– Ты не думаешь, что мы сейчас могли зачать еще одного ребенка? Гвен пожала плечами, глядя на двадцатифутовый фонтан брызг, который поднимался от разбивавшихся о прибойную стенку и осыпавшихся белой пеной волн. Яростные наскоки океанских волн на берег и их грохот эхом отзывались в беспокойной душе Гвен. Лоуренс поцеловал ее в макушку и постарался не выдать голосом тревоги. – О чем ты думаешь? – спросил он. – Ни о чем, – ответила Гвен. Они прогуливались по песчаной дорожке для экипажей, которая шла вдоль луга, и любовались великолепным алым закатом. Океан был у них за спиной. Он превратился в расплавленное золото, хотя вдали над ним снова собирались черные тучи. – Прошу тебя, не переживай, Гвен. Просто следи за собой и за Хью. А переживать за всех нас буду я. Верь мне, мы выдержим этот удар. На следующее утро погода была слишком неприятная, чтобы завтракать на длинной веранде отеля с видом на лужайки; восход над морем выдался ничем не примечательный, и Лоуренс с Гвен сидели среди пальм в холле гостиницы. Гвен слушала звяканье чашек о блюдца и наблюдала за откормленными европейцами, которые непринужденно болтали, попивая утренний чай и намазывая маслом тосты; они улыбались и беззаботно кивали друг другу. Ночью она почти не спала. Океан шумел слишком громко, так же бушевали и мысли у нее в голове. Гвен посмотрела на свой нетронутый завтрак – остывающую яичницу и подсыхающий бекон. Попыталась откусить кусочек тоста, но он показался ей безвкусным, будто она жевала картон. Гвен налила в чашку чай и подала ее Лоуренсу. На мгновение она ощутила злость на него: зачем он послушался Кристину! Другие плантаторы не поддались на ее уговоры, а он что же? Почему именно им выпало на долю столкнуться с неопределенным будущим? – Время истекает, – сказал Лоуренс, взял шляпу и поднялся. – Ты не обнимешь меня на прощание? Гвен резко встала, стыдясь своей вспышки гнева, и опрокинула полную чашку чая. Пока официант убирал пролитое, Гвен ждала, отступив назад. Она опустила глаза в пол и часто моргала, ведь обещала себе, что не расплачется, а напоследок покажет Лоуренсу уверенное и счастливое лицо. – Дорогая? – изогнув брови, проговорил Лоуренс и протянул к ней руки. Гвен едва замечала, что люди смотрят на них; ей так не хотелось расставаться с мужем; она кинулась вперед и прижалась к нему с каким-то отчаянием. Они оторвались друг от друга, Лоуренс погладил ее по щеке, утешительно и с любовью. Сердце Гвен наполнилось чувствами до краев, до боли. Ну зачем же он уезжает? – С нами все будет хорошо, правда? – прошептала она. Ей показалось или Лоуренс вправду отвел глаза, прежде чем ответить? Ей так нужно видеть его сильным, хотя это было не совсем справедливо: кто мог уверенно смотреть в будущее, когда в мире наступили смутные времена? Только вчера нью-йоркский банкир бросился с крыши фондовой биржи. И хотя Гвен очень хотелось сказать Лоуренсу, как ей грустно и как она боится, что эта печаль целиком захватит ее, стоит ему уйти, она удержала рот на замке. – Конечно, с нами все будет хорошо, – ответил Лоуренс. – Только помни: не важно, нравится тебе это или нет, но есть установленный порядок, как и что делается. Гвен нахмурилась и, склонив голову набок, отступила: – Но всегда ли он правилен, Лоуренс? Он выставил вперед подбородок: – Может, и нет, но сейчас не время что-то менять. Гвен не хотелось затевать спор с Лоуренсом перед самым его отъездом, но она невольно почувствовала раздражение. – Значит, мое мнение не в счет? – Я этого не говорил. – Но намекнул. Лоуренс пожал плечами: – Я просто хочу облегчить тебе жизнь. – Мне или себе? Он надел шляпу: – Прости, дорогая, давай не будем ссориться. Мне и правда нужно идти. – Ты сказал, я буду отвечать за все. – В конечном итоге – да. Но полагайся на советы Ника Макгрегора в том, что касается поместья. И главное, помни: я в тебя верю, Гвен, и рассчитываю, что ты будешь принимать верные решения. Поглядев на часы, он снова обнял ее. – А Верити? – Оставляю ее на тебя. Гвен кивнула, борясь со слезами. Лоуренс зашагал от нее большими шагами, потом с широкой улыбкой обернулся и помахал рукой. Сердце у нее сжалось, но ей удалось ответить ему тем же. Мгновение после ухода Лоуренса Гвен воображала, будто он отправился прогуляться по саду. Но потом плечи ее безвольно опустились. Она будет так скучать по нему – по знакомому ритму дыхания, по взглядам украдкой, которыми они иногда обменивались, и по теплу, которое она ощущала, когда муж обнимал ее. Гвен отругала себя. Какой смысл унывать, когда нужно разобраться с их финансовым положением, хотя ей казалось удивительным, что некие события, произошедшие в далекой Америке, могли оказать такое глубокое воздействие на нее, заброшенную на крошечную жемчужную каплю в океане, какой был Цейлон. В главном холле отеля она снова посмотрела сквозь открытые двери и с удивлением увидела садившуюся в небольшой новенький «роллс-ройс» Кристину. Гвен захотелось броситься вслед за Лоуренсом и проверить, не поплывет ли американка на том же корабле. Но она понимала: от этого станет только хуже и Лоуренс подумает, что она ему не доверяет. Глубоко вдохнув, Гвен решила, что займется покупками необходимых для Хью вещей. Навина ловко перешивала для мальчика одежду Лоуренса, но ему были нужны фломастеры и бумага. Немного позже у дверей кремово-красного кирпичного здания магазина «Каргиллс» к ней подошла горбатая морщинистая тамилка. Женщина быстро что-то проговорила и улыбнулась, обнажая редкие зубы с красными кончиками. Потом она плюнула себе на ладонь и вытерла плевок о руку Гвен. Тамилка снова залопотала, но Гвен все равно не понимала, чего та от нее хочет, и покосилась на арочный вход в дом, стремясь поскорее отделаться от навязчивой старухи. Стоило ей отвернуться, как та по-английски произнесла: «Деньги». Гвен опустила глаза и увидела, что у женщины под мышкой зажат кривой нож для обрезки кустов. Вытерев о юбку плевок, она сунула руку в сумочку, вытащила несколько монет и протянула старухе. Воспоминание об этом происшествии не покидало Гвен, пока она смотрела, как команда работников полировала медные трубы пневматической почты, по которым кассиры переправляли деньги на верхний этаж. Она купила фломастеры и ушла. На улицах царила атмосфера уныния, привычный городской шум немного стих. В воздухе по-прежнему носились запахи кокосовых орехов, корицы и жареной рыбы, но люди выглядели исхудавшими и подавленными, чайных лавок на улицах заметно поубавилось. Гвен старалась не думать о том, с чем предстоит столкнуться Лоуренсу в одиночку – если, конечно, он будет один, – но не могла удержаться от мысли, что он не сказал ей всего. Пусть правдой окажется хотя бы то, что ему не придется продавать плантацию, надеялась она. Плантация стала для нее домом, и для Хью тоже, они все любили это место. Гвен испытывала некую ностальгию по Англии, но не могла представить, что вернется туда жить, и едва признавалась себе в причинах этого, а одной из них было то, что, если это случится, она больше ничего не узнает о своей дочери и, конечно, никогда больше ее не увидит. Гуляя по Китайскому базару на Чатем-стрит, Гвен прошла мимо нескольких забитых рулонами шелка магазинов тканей, двух или трех лавок травников и еще нескольких, где продавались лакированные вещи. У окна чайной сидела Пру Бертрам. Она махнула Гвен, приглашая ее войти, но та постучала пальцем по наручным часам и покачала головой. Дальше ей попались на глаза витрины с сингальской медной посудой и изящными узорчатыми бокалами. Наконец Гвен остановилась перед ювелирным магазином и увидела Макгрегора. Он сидел в машине в нескольких ярдах от часовой башни и ждал ее, барабаня пальцами по рулю. Гвен бросила взгляд на витрину магазина и замерла. Пригляделась – не может быть, прошло столько времени! Невероятно! Она прищурилась, чтобы лучше видеть, и подняла руку, заслоняя глаза от солнца. Конечно, наверняка есть и другие, более-менее похожие на этот, но все же. Она быстро вошла в магазин. Ювелир достал для нее браслет из витрины. Гвен заколебалась, узнав цену, и немного поторговалась, но не могла оставить эту вещь здесь, чтобы ее купил – и носил – кто-то другой. Плевать на цену! – подумала Гвен, отдавая деньги хозяину лавки, потом проверила застежку и защелкнула браслет у себя на запястье – так будет надежнее. Озадаченная тем, каким образом появился в этой ювелирной лавке браслет Фрэн, она перебирала все подвешенные к нему амулеты, пока не дошла до маленького буддийского храма. Может, это добрый знак? Глава 22 По пути домой Гвен не покидали мысли о Фрэн. Она скучала по ее неукротимому нраву и переливчатому блеску ее каштановых волос, когда та встряхивала головой. Скучала по ее смеющимся голубым глазам и отдала бы все за возможность навести мост над пропастью отчуждения, разверзшейся между ними в Лондоне. Гвен чувствовала, будто потеряла что-то бесконечно драгоценное. У нее теперь нет сестры. Фрэн была ее сестрой, может, даже больше чем сестрой. Как ни крути, а они провели вместе почти все детство и оставались лучшими подругами, пока в их жизни не появился мистер Равасингхе. Гвен хотелось выбросить из головы мысли об этом человеке, а потому, раз дождь утих и не начинался снова почти всю дорогу, она попыталась вовлечь в разговор Ника Макгрегора, однако из-за рева мотора, который особенно усиливался, когда машина буксовала на размытых участках, это было нелегко. – Мне жаль, что мы не всегда находим взаимопонимание, – сказала Гвен в момент временного затишья. – Да, – отозвался Макгрегор и сменил тему. – Ну и дороги! Они стали лучше, но вы только взгляните. Каждый муссон портит их. – Как обстоят дела в рабочих линиях в такую погоду? – Бывает нелегко, признаюсь. Дети начинают болеть. Гвен сдвинула брови: – Но я думала, мы устроили там медицинскую клинику. – Она в зачаточном состоянии, миссис Хупер. Скорее просто аптека. – Ею управляет не доктор Партридж? Макгрегор засмеялся: – Доктор не для тамилов. Это один сингал из Коломбо. Они его не любят, понимаете, тамилы. – Почему? – Он сингал, миссис Хупер. Гвен раздраженно вздохнула: – Так наймите врача из тамилов, того, кто будет лучше их понимать. – О, этот парень прекрасно говорит по-тамильски. Гвен покосилась на Макгрегора: – Я имела в виду не язык, а культуру. – Боюсь, врачей-тамилов просто не существует. Дальше вы захотите выплачивать им деньги во время болезни, когда они не могут работать. – Разве это такая плохая идея? Благополучие людей, безусловно, имеет значение. – Вы не понимаете образа мыслей местных, моя дорогая. Если вы будете платить им больничные, они все до единого станут жаловаться на какие-нибудь воображаемые хвори и валяться в постели днями напролет. И мы не сможем ни собрать чай, ни заготовить его.