- Кроме бархатных портьер. - Никита засмеялся, опрокинул ее под себя, потом долго страстно целовал, шептал неразборчивые слова любви. Арина вновь ощутила приятное тепло внизу живота и отдалась вновь. Они перевели дух. Никита приподнялся на локте, хотел что-то сказать, но Арина закрыла его рот рукой. Ей показалось, что кто-то приоткрыл дверь и заглянул в комнату. - Ты не запер? - спросила она шепотом. - Я не подумал. А чего ты испугалась? Сегодня воскресенье, никто так рано не встанет. - Который час? - Не знаю. Часов восемь. - Уже? Но сейчас прислуга собираться начнет. Надо одеваться, Никита. Быстрее. - Ты беги. А я следом. Беги. Но она не успела не только убежать, даже одеться. Дверь распахнулась. На пороге, бледный, растрепанный, с перекошенным злостью лицом, стоял ее отец. - Шлюха, - зашипел он. - Дешевка. Арина охнула, прикрыла наготу рубашкой и зажмурилась. Какой стыд! - Подстелилась под конюха, мразь. - Барышников выплевывал слова с такой злостью, что Арина никак не могла прийти в себя от испуга, наконец она залепетала: - Папочка, мы любим друг друга… - Шлюха. А я еще не хотел отдавать твою руку Рукавишникову, думал, что он тебе не ровня. Крестьянский внук и графиня. Старый я дурак, конечно, он тебе не пара, ты с навозниками кувыркаешься! - Ваше превосходительство, Алексей Ананьевич… - робко начал Никита. - Заткнись, смерд! Я тебя на каторгу упеку. А дочь свою, потаскуху, первому попавшемуся старику в жены отдам. - Папочка… - А больше на тебя теперь никто не позарится. Ни один честный человек! - Отец завизжал. Его руки тряслись от переполняющей его злобы. - Я отдал тебе все, неблагодарная. И чем ты мне отплатила, дура? Убью! - Он вдруг бросился на Арину с кулаками. И замолотил скрюченными ладошками по ее лицу. Никита оттащил извивающегося и изрыгающего проклятия старика. Но Алексей вырвался и с новой силой вцепился в дочь. Теперь он схватил ее за волосы. - Подстилка! Я тебе покажу, как с холопами путаться… - Оставьте ее. - Никита подбежал сзади, оттеснил Барышникова. - Убью паскудину. - Отец задыхался, но волосы из рук не выпускал. - Папочка, перестань, мне больно. - Что ты знаешь о боли? Больно мне, я умираю от стыда. - Он хлестнул дочь по лицу, еще раз. Арина зарыдала. Никита больше не мог видеть искривленное от боли лицо любимой девушки, он схватил старика в охапку и отбросил без труда в сторону. Барышников отлетел, стукнулся о стену и осел. - На господина руку поднять посмел, щенок безродный? - Я не хотел, простите… - Тварь всякая будет меня бить? - Старик сощурился, а потом заверещал так громко, как только был способен: - Лю-ю-ю-ди! Убива-а-а-ют! - Папа, папочка, давай все уладим. - Заткнись, дура. На помо-о-ощь! Я твоего холопа-любовничка упеку в тюрьму, а тебя в сумасшедший дом. Там ты обойдешься мне гораздо дешевле. Арина еще что-то хотела сказать, но, услышав далекий топот, заметалась, запричитала. Кинула Никите тулуп, сама набросила шубу. - Беги, Лошадник любимый. Беги. Он тебя точно на каторгу отправит. Беги! - А ты? - Все хорошо будет. Потом найдешь меня. Беги к задней двери. Ну! - Она вытолкала Никиту из комнаты, которую заперла, чтобы отец не выбрался, а сама бросилась навстречу приближающимся людям, надеясь хоть на мгновение их задержать. Глава 14 Прошло три дня. Никита благополучно скрылся. Алексей приболел - сердце прихватило. Арина пребывала все это время в каком-то лихорадочном возбуждении. Она то весело кружилась по комнате, переполняемая радостью от удачного бегства любимого, то рыдала от тоски и одиночества, то бросалась к окну и видела в каждом проходящем мужчине Никиту. Она не спала ночами, думая о нем, мечтая, моля Бога о милости. Утром подымалась с постели то грустная, то готовая петь и прыгать от смутного предчувствия надвигающегося счастья. На четвертый день Алексей вышел из своей комнаты. Ссохшийся, бледный, сосредоточенный. Он был нарядно одет, причесан. По его приказу Арина пришла в библиотеку, села напротив него на стул с прямой спинкой. Опустила глаза. Ей было стыдно, но не за себя - за него. - Как ты себя чувствуешь? - сухо спросил отец. - А ты? - Не твое дело, как я себя чувствую. Ты наплевала на меня, так что не пытайся быть вежливой. - Папа, прости меня. Я не хотела, чтоб ты знал. - Хотела шоркаться по углам, как дешевая девка, что ж, понятно. Я не поверил, когда меня разбудил Федька-дворник и сказал, что видел вас в бельевой. Но пошел посмотреть. Что же я увидел? Моя дочь без стеснения валяется голая на полу… - Папочка, прости. Хочешь, я уеду, и ты никогда меня больше не увидишь? - И куда, интересно? - Если ты позволишь, в имение. - И на что ты там собираешься жить? Ты знаешь хотя бы, какой налог на землю должна будешь платить ежегодно? - Я как-нибудь проживу, не беспокойся. Я продам драгоценности, они ведь мои. Потом, Никита… - Плевать твоему Никите на тебя, дура. Знаешь, скольких он оприходовал за свою жизнь? Хотя графинь в его «джентльменском» списке, скорее всего, еще не было. В какой-то степени ты у него первая. - Он любит меня! - Если бы любил, не сбежал бы, как пес, поджав хвост. Он - смазливый конюх, а не благородный принц, о котором ты с детства мечтала. Что ж, дождалась. Конюшня вместо дворца, бельевая вместо королевского ложа. Дура! - Мне все равно, что ты говоришь. Я знаю, он любит меня и я его. Мы уедем, поженимся. - Дудки! - Отец гневно встал. - Если он появится под окнами дома, его пристрелят, как вора. А ты, дорогуша, отправляешься в монастырь, как я и обещал. - Ты не смеешь распоряжаться моей жизнью. Я совершеннолетняя. - Ты психбольная, и я это докажу. Выбирай: либо психушка, либо монастырь. - Я убегу! - Не сможешь. Я велел глаз с тебя не спускать. Не хватало мне большего позора, чем недавний. К счастью, о последнем никто не узнал. - Алексей Ананьевич снова сел, задумчиво посмотрел в окно, будто в комнате он был один, потом, словно очнувшись, произнес: - Ты еще здесь? Свободна. - Но, папа… - Не желаю тебя слушать. Ко мне человек должен прийти для делового разговора. Теперь я должен позаботиться о себе, а о тебе Господь теперь будет. - Папа… - Пошла вон! Арина выбежала из комнаты. Привалилась устало к двери. Закрыла глаза, чтобы не дать навернувшимся слезам скатиться по щекам. Она не будет плакать. Она еще поборется! Дождется Никиту, а потом убежит вместе с ним. Арина открыла глаза. Ей навстречу шел человек в черном. Полный, бородатый, длинноволосый. Лицо его показалось смутно знакомым. Арина посторонилась, давая незнакомцу пройти. Где же она его видела? Черные, с сильной проседью волосы и борода. Серые, чуть навыкате глаза. Густые брови. Невысокий, тучный, лет сорок с небольшим, хотя из-за полноты и седины выглядит старше. Мужчина равнодушно посмотрел на нее, взялся за ручку двери, потом резко обернулся, воззрился пристально, в глазах появилось странное выражение то ли тоски, то ли отчаяния. И тут Арина вспомнила! Незнакомец из леса. Тот, что скакал на вороном жеребце. Мужчина приоткрыл рот, словно хотел что-то сказать, потом, видно передумав, тряхнул головой, буркнул приветствие и вошел в библиотеку. Арина ушла, потом вернулась. Незнакомец ее заинтриговал, ей захотелось послушать, о чем он будет беседовать с ее отцом. Арина прижалась ухом к замочной скважине, как делала в детстве, и замерла. - Я ждал вас, Федор Григорьевич. Присаживайтесь. - Благодарю. Что за девушку я встретил у двери? - Говорил незнакомец правильно, но чуть заметно окая. - Дочь моя, Арина. - Правда? Я представлял ее совсем другой. Более светской, пышной.