– Хорошо. – Могу я еще раз осмотреть ребенка? – Конечно. Лоуренс подошел к кроватке и взял на руки спящего сына. Сердце Гвен сжалось – он сделал это с таким благоговением. – Парень хоть куда. Ест без остановки. Гвен приняла замечание Лоуренса за критику. – Он голоден, Лоуренс, и это его успокаивает. Ты разве не слышал, как он плачет? Доктор сел на стул рядом с постелью Гвен и, взяв младенца на руки, осмотрел его: – Немножко маловат, но, кажется, набирает вес с каждым днем. – Он родился раньше срока, – сказал Лоуренс. – Да, разумеется. И все же я удивлен, что это были не близнецы. Вероятно, задержка жидкости. – (Гвен судорожно вздохнула.) – Извините, что я не смог быть с вами, хотя вы и сами прекрасно справились. – Честно признаться, я почти ничего не помню. – Так говорят многие матери, – кивнул доктор. – Хорошо, что память избирательна. – Это точно. Лоуренс, стоявший у изножья кровати, заговорил: – На самом деле, Джон, я беспокоюсь о Гвен. Она почти не спит, и ты сам видишь, какая она бледная. – Да. Бледная. – Ну так что? Что ты собираешься предпринять? – Лоуренс, не волнуйся. – Не волнуйся? – Он сжал пальцы в кулак и ударил им по ладони другой руки. – Как ты можешь такое говорить! – Я дам ей хорошее тонизирующее средство, но, боюсь, снотворное может повредить ребенку. Считается, что оно может проникать в материнское молоко. Пусть пройдет еще недели две, и если ситуация не улучшится, тогда посмотрим. Может быть, наймете кормилицу. Лоуренс надул щеки и выпустил воздух: – Если это все, что ты можешь предложить, остановимся пока на этом. Но черт побери, приятель, я хочу, чтобы ты внимательно следил за моей женой! – Разумеется, Лоуренс. Иначе и быть не может. Гвен в надежных руках, не сомневайся. – Я оставлю вас на пару минут, – вдруг сказал Лоуренс. Они с доктором сговорились? – Что вас беспокоит, Гвен? – спросил Партридж, как только Лоуренс вышел. Он положил Хью в кроватку и озадаченно посмотрел на свою пациентку. Гвен заглянула в его дружелюбные глаза, и в горле у нее встал ком. Но разве может она рассказать ему про Лиони? И как объяснить, что она постоянно сдерживает слезы и позволяет им пролиться, только когда остается одна или с Хью и от этого живет в страхе, как бы ее сын не впитал в себя ее чувство вины и не рос под этим гнетом. – Дело лишь в недосыпании? Вы можете рассказать мне. Моя работа – помогать людям. – Он похлопал ее по руке. – Есть что-то еще, верно? Гвен сглотнула комок. – Я… Партридж провел пальцами по своим редеющим волосам: – Вас беспокоит возобновление отношений с Лоуренсом? Я могу с ним поговорить. Она опустила голову в сильном смущении: – Нет, ничего такого. – Вы выглядите несчастной. – Правда? – Думаю, вы сами это знаете. Для женщины это нормально – после продолжительных родов чувствовать себя усталой, да к тому же малыш много ест, это неудивительно, но мне кажется… словом, мне кажется, есть что-то еще. Гвен закусила губу, пытаясь взять под контроль эмоции, и отвела глаза. Добропорядочная белая женщина не производит на свет цветного ребенка. «И не отдает его в чужие руки», – подумала Гвен. Хотя она и пыталась убедить себя, что отдать ребенка лучше, чем задушить, это не избавляло ее от ощущения, что она недостойна даже презрения, и никакие слова не могли вывести ее из этого безотрадного состояния. – Не хотите рассказать мне? – О, доктор, если… Дверь открылась, и вошел Лоуренс: – Вы закончили? Партридж посмотрел на Гвен. Она кивнула: – Да, мы закончили, пока что. Думаю, если твоя супруга заведет расписание кормлений и будет делать простые физические упражнения, это ей поможет. И помните: вы можете звонить мне в любое время, миссис Хупер. Провожая доктора, Лоуренс оглянулся: – Тебе не нужна компания? Я уверен, Верити с удовольствием посидит с тобой. Она хочет помогать. – Нет, Лоуренс, спасибо, – резко ответила Гвен. – Мне и так хорошо. Он отвернулся с несчастным видом, но у двери вновь оглянулся: – У нас все хорошо? Я имею в виду тебя и меня. – Конечно. Лоуренс кивнул и вышел. Она едва не открылась доктору, в самом деле хотела это сделать и расстроила мужа. Губы у нее задрожали, и она заскулила, ощутив вспышку жгучей боли в виске. Опять голова будет раскалываться. Когда это ощущение достигло высшей точки, Гвен уснула, но спала беспокойно. В комнату начали проникать сероватые лучи зари, и она проснулась, остро ощущая жажду, одиночество и отсутствие Лоуренса. Гвен представила себе, как держит на руках малютку-дочь, увидела ее лежащей в кроватке рядом с Хью, увидела так ясно, что грань между реальностью и фантазией почти стерлась. Она представила, как малышка сосет ее грудь, реснички трепещут на темных щечках. Образ казался таким живым, что Гвен потянуло сбегать в детскую. Вдруг Лиони все еще там? Сладко спит в кроватке рядом с Хью. Но, войдя туда, Гвен сразу увидела, что в комнате всего один ребенок. Она стояла молча и прислушивалась к дыханию сына – к одному дыханию, когда их должно быть два, – и чувствовала, что ее саму будто разорвали надвое. Сжав кулаки, Гвен развернулась и выбежала за дверь, сознавая, что ничто и никогда не заполнит эту зияющую пустоту в ее душе. Это ощущение снова подтолкнуло ее к зеркалу: нужно отыскать свое лицо – какое оно? Гвен уставилась на свое отражение и прищурила глаза, силясь вспомнить, что Лоуренс сказал доктору. Слова как будто убегали от нее. Она и сама не знала, что ожидала услышать, но в то же время ей казалось очень важным разобраться в этом. Вдруг обрывки фраз мужа всплыли в голове и сложились в одну, смысл которой был ясен: «Бог не допустит, чтобы с ней случилось то же, что с Кэролайн». Да, именно так. А Кэролайн умерла. После этого Гвен пыталась не думать. Ни о судьбе Кэролайн, ни о своей дочери. Но плакать она не перестала, сидела в темной ванной и лила слезы, которых там никто не видел. Навина принесла ей чай и тосты, но от вида еды Гвен затошнило; она оставила все стынуть на прикроватном столике. Гвен понимала, что нельзя вечно сидеть в своей комнате и нельзя допустить, чтобы случившееся разрушило ее жизнь и жизнь Лоуренса. Нужно найти в себе внутренние силы, проявить твердость характера, в которой до сих пор у нее не было надобности. Машинально она заставила себя умыться. Сидя за туалетным столиком, она рассматривала себя в зеркале. Лицо ее изменилось. Другие, может, ничего и не заметят, но Гвен видела разрушения. Сколько времени пройдет, прежде чем на ее лице зримо проявится чувство вины? Пять лет? Десять? Она оглядела ряд стеклянных флаконов с духами. Выбрала свои любимые «Après L’Ondée» и мазнула за ушами. Знакомый аромат наполнил воздух, Гвен взяла щетку для волос с серебряной ручкой и, пока расчесывала волосы, приняла решение. Положив щетку, она отыскала среди своих шелковых шарфов прелестную акварельку, сделанную мистером Равасингхе, – свой портрет. Взяв коробок спичек, которыми Навина разжигала очаг, Гвен посмотрела в окно. Казалось, на поверхности озера плавают мерцающие монетки из расплавленного золота; дом пробуждался к жизни, утреннее небо становилось ярче, облака пушистее, и на сердце у нее полегчало. Гвен кинула рисунок в корзину для бумаг, чиркнула спичкой и с наслаждением следила за тем, как листок вспыхнул, почернел и рассыпался в прах. Глава 12 Доктор посоветовал вести активную жизнь, и Гвен, хотя ей больше всего хотелось зарыться под одеяло и не вылезать оттуда ни сегодня, ни завтра, вообще никогда, через несколько дней все-таки заставила себя встать. Она оделась, стараясь ни о чем не думать, после чего попросила Навину присмотреть за Хью и принести его, только когда настанет время кормления. Это будет непросто, так как младенец много плакал, но ради общего блага ей нужно как-то перестроиться. Когда Гвен вышла из комнаты, ее тело наполнилось нервной энергией, она будто очнулась от долгой дремоты, и желание действовать возобладало в ней над угрызениями совести. Еще раньше она приметила кладовую в задней части дома – прохладную комнату на первом этаже с толстыми стенами и окном, обращенным в тенистую часть сада; кладовая располагалась рядом с кухней, а значит, есть доступ к воде – хорошее место для изготовления сыра. Высоко держа голову, Гвен прошествовала через весь дом и через заднюю дверь вышла во двор. Крошечная лилово-черная нектарница вспорхнула с земли прямо у нее из-под ног, за ней взлетела вторая, и обе взвились в ярко-голубое небо. Был прекрасный солнечный день. Гвен проследила взглядом за полетом птиц и услышала, как распахнулось окно. Верити высунулась наружу и помахала ей рукой: – Привет! Ты, я вижу, на ногах. – Да, да. На ногах. – Гвен, прищурившись, посмотрела на свою золовку. – Собираешься прогуляться? Тогда я с тобой. Мигом спущусь. – Нет, вообще-то, я собиралась разобрать кладовую.