— Пайдом дальш. Далш. Туда! Грузин указал на дверь за прилавком, открыл её. Жека подошёл и заглянул. Пустое помещение с полками. На полу мешки, деревянные поддоны какие-то. — Ты нас чё, за лохов держишь? — недовольно нахмурился Жека. — Чё ты нас в какой-то свинарник притащил? Закрыть там что ли хочешь? Грузин хитро улыбнулся и развёл руками. По всему видать, что хотел развести. — Пойдом туда! — грузин что-то крикнул на своём, и четверо плечистых парней, сидевших в углу, встали, и освободили место, с ног до головы смерив взглядом пацанов. — Пашлы! Садыс! Жека сел, и сразу осторожно вывалил на стол золото. Славян садиться не стал. Сунув руки в карманы олимпийки, остался стоять сзади. И не понятно было, что у него в кармане — то ли ствол, то ли ничего. Грузин грузно дыша, опустился на стул, достал из кармана лупу, и склонился над золотом, неспешно перебирая его. Потом откинулся на сиденье, вытирая вспотевший лоб большим платком. Жека видел, что взволновался он, и жадность наверняка взыграла. — Калцо так сыбе. Цэп рваный. Ремонт надо. Писот рублэй. Больш ны дам. Он у вас ровованый. — Всё, короче, пойдём других искать! — слукавил Жека, делая вид, что хочет подняться, и сгрести золото. — Пацанва за неё три косаря платили, когда брали у ваших в Грузии, а ты нам заливаешь, что пятихатка. — Тыхо! Тыхо! — чуть не упал со стула грузин. — Ныкаво тут нэт, кто как я платыт! Говоры, сколко хочешь? — Два косаря давай и расходимся. — Два косар! Ты дылавой! Сам падумай! Три касар новый стоит! Новый! С тыкэткай! С чэкам! Твой уже ношеный. Он уже полтора стоиль. Так твой калцо царапын ест. Цеп рваный. Нэт! Мынога! — Давай тыщу сто и расходимся! — словно недовольно покачал головой Жека, как будто признавая правоту грузина. — Кусок и всо! Болше ны дам! — решительно заявил грузин, и не давая пацанам опомниться, вытащив из внутреннего кармана пачку денег, отсчитал десять сторублёвок, и с грохотом, как вколачивая, положил её на стол. — На! Свабодын! Как от сэрца отрываю! — Ну ладно. Кусок так кусок, — Жека взял деньги, посмотрел на просвет, чтоб не фальшивые были, потом свернул, сунул себе в карман джинсов, и встал с сиденья. — Ну мы пошли. Давай, дядь, счастливо. — Иды! Грабитыл! — усмехнулся грузин. — Своруешь ещё чо, ташы. У Вано денги ест! Жека со Славяном вышли и огляделись. Кроме четверых выгнанных Вано из кафе качков, ни кого поблизости не было. Так… Люди ходили туда-сюда. — Пля… Жека! Ты мастер развода! — чуть не свалился от смеха Славян, когда шли от кафе. — Всё как хотел сделал! — Да… Так… — неопределённо согласился Жека, думая, что делать дальше. — Этот мужик хоть и сначала хотел наколоть, но потом понял, что не лохи перед ним, и нормально всё разрулил, по деловому. И себе взял, и нас не обидел. — Чё, на автобус пойдём? — закуривая, спросил Славян. — Или тут же прибарахлимся? — Нет, братан, сейчас нам отсюда когти рвать надо, чтоб и не спалиться, и у кого на наш кусок интерес не встал, — решительно заявил Жека. — Пошли, бомбилу найдём. На стоянке у рынка бомбил — только в путь. И машины всякие, начиная от Запорожца, до шахтёрских восьмёрок. Выбрали неказистенькую белую ВАЗ 2106, за рулём — неприметный мужичок в кепочке и пиджаке. Глаза с чёрной угольной каёмкой — шахтёр. За четвертак договорились до своего города, до рынка. Жека впереди сел, долго пытался пристегнуться, и всё не выходило — первый раз ездил на машине. Ремень то на шею накидывал, то за плечо цеплял, пока частник не пристегнул. — Вы чё, пацаны, на машине никогда не ездили? — удивился шахтёр. — Сразу видать. — Не, куда нам! — согласился Жека. — Сроду машины не было, ни у нас, ни у родни! — И на такси не ездили что ли? — Неее…. Жека вспомнил, как он ещё пацаном с батей единственный раз ездил в такси, когда забирали мать с младшей сестрой из роддома. Тогда батя раскошелился на рупь. После этого только автобусы, трамваи, электрички… Мужик ехал осторожно, сильно не гнал. Опять те же леса, горы, поля… — А вы, пацаны, чё к нам в город-то ездили? — прервал молчание мужик, глянув на Жеку, и блеснув стальными зубами в усмешке. — Редко так мотаюсь. В основном у себя. Пятак насшибаю за день, и то хорошо. — Да сказали нам что пиво хорошее у вас, вашенского пивзавода, — соврал Жека. — Наше-то так себе, как моча. Ваше все хвалят, а у нас его нет. — Чё-то пустые едете, без пивка, — заметил мужик, ухмыльнувшись, и опять блеснув вставными зубами. — Выпили что-ли? — Так мы не нашли! — возразил Жека. — В два продуктовых зашли, ничего нет. На рынке есть, у шашлычников. Так там к каждой бутылке шашлык надо купить. И поехали вот на пивные колобасы обратно, устали уже мотыляться. Ничё… Чай попьём, умнее будем. — Это вы не там искали. Не повезло. Бывает. Надо было сразу на пивзавод ехать. У них там в фирменном всегда есть. Если поедете опять, на автовокзале сядете на трамвай, и ещё после барахолки проедете три остановки, и как раз пивзавод, кирпичный такой. Там магазин сразу увидите — у него десяток местных фармазонов трётся постоянно. А пиво внатуре наше хорошее. Как квас пьёшь, даже горечи нет… Так за неспешными разговорами и доехали до своего города, потом попросили водилу проехать подальше, до рынка, сунув ему рупь. Доехали быстро. — Ну давайте, пацаны, удачи! — мужик махнул рукой и уехал обратно, к себе. — На барахолку пока соваться не будем, — Жека осмотрелся, отошёл в уголок за рынком, и неспеша закурил. — Там могли запомнить нас. Пусть пока шухер уляжется. Чё, пойдёшь со мной на базар? — Не, Жека, мне ничё не надо, — отказался Славян. — Ща на бомбилу прыгну и домой. — Ну смотри. Вот тебе твоя доля, — Жека отсчитал пятьсот рублей и сунул Славяну. — Короче, если чё, я завтра погулять выйду, вечером, после работы. — С Сахарихой? — ехидно улыбнулся Славян. — С ней. Ну и ты с Пущей подгребай. — Ладно. Давай. Пока! Славян быстрым шагом ушёл, а Жека, выкурив ещё одну, пошёл на базар. С собой у него было 700 рублей — двухмесячная зарплата отца. И он решил купить себе новый спортивный костюм и кроссовки. Нацелился на адидасы. Лишь бы размер был подходящий. У входа на рынок как всегда, небольшие кооперативные кафешки, дымящиеся мангалы. Каталы на картонках, положенных прямо на асфальте, в напёрсток разводят на бабки клюнувших лохов. У каждого каталы рядом трётся крыша — два наголо бритых накачанных парня в спортивках. Попробуй только, не заплати… Жека слыхал, тут и машины, и квартиры кооперативные проигрывали и даже жён своих с дочерями. — Э! Парень, парень! — заорал катала, худощавый бойкий мужик, сидящий на кортанах перед картонкой с тремя напёрстками. — Давай сыграем на интерес! Ты фартовый — пинжак новый! Проиграешь — назанимаешь! Выиграешь — сто рублей дам! Шарики катаются — игра начинается! Жека усмехнулся, покачал головой, и пошёл дальше, в ворота. Тут конечно, народа тьма тьмущая, чего только не продают. Но и смотреть надо в оба — на каждом шагу карманники пасут беспечных зазевавшихся лохов. Вот и они. Работают втроём. Ждут, пока лох не станет проходить через толпу, там двое делают вид, как будто нечаянно наткнулись на него, устраивают сутолоку, отодвигая лоха немного в сторону, прямо на третьего, который в это время быстро шмонает внутренний карман, боковы, карманы брюк. Да так, что и не заметишь — не почувствуешь. Женщинам режут сумки отточенным до бритвенной остроты пятаком, потом вытащат кошелёк. Тут же цыганки-мошенницы ищут свою жертву. — Эй, маладая, залатая! Вижу — на тебе проклятте лежит! Толька я снят магу! Эй, маладой! Па тибе вижу — грех на тибе! Снят надо! Жека, сунув руку в карман с деньгами, чтоб не стырили, продрался сквозь толпу со всякой самодельной мелочёвкой и дошёл до места, где торговали одеждой. Походил по рядам, дошёл до места, где продавали спортивки. Самодельные прилавки, затянутые мешковиной, протянутые верёвки со спортивными костюмами. Были и адики. — Чё по чём? — спросил Жека, прощупывая эластик. Весь толстый, не палёный. Самые крутые спортивки считались чёрного цвета, но было их мало, попадались редко, и ходили легенды, что стоят они баснословных денег, и поэтому покупают их только крутые. Но Жеке больше нравились светло синие штаны и олимпийка. Простые, и самые крутые. Такие тут и были. — 300 прошу. Будешь брать — за 250 отдам! — затараторил продавец, средних лет шустрый мужичок в точно таких же спортивках, что и на вешалке. — Сам ношу, братан! Как от себя отрываю! — За 240 отдашь? — Отдам! Давай, бери, мерить туда заходи, там картонка есть, я одеяло подержу! Жека зашёл между прилавками, встал на грязноватую затоптанную картонку, разулся, сначала снял джинсы, и померил штаны, потом олимпийку. Попрыгал. Всё сидело идеально. Хозяин, пока Жека мерил одежду, закрыл его одеялом от проходящей толпы, и всё держал, пока тот не оделся. — Беру! Давай за 240, как договаривались! — Жека отсчитал 300 рублей, сунул хозяину, взял сдачу, полтинник и чирик, пошёл дальше. Таскаться с костюмом в руках неохота, поэтому купил дальше в рядах спортивную сумку с ремнём через плечо, сунул туда одежду, и пошёл за кроссовками. Глава 13. Вениамин Людвигович С кроссами тоже повезло. Прикупил за 200 рублей такие, которые и хотел. Чёрные, с тремя белыми полосками. Налезли как будто на него шиты. Хотел торгануться с продавцом, чтоб за 180 отдал, но тот отказался — и так дешевле всякого. Засунул и кроссы в сумку, до кучи. По пути купил электронные часы «Монтана» за 30 рублей — давно хотел, они как раз пошли в моду. Долго думал, что купить Светке на день рождения, но ничего так и не решил. Хотя дата круглая, надо постараться, пусть даже и не позовёт. Уже почти вышел с рынка, когда вспомнил, что мать сказала съездить за картошкой к деду. Но сейчас-то, понятное дело, уже не съездишь никуда. Жека купил ведро картошки на рынке, отдав 3 рубля, ссыпал её в купленную тут же большую вельветовую авоську, поймал бомбилу на копейке, и поехал домой. Не доезжая квартал до дома, сказал водителе, чтоб тормознул — решил прогуляться пешком, не стоило попадаться на глаза ни пацанам, ни соседям. Жека чувствовал, что затеяв со Славяном большие дела, перешагнул зыбкую грань между дворовой шпаной и миром крутых людей, ворочающих деньгами и жизнями. Теперь их дела — только их дела. — Где взял? — первым делом спросила мать, увидев покупки. — Да так… На работе премию дали, — соврал Жека. — Ещё… Стипендию получил. Серый конечно, был в теме, и знал, что такую одежду ни на какие премии купить невозможно. Так же как и на среднюю зарплату, но промолчал. Жил он, как и брат, по принципу — слово серебро, молчание золото. Вечером гулять не пошёл, остаток дня тренировался, потом читал «Комсомолку» и «Аргументы». Сел поиграть с братьями в шахматы. Спать лёг пораньше — завтра на работу. Жека шёл утром на смену, и думал, что сахарная тема всё-таки хорошая. Тырить там имеет смысл. Но самое главное, это не своровать — самое главное продать сворованное. Потому что если не сможешь продать, какой смысл в воровстве вообще? Проще тогда сидеть ровно. На фабрике был дефицит. Зефир и мармелад. Карамель имело смысл воровать, если она тоже дефицитная. «Сказка», «Молочная», «Раковые шейки». Эти считались дефицитом даже во времена, когда ещё конфеты свободно можно было купить в магазине. Всё просто. Они со сгущёнкой. Ещё на этой фабрике выпускали карамель «Вишня в коньяке». Но это вообще был самый шик, самая дорогая, по 3 рубля 80 копеек. Пользовался спросом и «Снежок». Обычная карамель — «Дюшес», «Абрикосовая», «Яблочная», «Мятная», стоили 1 рубль 50 копеек, да и особым дефицитом они не были, так же как и карамельные драже. Купить их можно было даже не по талонам. На складе кондитерской фабрики было всё. Сгущёнка в промышленной таре — в 100 литровых деревянных бочках, мёд в алюминиевых флягах, громадные твёрдые куски настоящего 100 процентного какао, самые различные орехи, от грецких, до фундука и арахиса. Да… Здесь было чем поживиться. Но частного производства кондитерских изделий в стране ещё не было, и сдать сырьё было некуда.