После долгих лет одиночества, вранья и грязи, ее «окаменелости», почти нежелания жить, вечного уныния и отсутствия каких бы то ни было надежд и желаний сейчас, пребывая в сладком, душистом, абсолютно суверенном облаке блаженства и мечтаний, почти девических фантазий и грез, свойственных влюбленной женщине практически любого возраста, она ощущала себя совершенно счастливой. И это было самое главное. В ней появилось тонкое изящество, грация – даже в мелочах: как она снимала перчатку или стряхивала с зонта капли дождя. Как поправляла упавшую на лоб прядь волос. Она задумчиво разглядывала себя в зеркало. Перед ней была абсолютно другая женщина – вся искус, вся загадка. Вся тайна. Она и сама не узнавала себя. И с улыбкой ловила взгляды прохожих – удивленные и чуть испуганные. * * * Юлька жила у мамы – настоял умница Валерочка. Его волевым решением было «уйти» маму с работы и посадить дома с внучкой: «Маринке и так несладко. Работа, два часа дороги, да еще и „этот“». Неожиданно для всех, и в первую очередь для себя, мама стала внезапно такой трепетной и сумасшедшей бабулей, что бедная Юлька, с детства привыкшая к сдержанной и спокойной, вечно невеселой матери и почти равнодушному отцу, стонала от ее услуг и забот. Жаловалась: – Мам, опять бабуля кормит меня овощным супом! Бабуля не купила мороженое, не дала конфету, заставляет делать гимнастику и туго заплетает косичку… Марина смеялась: – Терпи, казак! – И, вздохнув, объясняла, что бабуля все делает правильно. А матери пеняла: – Что с тобой, мам? Откуда такое педагогическое рвение? Со мной ты такой не была. Мать всерьез обижалась и отвечала, мол, «ты и Юлька – это абсолютно разные вещи». – Интересно, в чем? – искренне удивлялась Марина. Мать в подробности не вдавалась, коротко отрезав: – Тебя я упустила. И демократия моя ни к чему хорошему не привела. Теперь обиделась Марина: – А что, собственно, я? Или я, по-твоему, не удалась? – Не удалась, – уверенно подтвердила Людмила Петровна и перевела разговор на другое. К бабке отношение у Юльки было непростым, а вот Валерочку она обожала. Впрочем, кто мог не любить их Валерочку? Словом, Марина, сдав дочь в надежные руки, окончательно почувствовала себя вольной птицей – муж в счет не входил. С работы домой она теперь не торопилась – болталась по улицам, разглядывая себя в отражениях витринных стекол, глазея на изобилие неведомых ранее товаров – немыслимых прежде для советских женщин. Изредка позволяла себе выпить кофе в расплодившихся, как грибы после дождя, уютных кафешках. Зависала в книжных, листая любовные романы, надеясь получить новые, неведомые ей знания. Придя домой, уходила в свою комнату и плотно закрывала дверь. И хорошо было лежать в тишине и в темноте, блаженно прикрыв глаза. Хорошо было снова мечтать о море, о летнем отпуске. Просто было хо-ро-шо! Вот и все. Вполне достаточно. Муженек наконец устроился на работу – куда и кем, она не интересовалась. От предложенных денег отказалась: – Хочешь, отвези маме на Юльку. А мне твои деньги не нужны – справляюсь. А однажды, когда он снова завел разговор о том, чтобы наладить совместную семейную жизнь, «попробовать начать все по новой», она резко ответила, точнее – спросила: – По какой «по новой»? – И сухо рассмеялась. – Ну ты и сказочник, однако! После всего дерьма, что между нами было? Ты считаешь, что есть возможность открыть новый счет? – И жестко добавила: – Живи своей жизнью, Денис! Устраивай ее, как сможешь. А брак наш… Брак наш с самого начала был… пылью, фикцией, дурацкой и нелепой попыткой построить что-то без любви – на одной только жалости. А если нет любви, нужно хотя бы уважение. А тут и о нем не может никакой речи быть. Вот тебе и результат. – А Юлька? – спросил он. – А что Юлька? – устало переспросила Марина. – Юлька, слава богу, есть. Только спасибо за это я тебе говорить не буду. Потому что все помню. Все! Как ты свои миллионы с девками прогуливал, а мы с Юлькой… Да если бы не Валерочка, не знаю, что бы с нами тогда было! Так что прости. Память меня пока не подводит. Через три месяца Денис ушел. Объяснил коротко: – Встретил женщину, у нее квартира. Эта пока остается тебе. А там – посмотрим, жизнь покажет. Когда за ним захлопнулась дверь, Марина запрыгала, как девчонка, и закричала: – Свобода Юрию Деточкину! Вот привалило-то! Нет, бог определенно есть! Теперь она в этом не сомневалась. И наплевать, что Светловецкий не обращает на нее никакого внимания. Важно то, что ощущает она – свободу и счастье! А то, что не получилась из нее жена и, судя по всему, хорошая мать… Несчастливая женщина обречена на провал – наверное, так. А несчастливой она больше быть не собирается! Хватит! Андрей Его жизнь, внезапно наладившаяся, размеренная и незатейливая в своей обыденности, текла неспешно, словно река. И единственное, о чем он просил бога, – не прерывать ее размеренный и спокойный ход. Только иногда, крайне редко, за что большое спасибо, он думал, а не купить ли ему пачку бумажных листов размером А4 или хотя бы толстый блокнот. А может быть, компьютер? Здесь они не так дороги и вполне доступны. А если попробовать? Ну хотя бы разок? А вдруг? Нет!!! Он тут же отгонял от себя эту мысль, словно страшную крамолу – опять? В эти страшные, мучительные дебри? Опять к тяжелым раздумьям, бессонным ночам, мукам, терзаньям… Да и для чего? Чего ему не хватает сейчас? Он сыт, доволен, одет и обут. Он давно забыл о черном и беспокойном районе, где начиналась ЕГО Америка. Теперь они снимали отличную квартиру – три комнаты, два санузла, огромный балкон, на котором его женщина высадила в ящиках розы. На балконе кресло и столик – сиди теплым калифорнийским вечерком, посасывай пивко и смотри на закат. Редкой, надо сказать, красоты. И машина у него теперь была новая, не «Мерседес», конечно, но вполне приличный и свежий «Форд». И продукты они покупали, не бросаясь к ярким ценникам с надписью «Акция» и не вырезая купоны из газет. А те, которые захотелось, – и в итальянской колбасной, и во французской кондитерской. И в рестораны – да каждую неделю! Хочешь – в китайский, хочешь – в японский. А если поностальгировать – плиз, в родной русский. А там под шашлычок или котлету по-киевски прилагалась и песня про родину, березовые ситцы и русскую удаль. Рядом с ним спокойная и нормальная женщина, которая не докучает, не требует, не ноет. Ее все устраивает. Скорее всего, она даже счастлива с ним. Среднестатистическая женщина средних лет, получившая наконец мужа, дом, семью. Ей, слава богу, не нужны бешеные страсти и острые впечатления. Все это было и, слава богу, прошло. Всему свое время! Их время сейчас – именно то, что они оба имеют. Стабильность. Уважение. Взаимную приязнь. Кажется, вполне достаточно для немолодых людей, уставших от проблем и одиночества. Жизнь, она ведь, по сути, проста. Если, конечно, тебе самому не дана «дивная» способность ее усложнять. А вот его, пожалуй, такой способностью бог не обделил – скорее всего. Так чего же ему, дураку, не хватало? А ведь не хватало… Потому что все чаще и чаще, словно муравьи, непрошено забравшиеся под брючину, закипало и начинало копошиться, лишая снова покоя и сна, все то, что всегда не давало ему жить спокойно, – недовольство собой и, собственно, несовершенством окружающего мира. Она, совсем неглупая, частенько замечала его взгляд «в пространство», задумчивость, перемену настроения и бессонницу. И думала: «Неужели опять? Опять все обрушится, обвалится, рухнет?» Она была хорошо с этим знакома – первый муж скульптор, второй – переводчик. Третий, думала, таксист, простой водила, а оказалось – сценарист. Хоть и бывший. Да вдобавок и журналист, и «немножко поэт», – как шутил он сам. И почему ей, такой простой и обычной, бог посылает таких мужчин? Странно даже. Она ведь совсем не для них. А они – не для нее. Разве там, наверху, это не очевидно? Она вдруг подумала о своей родне – матери и сестре, живущих в маленьком селе в далекой Удмуртии. Живущих скудно, монотонно, почти в нищете. Мать поднимала их одна, отца девочки совсем не помнили. А вслед за ней «горе мыкала» и сестра, оставшись одна с двумя пацанами и на четвертом месяце беременности. И опять мальчишка! Так и тянули они, две замученные женщины, свой нелегкий воз. И ни на что не роптали. Ее они считали счастливицей и почти небожительницей – им совершенно искренне казалось, что в далекой сказочной Америке несчастливых не бывает. Ведь она так высоко взлетела, ну просто выше небес! И еще вспомнился разговор с матерью – мужики возле нас не держатся, судьба, видно, такая… А сестра, грустно улыбнувшись, добавила: – Как от стенки горох! И все-таки она пугалась его остановившегося взгляда. Пугалась и чувствовала – что-то будет! И вряд ли хорошее… Она повернулась к нему перед сном, тихо спросила: – Задумал что-то? Андрей посмотрел на нее удивленно и ответил: – Ты о чем? На ночь глядя! Спи давай. И не морочь себе голову.