– А потом? – Лопасть ротора измельчает листья, затем их просеивают, чтобы отделить крупные от мелких. – (Гвен принюхалась, теперь в воздухе пахло чем-то вроде сена, а чай напоминал видом резаный табак.) – Потом чай ферментируют в сушильных комнатах. В процессе ферментации чайный лист становится черным. – Я и не представляла, что в мою утреннюю чашку чая вложено столько труда. Лоуренс поцеловал ее в макушку: – Это еще не конец. Чтобы остановить ферментацию, чай обжигают, потом еще раз просеивают, разделяя на сорта, и только после этого окончательно проверяют, пакуют и отправляют в Лондон или в Коломбо. – Столько работы! У твоего управляющего, наверное, огромный опыт. – Да, – засмеялся Лоуренс. – Как видишь, у него есть помощники – чайные мастера и дюжина работников, но сам он живет в поместье с детства. Раньше работал на моего отца и действительно отлично знает свое дело. – А кто же в конце концов продает чай? – Устраивают аукционы в Коломбо или в Лондоне, и мой агент там улаживает мои финансовые дела. Ну вот что, думаю, скоро дадут полуденный гудок, и здесь тебе покажется, что он невыносимо громкий. Лоуренс улыбнулся, и Гвен ощутила, какой могущественный человек ее муж. Он не только крепок и силен от физической работы, но и к тому же решителен и очень ответствен. И хотя у него были какие-то сложности с введением изменений в производство, Гвен прониклась абсолютной уверенностью, что у него все получится. – Мне очень приятно, что ты интересуешься всем этим, – сказал он. – А Кэролайн интересовалась? – Не очень. – Он взял ее за руку и вывел наружу. Туман рассеялся, и небо прояснилось. Казалось, что дождя больше не будет. – Лоуренс, а почему твоя сестра не замужем? Он нахмурился и посмотрел на нее очень серьезно: – Я не теряю надежды. – Но почему до сих пор этого не случилось? – Я не знаю. Она непростая девушка, Гвен. Надеюсь, ты это понимаешь. В нее влюблялись мужчины, но она их отталкивала. Для меня это загадка. Гвен не стала говорить, что временами ей кажется, будто Верити делает все, чтобы не нравиться мужчинам. Гудок загудел, когда они прошли ярдов сто по дороге к дому. Гвен зажала уши руками, споткнулась о валявшуюся на тропе ветку и едва не упала. Лоуренс застонал: – Я же говорил! Она выровнялась и побежала. Лоуренс и Спью погнались за ней, потом Лоуренс нагнулся и подхватил ее на руки. – Поставьте меня сейчас же, Лоуренс Кристофер Хупер. Вдруг нас кто-нибудь видит! – Тебя нельзя отпускать одну даже спуститься с холма. Ты обязательно поцарапаешься, набьешь себе шишку, поранишь коленку или порежешься, поэтому я тебя понесу. После обеда какие-то крики оторвали Гвен от чтения детектива, которым она увлеклась. Неохотно отложив книгу, она встала, намереваясь посмотреть, что происходит. Она услышала, как Лоуренс зовет Навину, а сам пытается успокоить Фрэн, сидевшую на диване с припухшими злыми глазами, по ее раскрасневшимся щекам текли слезы. Гвен сразу подошла к сестре: – Дорогая, что случилось? Ты получила плохие новости? Фрэн помотала головой, сглотнула, не в силах говорить, и снова начала всхлипывать. – Ее браслет с амулетами, – сказал Лоуренс. – Он пропал. Но я не понимаю, почему это ее так расстроило. Я сказал, что куплю ей новый, но она только сильнее расплакалась. – (Фрэн встала, развернулась и убежала.) – Вот видишь. – Лоуренс, ты идиот! Это был браслет ее матери. Все амулеты особенные, ее мать собирала их всю жизнь. Каждый что-то значит для Фрэн. Этот браслет ничем не заменишь. – Я не знал, – расстроился Лоуренс. – И мы ничего не можем сделать? – Организуй поиски, Лоуренс. Вот что ты можешь сделать. Пусть все слуги ищут. Я попытаюсь успокоить сестру. На следующее утро Фрэн не вышла к завтраку. Гвен постучалась к ней в комнату и вошла на цыпочках. Ставни закрыты, воздух спертый – за ночь скопился запах пота. Гвен подошла к окну, чтобы проветрить комнату. – Что-нибудь не так? – спросила она, глядя на Фрэн. – Ты до сих пор не встала. Забыла, что мы сегодня обедаем в гостях? – Я чувствую себя ужасно, Гвен. Совершенно ужасно. Гвен посмотрела на сестру – пухлые губы, длинные ресницы и всего два розовых пятнышка на безупречном лице. Как так получается, что Фрэн выглядит прелестно, даже когда ей нездоровится, а самой Гвен стоит только разок чихнуть, и она сразу становится бледной – это в лучшем случае, а в худшем – начинает походить на призрака. Гвен села на край постели и положила ладонь на лоб кузины. Фрэн редко жалела себя. – Ты ужасно горячая, – сказала Гвен. – Я попрошу Навину, чтобы она принесла тебе овсянку и чай в постель. – Я не могу есть. – Можешь не есть, но попить нужно обязательно. Гвен не могла притворяться, что она не расстроена. Сегодня они с Фрэн должны были поехать в Нувара-Элию на ланч с Кристиной и мистером Равасингхе. Ей хотелось еще раз увидеть эту женщину, отчасти из любопытства, отчасти для успокоения, а теперь Фрэн проснулась в лихорадке, и они наверняка никуда не поедут. – Это оттого, что вчера ты была так расстроена, – сказала Гвен, – и погода плохая. Фрэн застонала: – Вряд ли мой браслет найдется. Его украли, я уверена. Гвен задумалась. – А он был у тебя после бала? – Точно был. Ты знаешь, я надеваю его почти каждый день и заметила бы, если бы он пропал. – Мне очень жаль, – сказала Гвен, и Фрэн шмыгнула носом. – Ты не переживай из-за сегодняшнего визита. Съездим в другой раз. – Нет, Гвен, ты пойди. Сави покажет свою картину. Хотя бы одна из нас должна быть там. – Фрэн, тебе нравится мистер Равасингхе? Она покраснела: – Нравится. И даже очень. – Верю. Он привлекательный мужчина, и в определенных кругах это модно – покровительствовать художникам, но родителей хватит удар. – Хотя Гвен говорила это с улыбкой, в ее словах звучал укор. – Твоих родителей, Гвен. Наступила тишина. – Слушай, – начала Гвен, – я не могу поехать без тебя. Лоуренсу это не понравится. Не знаю почему, но он не особенно расположен к Сави. Фрэн в легком раздражении махнула рукой: – Вероятно, это просто потому, что он сингал. Гвен покачала головой: – Не думаю, что дело только в этом. – Ну и не говори ему ничего. Ужасно не хочется расстраивать Сави. Прошу тебя, поезжай. – А если Лоуренс узнает? – О, я уверена, ты что-нибудь придумаешь. Успеешь вернуться к ужину? – На поезде – наверное. – Ну вот, ты вернешься, он, может, вообще ничего не заметит.