– Не волнуйтесь, леди. Я принимала детей. – Но близнецы? Навина мотнула головой: – Мы позвоним доктору позже. Я принесу теплое питье. Она отсутствовала всего несколько минут и явилась со стаканом какого-то пахучего варева. – Ты уверена? – спросила Гвен, морща нос от запаха имбиря и гвоздики. Навина кивнула. Гвен выпила, и через несколько минут почувствовала жар и сильную тошноту. Все теперь давалось ей с трудом, однако Навина помогла хозяйке снять ночную рубашку и завернула ее в мягкое шерстяное одеяло. Испуганная нарастающей болью, Гвен слышала только звук своего дыхания. Она закрыла глаза и попыталась представить себе Лоуренса, пока Навина сходила за чистым бельем и перестелила постель. Служанка, привыкшая к пассивности, успокаивала ее своим присутствием, но Гвен не хватало мужа, и глаза ее увлажнились. Она утерла слезы, но тут новый спазм боли разорвал ее пополам. Гвен нагнулась вперед и застонала. Навина собралась было уйти, сказав: – Я опять позвоню доктору. Но Гвен схватила ее за рукав: – Не оставляй меня. Пусть дворецкий позвонит. Навина кивнула и, отдав приказание дворецкому, осталась ждать у открытой двери. Гвен про себя молилась, но ей было слышно, что на звонок никто не ответил – доктора не было дома. Сердце ее заколотилось. Они обе молчали. Навина смотрела в пол, и Гвен, чувствуя нарастающую панику, боролась с нервозностью. Вдруг что-нибудь пойдет не так? Что они будут делать? Она закрыла глаза и усилием воли успокоила сердце. Когда его удары стали реже, Гвен взглянула на Навину: – Ты была с Кэролайн, когда она рожала? – Да, леди. – И Лоуренс? – В доме тоже был. – У нее были трудные роды? – Нормальные. Как у вас. – Разве это нормально?! – При следующем жгучем приступе схваток Гвен подавила всхлип. – Почему никто не предупредил меня, что будет так больно? Навина, издавая какие-то утешительные звуки, помогла ей встать и принесла скамеечку, чтобы использовать ее как ступеньку. Гвен вся стала липкой от пота, но боль утихла, и это дало Навине время уложить хозяйку в постель. Немного поерзав, Гвен тихо лежала под одеялом с дынным запахом; роды, казалось, замедлились. Схватки стали не такими болезненными и происходили реже, следующие несколько часов прошли относительно спокойно. Гвен даже начала надеяться, что, вероятно, справится. Навина стала для нее не просто служанкой: она теперь была ей не то подругой, не то матерью. Странные сложились между ними отношения, но Гвен была благодарна старой айе. Она ненадолго погрузилась в не слишком приятное забытье, в котором ей на ум приходили смутные воспоминания о матери и мысли о том, как та рожала. Потом новая мучительная боль разломила ее надвое. Гвен перекатилась на бок и поджала колени. Боль вгрызалась в нее, тянула, ощущение было такое, будто от нее отрывают куски плоти. – Я хочу еще раз перевернуться. Помоги мне! Навина помогла ей встать на четвереньки на кровати. – Не тужьтесь, дышите, когда приходит боль. Это пройдет, леди. Гвен разомкнула губы и стала часто и неглубоко дышать, но потом схватки участились. Она сгибалась, когда они острым ножом врезались ей в живот, и, услышав крик, который как будто раздавался не из ее рта, а откуда-то снаружи, подумала, что, наверное, на свет хотят явиться не два маленьких ребенка, а что-то гораздо большее. Зачем женщины навлекают на себя такие муки? Гвен решила бороться с болью, вспоминая детские сказки, и сморщила лицо от натуги, силясь припомнить что-нибудь – что угодно, лишь бы отвлечься от происходившего внутри ее ада. При каждом приступе схваток она закусывала губу, пока не почувствовала вкус крови. «Все это связано с кровью, – думала она, – с густой красной кровью». Обливаясь пóтом, отчего уже и без того влажная простыня становилась еще более мокрой, Гвен пыталась не кричать, а перерывы между схватками все укорачивались. Еще один мучительный приступ боли, и Гвен начала отчаиваться. Она стучала кулаками по матрасу, переворачивалась с боку на бок и звала мать, абсолютно уверенная, что ей не выжить. – Господи Иисусе! – просипела она сквозь сжатые зубы. – Помоги мне! Навина не отходила от хозяйки и держала ее за руку, все время подбадривая. У Гвен не осталось сил говорить, она медленно выдохнула и перевернулась на спину, распрямила на мгновение свои бледные ноги, потом, согнув колени, подтянула пятки к ягодицам. Приподняв голову, чтобы посмотреть себе между ног, она почувствовала, что в ней как будто что-то расцепилось, и раздвинула колени. Остатки стыдливости совершенно покинули ее. – Вдохните глубоко, когда я начну считать, леди, задержите дыхание и тужьтесь. На счет «десять» снова вдохните, задержите дыхание и тужьтесь. – Где доктор? Мне нужен доктор! Навина покачала головой. Гвен, лежа с закрытыми глазами и разметавшимися по подушке волосами, вдохнула, потужилась и ощутила жжение в заднем проходе. Появился запах фекалий, и она, слишком истерзанная, чтобы переживать из-за этого, подумала, что все кончилось, но потом, еще раз изо всех сил потужившись, почувствовала раздирающую боль в промежности. Она собралась уже снова начать тужиться, но Навина тронула ее запястье: – Нет, леди, не тужьтесь. Дайте ребенку выскользнуть. Несколько мгновений ничего не происходило, затем возникло скользкое ощущение между ног. Навина нагнулась, чтобы перерезать пуповину, а потом взяла на руки ребенка. Она обтерла его и улыбнулась, глаза ее были полны слез. – О, моя госпожа, у вас прекрасный мальчик, вот что. – Мальчик. – Да, леди. Гвен вытянула руки и уставилась на помятое, сморщенное личико своего первенца. Настал момент глубокого умиротворения, такого сильного, что она почти забыла все, что ей пришлось перенести. Ручка малыша сжималась и разжималась, будто он пытался ощупать пальчиками мир, в котором оказался. Он был прекрасен, и Гвен, чувствуя себя первой в мире женщиной, которая произвела на свет ребенка, заплакала от гордости. – Привет, малыш, – проговорила она в промежутках между всхлипами. Вдруг комнату огласил крик младенца. Гвен посмотрела на Навину: – Жуть! Он, похоже, страшно зол. – Это добрый знак. Здоровые легкие. Хороший, сильный мальчик. Гвен улыбнулась: – Я так устала. – Вам нужно отдохнуть. Скоро появится второй. Навина запеленала малыша, надела ему на головку чепчик и покачала на руках, после чего положила в кроватку, где он время от времени попискивал. Вскоре после того, как Навина обмыла свою хозяйку, вышел послед. Минуло еще полтора часа, и ранним утром Гвен родила второго ребенка. Силы оставили ее, единственной мыслью было: слава богу, все кончилось! Она приподнялась, силясь посмотреть на второго малыша, но не смогла удержаться на локтях и упала обратно на подушку, откуда смотрела, как Навина заворачивает младенца в одеяльце. – Кто там? Мальчик или девочка? – (Секунды шли. Мир завис в шатком равновесии.) – Ну? – Это девочка, леди. – Как хорошо, мальчик и девочка. Гвен снова попыталась подняться и посмотреть, но, совершив это невероятное усилие, успела только мельком увидеть спеленутого ребенка на руках у молча выходившей из комнаты Навины. Гвен задержала дыхание и прислушалась. Из детской доносился тихий-тихий плач. Очень слабый. Совсем слабый. Воздух вдруг сгустился, так что Гвен стало трудно дышать. Она не видела толком свою дочь и не была уверена, но малышка как будто была какого-то странного цвета. Испугавшись, что пуповина задушила ее крошку, Гвен попыталась позвать Навину, но вместо голоса изо рта раздался какой-то скрип. Она попробовала снова, потом свесила ноги с кровати и попыталась встать, но, ощутив прилив жара, упала обратно на постель. Она взглянула на своего сына. Хью – так они решили назвать его. Их маленькое чудо. Он перестал плакать в тот момент, когда родилась его сестра-близняшка, и теперь крепко спал. Гвен лежала на кровати, все мышцы у нее болели. Она закрыла глаза, а когда открыла их, в ее поле зрения попала Навина, сидевшая на стуле рядом с постелью. – Я принесла чай для вас, леди. Гвен села и вытерла со лба капли пота. – Где близняшка? – Навина опустила глаза, но Гвен, протянув руку, схватила ее за рукав. – Где моя дочь? – (Сингалка открыла рот, будто хотела заговорить, но не произнесла ни звука. Лицо ее было спокойно, волнение выдавали лишь сложенные на коленях узловатые руки.) – Что ты с ней сделала? С ней все в порядке? – (Ответа не было.) – Навина, принеси ребенка, сейчас же! Ты меня слышишь? – Голос Гвен от страха перешел в визг; служанка покачала головой, и Гвен глотнула воздуха. – Она умерла? – Нет. – Я не понимаю. Мне нужно увидеть ее. Сейчас. Принеси ее! Я приказываю тебе: принеси мне дочь или ты немедленно покинешь этот дом! Навина медленно поднялась на ноги: – Хорошо, леди. Мир воображаемых страхов разросся до гигантских размеров, и Гвен почувствовала, будто ее грудь перехватило железной скобой. Что случилось с девочкой? Может, у нее какое-нибудь страшное уродство? Или отвратительная болезнь? Гвен хотелось видеть Лоуренса. Почему его нет? Прошло несколько минут, и в комнату вошла Навина с завернутым в одеяло ребенком на руках. Гвен услышала тихий плач и протянула руки. Айя положила в них младенца, отошла и опустила глаза в пол. Гвен набрала в грудь воздуха и размотала теплое одеяло. На девочке был один только подгузник из махровой ткани. Малышка открыла глаза. Гвен задержала дыхание, осматривая ребенка. Крошечные пальчики, круглый животик, темные-претемные глаза и блестящая, будто отполированная, кожа. Онемев от изумления, Гвен взглянула на Навину: – Этот ребенок прекрасен. – (Сингалка кивнула.) – Совершенен. – (Айя склонила голову.) – Но это не белый ребенок.