И нервы многих могут не выдержать… Олег Ахатинов — такая заманчивая разменная монета! Ключ к нормальной здоровой жизни: свой дом, отсутствие проблем с полицией, а может быть, и место при самом президенте. И всегда сыт, здоров, весел… Многие могут сорваться и, действительно, сдать Олега Правительству… Но тогда… Тогда это означало бы падение человека в самую глубокую пропасть, которую только можно представить…