– Раздевайся! Пипка зарделась, подняла вверх подол… – Дурочка, – улыбнулся Илья. – Платье снимай! Всё снимай, кроме повязок. – Он полез в сумку и достал прихваченную в остроге мальчишескую одёжку: – Вот это наденешь. И звать тебя теперь будут… Пипок! – Илья засмеялся. Неплохо он придумал. Погоня будет искать воина из русов с девкой, а они теперь станут лехитским рыцарем с оруженосцем. Осталось только закрасить волчью голову на щите и нарисовать поверх собственный рыцарский герб: тот самый сапог с факелами. И превратится беглый чужак-рус в гербового рыцаря. Причём лехитского рыцаря. А это совсем другое дело. Глава 27 Рыцарь краковского князя Земли владетеля Мислава … Приходилось быть осторожными. Не останавливаться в поселениях. Двигаться по дорогам только после того, как путь выверен малыми дозорами. С провиантом и фуражом тоже непросто. Фуража на две сотни коней требовалось немало, а закупать приходилось понемногу и в разных местах, чтобы не вызвать подозрений. Подкармливались охотой и рыбалкой. Лошади щипали жухлую траву. Вдобавок погода стояла не из лучших. Холодно. Сыро. Промозгло. Места для лагерей выбирали тоже с большой осторожностью. Заметит кто-то из местных невовремя, расскажет другим… И побежит, побежит слово, пока не доберётся до кого-нибудь из владетелей, а может, и до самого князя Собеслава. И тот наверняка захочет узнать: что делает на хорватской земле чужое войско? Куда нацелилось? От скрытности костры разводили так, чтоб ни огня, ни дыма никто не заметил, и только для того, чтоб поесть горячего. Шатёр ставили один, маленький, для Лучинки. Но это поначалу. Потом стало ещё труднее. Зарядили дожди. Земля совсем раскисла. Одежда не просыхала, в сапогах непрерывно хлюпало. Даже гридням в такую погоду непросто. Треть уже носами шмыгали. Но гридь – она закалённая, а вот здоровьем Лучинки братья рисковать не стали. И как только погода ухудшилась, Богуслав с женой и ещё с тремя дружинниками пошли открыто, ночуя на постоялых дворах или в домах поселян побогаче. И Джозо с ними. Крепко ему досталось от Барсучонка. Раны воспалились. От вечной сырости и загноиться могли. Джозо не жаловался, но братья решили за него. Проявили доверие. И на пользу пошло. Пара ночей под крышей, в тепле, и хорват сразу пошёл на поправку. Опять-таки для местных он был свой, и говорили с ним охотнее. Так что и провизию покупать, и дорогу разведывать стало попроще. Остальные вои, включая и самого князя Артёма, ночевали скудно, спали на лапнике, греясь плащами, одеялами, попонами. Ничего. Тёплых вещей хватало, а шерсть и мокрая греет. Беспокоились больше о сохранности оружия и лошадях. Люди-то привычные. Плохо, что из-за погоды и необходимых предосторожностей двигались намного медленнее, чем хотелось бы. За день чуть больше двух поприщ проходили. Если бы шли двуоконь по дороге, не опасаясь, вышло бы втрое дальше. И это при том, что дороги раскисли и кони по бабки в грязюке вязли. Хотя нет худа без добра: из-за непогоды караванов да и простых путников на дороге поубавилось. Кому охота через каждые двадцать шагов телеги из трясины вытаскивать? Малость оклемавшийся Джозо ожил и оказался весьма полезным спутником, поскольку на своей земле знал не только торные пути, но и обходные тропы. Он всё тут знал, бывший владетелев управитель. Например, места, где можно встать у воды, не опасаясь быть замеченными. А это для людей и лошадей очень важно. Очень старался Джозо быть полезным. Артём видел: хорват помогает не из страха за себя и близких. Такой человек. Что бы ни делал, всё старается сделать с умом и как следует. «Вернёмся – тиуном его поставлю или старостой, – решил Артём. – Правильный муж». В том, что вернутся, князь уличский не сомневался. Надо – силой пробьются. А вот в том, что удастся спасти Илью, подобной уверенности не было. За эти дни он наслушался от Джозо историй о бывшем господине и был почти уверен, что Илья уже мёртв. Но между «почти» и «наверняка» – большая разница. Это первое. А второе: если Илья мёртв, то и убийце его не жить. И вот это уже наверняка. * * * – … поели, собрались и уехали, как рассвело. Вот в ту сторону. Перо охотно помог бы русу, который показал себя достойным воином и человеком. Соврал бы что-нибудь подходящее. Но спрашивал его не кто-нибудь, а его, Перо, господин. Врать же собственному владетелю очень опасно. И глупо. Рус – чужой, а Мислав – свой. И господин, кстати, не из худших. Три шкуры не дерёт, народ зря не обижает. Перо, пока войной на свой постоялый двор зарабатывал, всяких господ навидался. Жаль, конечно, что у руса с Миславом вражда, да ещё такая, что владетель аж шипит от ярости, но это их дело, господское. А дело Перо – путников накормить да спать уложить. Так он Миславу и сказал. И тот понял. Не стал наказывать Перо, что тот врага его упустил, зато расспросил подробно. Узнав же, что тот в одиночку порубил всю ватажку Грегора Волчика, только хмыкнул: «Этот может». С Грегором Мислав, как оказалось, был знаком. Тот дела для него делал. Такие, о которых вслух не говорят. Однако скорбеть по убитому владетель не собирался. Много таких грегоров по дорогам таскается. Одного прибили, другого купит. А для Перо всё обошлось хорошо, можно сказать. Правда, коней Грегоровой ватажки владетель с собой забрал. И фураж весь, что его люди в конюшне нашли. Ну, может, вспомнят о взятом, когда за данью придут. А не вспомнят, тоже ничего. Главное, в живых оставил господин. А мог бы и прибить под горячую руку. Очень он зол на храброго руса… * * * – Прошу, господин рыцарь! Коников вот ему отдайте, он позаботится. Вещи ваши… Позвольте помочь! Хозяин лебезил, как мог. Сам лехит и Илью за лехита принял, хотя выговор у того был совсем другой. Ну да какая разница, если герб у Ильи именно что лехитский, Болеславов. Илья в гербах не разбирался, нарисовал свой на щите по памяти. В точности как на том пергаменте, что ему в Кракове выдали. Нарисовал точно, поскольку на память Илья не жаловался и кистью владел уверенно. Не хуже опытного писца. Что ж, именно этого Илья и добивался. Превратиться из знатного руса в лехитского рыцаря. Батя как в воду глядел, когда говорил о таком в Кракове. Ну да неудивительно. Ведун же. На постоялом дворе, называвшемся на здешний манер корчмой, было тесновато. И не только из-за проезжего люда. Больше половины – обитатели самого городка. Останавливаться в городке Илья не очень-то хотел, но встреченный смерд сказал, что дальше по дороге на поприще никакого жилья не будет, а коням отдых нужен. Да и Пипке не помешает. И дождь этот унылый надоел хуже комарья болотного. Так что Илья рискнул. Тем более два дня назад он разжился кистью и красками, соскоблил наконец со щита волчью голову и нарисовал на обтянутом кожей щите ещё один щит, поменьше – с сапогом, факелами, диадемой и прочими завитушками. Корчма была полна, но для господина рыцаря стол бы, конечно, освободили. Илья сам отказался. Пожелал, чтоб еду подали в комнату, наверх: корчма была двухэтажной. На людях им маячить ни к чему. И самому светить лицо не стоит, и «оруженосец Пипок» с непривычки может что-то не то учудить. В общем, разумная предосторожность. Поели. Илья проверил, как заживают у Пипки ноги. Хорошо заживали, молодец лекарь, хотя и болтун. Пипка во время осмотра, как обычно, рдела маковым цветом. Хотя могла б уже понять: женские её части волнуют Илью не более чем все прочие. К разговору о вере они больше не возвращались. «Доберёмся домой – всё равно окрещу», – решил Илья. Мало ли христиан держались старых богов и после крещения. От Сатаны отреклись, а вот от бесов языческих, которые своими были от прадедов-пращуров – это потруднее. Илья и сам себя свободным от старой веры не чувствовал. Как тут не верить в старых богов, если они тут как тут. И в яви, и во сне. И непонятно, как уберечься. Был бы Илья не Христа, а Перунов, тогда было бы просто. Попросил бы у Молниерукого заступы, и всех дел. Что Перуну какие-то смердьи Свароги-Дажьбоги! Один взмах меча – и разбежались. Да они и не подступились бы. А Иисуса о таком как попросишь? Он и кровь людскую проливать воспрещает, а тут – боги, пусть и старые. Ну пусть не боги – бесы. Но как их можно изгнать, если не силой? Может, у кого-то такая сила имеется, как вот у тех, о ком в Писании сказано, но у Ильи сила только та, что живых в мёртвых превращает. А это, как в том же Писании сказано, большой грех. Нельзя человеку человеков убивать. Но кому-то надо. Вот и получается, если поразмыслить, что любви к Илье у Иисуса быть не должно. Терпит он Илью, потому что нужен и полезен. Так справедливый владыка вынужден держать при себе палача… В общем, с собой Илье непонятно. А вот с Пипкой как раз всё просто. Есть на ней грехи иль нет, а после Крещения все простятся. Спасёт Христос упрямую девку, никуда она не денется. А может, и уверовать ей после Крещения легче будет. Размышлял Илья о божественном, а занимался делом мирским: сходил на конюшню проверить лошадок. Да Владко побаловать сухариками и почистить собственноручно. Ему не в тягость, а для дружбы важно. Вышло, что очень удачно Илья в конюшню наведался. Потому что, когда он оттуда возвращался, во двор корчмы как раз пожаловали новые гости. Мно-ого! И кое-кого Илья признал: того самого старшего братишку отрока Цвенко, которому Илья по обещанию сохранил жизнь. И не зря, получается. Остальных воев Илья, может, и не признал бы, а этот запомнился. Сообразив, кто пожаловал, Илья поспешно укрылся в корчме и сразу – к лестнице на второй этаж. Наверху, однако, задержался. Послушать. И сразу узнал голос владетеля Мислава. Который немедленно принялся выяснять у корчмаря, не видал ли тот здоровенного руса с девкой. Корчмарь лебезил вовсю, но порадовать владетеля ему было нечем. Тем не менее он старательно перечислил всех, кто пользовался его услугами три последних дня. Илью тоже упомянул. Как гербового рыцаря из свиты князя Болеслава с оруженосцем, прибывшего сегодня. Владетель, услыхав о «рыцаре Болеслава», высказался, мягко говоря, неодобрительно. Видать, не было у него с краковским князем особой дружбы. Но связи со своим сбежавшим пленником не уловил, продолжил расспросы. Илья понимал: надо убираться отсюда, да побыстрее. Но как это сделать, когда и корчма, и двор полны миславовых дружинников? Уходить пешком, без лошадей – дело гиблое. Прорываться силой? С Миславом десятка четыре воев. Многовато даже для Ильи. Нет, если ничего, кроме атаки, не останется, Илья пойдёт напролом. Но всё же это крайний случай. Прорваться через такое количество дружинных и в одиночку вряд ли удастся. А уж с Пипкой… Оставалось надеяться, что владетель настолько не любит князя Болеслава, что общаться с его рыцарем не пожелает. Тогда Илье удастся отсидеться в своей комнате, пока Мислав со своими утром не отправятся восвояси. Хотя… Вот же он беспамятный! В конюшне же стоят уведённые у Мислава кони! Любимого владетелева жеребца наверняка знает не только сам владетель. И жеребец хозяина вряд ли забыл. Учует – непременно взволнуется. Да и остальные… Здесь вполне могут оказаться их бывшие хозяева. А ведь конь для воина – друг верный. Не разглядят его в темноте – сам голос подаст. Вот так и стоял Илья в тени над лестницей и голову ломал: как выдернуть её, голову то есть, из миславовой петельки. В корчме тем временем накрывали столы для владетелевой дружины, а сам Мислав велел позвать двух купцов, что пришли с востока, и задал всё тот же вопрос: не видали ли руса с девкой? И тут – редкая удача! Потрясающее везение! Один из купцов оказался с фантазией! Взял да и объявил Миславу, что да, встречал он парочку, которую ищет владетель. В поприще отсюда. Воина-руса огромного роста и девку тощую и некрасивую. Добавил ещё, что был удивлён: что такой молодец нашёл в этакой замухрышке. Самого купца Илья не видел, только слышал. Однако Илью он описал более-менее точно. Может, это не просто удача, а кто-то свой, признавший княжича Илью в «лехитском» гербовом рыцаре и попытавшийся защитить?