Тони наклонился к микрофону: – Я хочу пожелать моей доброй знакомой Рите Мильницки, отныне миссис Дэвид Озелла, всего самого лучшего. Дэвид, ты взял в жены умницу и красавицу, которая сделает тебя таким счастливым, что ты просто не будешь помнить себя от счастья. Поздравляю молодых, и да благословит их Бог. Я хотел бы спеть для вас, но мне понадобится помощь какой-нибудь местной девушки. Чичи Донателли, не присоединишься ли ко мне? – Я его убью, – прошептала Чичи. – Ступай, – сказал Джим. – У тебя отлично получится. Гости, многие из которых приходились Чичи друзьями или родственниками, разразились одобрительным свистом и аплодисментами, пока она пробиралась к эстраде под шорох своего голубого платья из тафты. Тони галантно помог ей подняться на сцену. – Ты же сказал, что у тебя концерт, – прошипела она, изображая улыбку. – Песню ты знаешь, – только и сказал он. Скрипач протянул Тони мандолину. Тони сыграл пару нот. Публика затихла. Тони забренчал прелестную мелодию, и павильон погрузился в тишину. – Эта песня посвящается мистеру и миссис Озелла, – объявил в микрофон Тони. Чичи прикрыла глаза, узнав вступление к «Когда я стану слишком старым, чтобы мечтать» – шлягеру, написанному Оскаром Хаммерстайном-вторым и Зигмундом Ромбергом. Большинству гостей песня тоже была знакома. Они одобрительно захлопали. Чичи никогда еще не исполняла эту песню вместе с Тони. Зато ее спела по очереди каждая солистка, выступавшая с ним дуэтом, включая недавно покинувшую их Далилу Энтвистл, которой, по мнению Чичи, она удавалась лучше всех. Тони запел, и Чичи, взяв на себя роль партнерши, присоединила свой голос к его. За ними постепенно вступил и оркестр: пианино, скрипка и перкуссия соединились в нежный звук, напоминавший очаровательную колыбельную из музыкальной шкатулки. Голоса Тони и Чичи переплетались, будто золотая нить с серебряной: совершенно разные, спору нет, но у обоих голоса были глубокие, и тембр и тональность одного выгодно оттеняли второй. Звуки мандолины Тони был безыскусны, но итальянцам старшего поколения вспомнились времена, когда они еще не покинули родину. Эта музыка ненадолго вернула их домой, в родные деревни на крутых каменистых холмах Южной Италии, среди зеленых полей Венето или у сапфирово-синего побережья Средиземного моря. Песня закончилась, и гости шумно выразили свое одобрение. Тони попросил дирижера создать фон для следующей репризы кистью по малому барабану. Он подал Чичи знак, и они начали. – Это твое платьице ужасно шуршит, – сказал Тони. Она раздраженно взглянула на него: – Платье. Если оно доходит до пола, то называется платьем. А не платьицем. – Прости. – Ну ты и gavone![61] – громко сказала девушка и сложила пальцы в характерном жесте. Гости зашлись от смеха. – Неужто ни одна из твоих бесчисленных подружек не объяснила тебе, в чем разница? – Чичи посмотрела в сторону зрителей и добавила: – Прошу прощения, монсеньор[62]. Не обращая на нее внимания, Тони продолжил: – Я хочу тебе кое-что сказать. Чичи приложила ладонь к уху и заявила: – Мне тебя не слышно, платье шуршит. – Я не для того притащился из самого Нью-Йорка, чтобы ты меня учила дизайну одежды. – Тогда зачем же ты приехал? – Видишь ли, Чичи, есть одна песенка, которая все выше поднимается в хит-параде, а написала ее одна юная леди с этого самого побережья. – О ком это ты, Тони? – Это я о тебе. – Тони приложил ладонь ко лбу козырьком, ища кого-то глазами среди зрителей. – А где Барбара и Люсиль? Сестры приблизились к сцене, подталкиваемые товарками с фабрики. – Поднимайтесь сюда! – крикнула Чичи. – Дамы и господа, без репетиций и прочих проволочек представляю вам мою семью – «Сестер Донателли». – Вместе с Тони Армой, – добавил Тони. Толпа громко выразила свой восторг. По знаку Тони оркестр заиграл «Скалку моей мамаши» в быстром темпе. Гости приготовились танцевать. Во время музыкальной интерлюдии Тони приобнял Чичи, отвернувшись от рампы. – Они знают эту песню, – сказал он. – Ее ведь здесь и записали впервые, – ответила Чичи. – А как же тогда Бристоль в штате Виргиния? Там она тоже имела большой успех. Квартет исполнил песню так же, как на пластинке, – четырехголосной гармонией, которая произвела мощный эффект. Исполнители поклонились под громкие аплодисменты зала. Не замедляясь, оркестр заиграл бодрую польку. Павильон снова наполнился радостным возбуждением. Чичи, Люсиль, Барбара и Тони спустились со сцены и присоединились за столиком к другим итальянцам. – Тони, это было великолепно! – воскликнула Изотта. – Чичи, bella![63] Джим поцеловал Чичи в губы. – Это было шикарно, – сказал он. – Спасибо, – улыбнулась Чичи. – Тони, это Джим Ламарка. Джим пожал Тони руку: – Рад познакомиться. – Не знал, что у нас бывают такие высокие парни, – пошутил Тони. – Теперь знаете, – вежливо ответил Джим. – Можно пригласить вас на этот танец, миссис Донателли? – Тони протянул руку Изотте. – Конечно, – улыбнулась она, принимая руку Тони и следуя за ним на танцевальную площадку. – Вы только поглядите, – сказала Люсиль, наблюдая вместе с сестрами, как мать танцует впервые со смерти отца. – А он ловкач! – Ты даже не представляешь себе какой. – И Чичи потянула Джима на танцпол. Чичи лавировала между столиками вместе с Джимом, приветствуя гостей так, будто это была ее свадьба. Потом оставила Джима за сигарами с ребятами из семьи Озелла. У Тони не было свободной минуты – ему пришлось танцевать с каждой присутствовавшей женщиной. На свадьбе оказалось множество его поклонниц, которых нельзя было обделить вниманием, но он приглашал и тех женщин, что скромно стояли в сторонке, – вдов и жен ушедших воевать мужчин. Чичи налила себе березового пива. – Можешь и мне налить, Чич? – раздался за ее спиной голос Тони. Он промокнул лоб носовым платком. – Наверное, лучше всего вывести тебя на улицу и окатить из шланга. Она отдала ему свою кружку пива и налила себе другую. – Я тут просто погибаю! Без подмоги не обойтись. Здешние женщины явно изголодались по танцам. – В этот вечер ты самый популярный в городе парень. – Только потому, что идет война. – Да нет, дело в тебе. У тебя врожденный талант покорять дамские сердца. – Я стараюсь быть настоящим симпатягой. – Ты и есть симпатяга. – Тогда почему ты мне чуть голову не оторвала в Чикаго? – Тогда ты получил по заслугам. – Допустим. Но похвали же меня хоть немного. Сегодня я искупаю все свои грехи. – Как идут дела в Нью-Йорке? – Я одинок. А вот ты – нет. Чичи посмотрела на Джима Ламарку, хохотавшего над чем-то вместе с братьями Озелла по другую сторону танцпола.