И я заставляю свои колени не дрожать и смотрю ему прямо в глаза. И говорю так громко и четко, как никогда в жизни: – Джексон, меня пугает не то, что ты вампир. А то, что ты можешь сейчас уйти и я так никогда и не узнаю, как это бывает. И не успеваю я осознать, что происходит, как Джексон оскаливает клыки, хватает меня, обхватывает руками, разворачивает спиной к себе, зарывается пальцами в мои волосы, отводит мою голову назад… И вонзает зубы в мою шею. Глава 48 В твоем кармане спрятан деревянный кол или ты просто рад меня видеть? На секунду или две меня парализует паника. Я не могу ни чувствовать, ни думать, ни дышать и жду… жду боли, пустоты, смерти. Но время идет, ожидаемой боли нет, в мою кровь перестает поступать адреналин, и я начинаю понимать, что то, что делает со мной Джексон – что бы это ни было, – совсем не больно. А даже очень и очень… приятно. По всему моему телу, словно мед, разливается блаженство, внутри меня зажигается прежде неведомый мне огонь, мои колени подгибаются окончательно, и теперь меня держат только его крепкие руки, и я задираю голову еще больше, чтобы ему было удобнее. Он издает тихий рык, отдающийся во всем моем теле, и мне кажется, что земля под моими ногами дрожит. Блаженство нарастает, меня охватывает трепет. Я прижимаюсь к нему еще теснее и невольно закрываю глаза. Я отчаянно хочу чего-то большего – хочу Джексона и того, что он стремится то ли дать мне, то ли взять у меня. Но он владеет собой так хорошо, как я не могла себе и представить, ибо едва только наслаждение угрожает сокрушить, раздавить меня, он отстраняется и нежно проводит языком по следу укуса – от этой ласки меня накрывает лавина чувств. Я продолжаю стоять, приникнув к нему, держась за него, зная, что только его руки не дают мне упасть, и чувствуя, как блаженство сменяется истомой, от которой я не могу даже разомкнуть веки, не говоря уже о том, чтобы отодвинуться от него хотя бы на шаг. Будто бы мне того хотелось. – С тобой все нормально? – тихо бормочет он мне в ухо, и в голосе его звучит такая теплота, какой я никогда еще в нем не слышала. – Ты шутишь? – так же тихо отвечаю я. – Мне еще никогда не было так хорошо. Это было великолепно. Ты великолепен. Он смеется: – Да, когда ты вампир, большого количества плюсов это не дает, так что надо пользоваться теми, которые ты можешь найти. – Ясное дело. – Я поворачиваюсь к нему, все так же не открывая глаз, поднимаю лицо, складываю губы для поцелуя и молюсь, чтобы он не отшатнулся от меня. Он не отшатывается, а припадает губами к моим губам в нежном поцелуе, от которого у меня опять занимается дух. Текут мгновения, он чуть приподнимает голову, но я не перестаю ее держать. Не желая отпускать его, этого парня, которому даны такая сила и такая нежность, желая, чтобы он подарил мне еще немного себя. И он дарит мне себя, соприкасаясь со мной губами, водя языком по моей нижней губе, пока я наконец не нахожу в себе силы отпустить его. Я отстраняюсь, медленно открываю глаза и вижу, что Джексон смотрит на меня и в его темных глазах горит такая страсть, что я не знаю, смеяться мне или плакать. – Теперь никто не причинит тебе вреда, Грейс, – шепчет он. – Знаю, – шепчу я в ответ. – Благодаря тебе. В глубине его обсидиановых глаз вспыхивает удивление. – Неужели ты думала… – Он осекается, когда пол под нашими ногами начинает ходить ходуном. – Нам надо зайти в дверной проем, – говорю я, оглядываясь по сторонам в поисках ближайшей двери. Но он только закрывает глаза, делает глубокий вдох, и подземные толчки затихают. Я ошеломлена. – Ты… – Мой голос срывается, я прочищаю горло и пытаюсь опять: – Землетрясения – это ты? Он кивает и отводит взгляд. – И сильные тоже? – спрашиваю я и чувствую, как у меня округляются глаза. – Все вообще? – Прости. – Его пальцы гладят пластырь на моей шее. – Я вовсе не хотел причинять тебе вред. – Я знаю. – Я поворачиваю голову и целую его ладонь, охваченная изумлением. Неужели можно обладать такой силой, чтобы в самом деле сотрясать землю? Это немыслимо, непостижимо. – Это случается часто? Джексон качает головой и пожимает плечами – похоже, он так же озадачен, как и я сама. – Раньше… такого не бывало. – Раньше? – До тебя. – Он крепче прижимает меня к себе. – Я давно научился владеть собой и своими силами. Мне пришлось это сделать, иначе… – Разрушились бы города? – не без иронии спрашиваю я. – Нет, так я бы не сказал. Но честное слово, теперь у меня уже все под контролем. Больше я не причиню тебе вреда. – Его губы скользят по моей щеке, по моей шее. При первом же прикосновении его губ меня пронизывает жар. Это заставляет меня трепетать. Заставляет желать. Я снова притягиваю его к себе, прижимаю его губы к своим и позволяю блаженству захватить меня целиком. Поцелуй длится и длится, пока у нас обоих не пресекается дыхание. И нас охватывает безрассудство. Я глажу ладонями его руки, плечи, спину, зарываюсь пальцами в волосы Джексона, и он издает тихий стон. И нежно кусает мою нижнюю губу, легко посасывает ее, так что внутри у меня вспыхивает фейерверк, как Четвертого июля. Я хватаю ртом воздух, и Джексон отстраняется. Я пытаюсь его удержать, пытаюсь снова притянуть его к себе, но он просто гладит мои волосы и шепчет: – Пойдем. Он берет меня за руку и тянет в сторону своей спальни. Я следую за ним – а как же иначе, – но тут вдруг замечаю, что здесь, в его читальном уголке, прежде таком аккуратном, теперь царит полный разгром. Весь пол усеян книгами – одни из них лежат, другие стоят, третьи косо прислонились к мебели. Диван перевернут, богатый журнальный столик, который мне так нравился, разломан и превращен в щепки. – Что… что здесь произошло? – выдыхаю я, нагибаясь и подбирая книги, лежащие на моем пути. Джексон забирает их у меня и, качая головой, бросает на опрокинутый диван. – Я пообещал тебе, что больше таких землетрясений не будет, – отвечает он. – Но мне нужно какое-то время, чтобы придумать, как взять под контроль все те чувства, которые ты вызываешь во мне. – Это так ты учишься брать их под контроль? – Я перешагиваю через кучу обломков, похоже, оставшуюся от книжного шкафа, и пытаюсь притвориться перед самой собой, будто я не таю от его слов. Он выворачивает меня наизнанку своим взглядом, сокрушает меня своим поцелуем. Но это… это заставляет меня думать, что, быть может… быть может, он чувствует ко мне то же, что и я к нему. Он пожимает плечами: – На сей раз земля почти не тряслась и окна не разбивались. Это явный прогресс. – Думаю, да. – Я проглатываю нежность, расцветающую в моей душе, и вместо этого демонстративно смотрю на обломки дерева на полу. – Мне правда нравился этот журнальный столик. – Я найду тебе другой, такой, который понравится тебе еще больше. – Он тянет меня за руку: – Пойдем. Мы входим в его комнату, которая, к счастью, не пострадала так, как пострадал читальный уголок, и выглядит точно так же, как вчера, с теми же великолепными картинами на стенах и музыкальными инструментами в углу. – Мне очень нравится эта комната, – говорю я, проведя рукой по комоду и подойдя к набору ударных инструментов. В прошлый раз я удержалась от искушения и знаю, что надо удержаться и на сей раз, ведь после того, что сегодня произошло, нам нужно много о чем поговорить. Но прошло уже несколько недель с тех пор, как я сидела за подобным набором, как держала в руках барабанные палочки, и мне необходимо, просто необходимо дотронуться до них. Провести пальцами по коже этих барабанов. – Ты играешь? – спрашивает меня Джексон, когда я кладу руку на один из том-томов. – Раньше играла… – Я замолкаю. Сейчас мне не хочется говорить о моих родителях, не хочется привносить эту печаль в наш с Джексоном первый разговор после… того, что случилось. Похоже, он это понимает – и прекращает свои расспросы. Вместо этого он улыбается, улыбается искренне, по-настоящему, и эта улыбка освещает его лицо. Освещает всю комнату. И все те темные и печальные воспоминания, за которые я слишком долго держалась. И только увидев эту улыбку, я понимаю, сколько всего он недоговаривал, сколько всего утаивал, притом так долго. – Может, ты хочешь поиграть на чем-то другом? – спрашивает он. – Нет. – Я беру его за руку и тяну в спальню, к кровати, и жду, чтобы он сел, после чего плюхаюсь на другой ее конец. – Я хочу поговорить.