– Я просто хотела помочь. И поблагодарить тебя за то, что ты спас меня. – Мне бы не пришлось тебя спасать, если бы ты осталась в своей комнате, где тебе и следовало быть. И где я сказал тебе сидеть. – Последнюю фразу он произносит сквозь зубы. Я обижаюсь на эти его слова: «где я сказал тебе сидеть», но, поскольку он все еще немного дрожит, я решаю не делать из этого проблему. Пока. И вместо этого объясняю: – Нам с Мэйси хотелось есть. К тому же, когда мы выяснили, что это был за укус, нам стало ясно, что мы вполне можем спокойно пойти на завтрак. Оказывается, школьная медсестра… – Люстры не отваливаются и не падают сами собой, – перебивает меня он. – Как и сучья деревьев. – Тот сук переломился из-за сильного ветра. – Только в этом зале по меньшей мере две сотни человек, способных вызвать такой ветер. И почти столько же способных свалить эту люстру. – Теперь он говорит тихо, так тихо, что мне приходится напрячь слух, хотя он стоит сейчас прямо передо мной. – Я пытаюсь тебе сказать, но ты не желаешь меня слушать. Кто-то пытается убить тебя, Грейс. Глава 43 Что тебя не убивает, все равно пугает до смерти Поначалу до меня не доходит смысл его слов. А когда доходит, мне не сразу удается сформулировать ответ. – Убить меня? – шепчу я, чувствуя, как екает мое сердце и мороз пробегает по спине. Вернее, пытаюсь шептать, поскольку мне сейчас нелегко не срываться на писк. Запищав, я почувствовала бы себя неловко, но утро сегодня и в самом деле выдалось тяжелым, и удары сыплются на меня один за другим. – Это же нелепо, – говорю я, вытирая о юбку вдруг повлажневшие ладони. – Зачем? – Этого я еще не знаю. Я делаю глубокий вдох, пытаясь утишить неистовое биение моего сердца и унять панику, которая захлестывает меня. Получается не сразу, но в конце концов это все-таки удается мне в достаточной мере, чтобы ответить: – Но ведь это не имеет смысла. Какой от меня может быть вред? Я же безобидна. Особенно в этой школе. Я не представляю опасности и в самой обычной школе, не говоря уже о Кэтмире, где четверть обитателей могут летать и извергать огонь. – Я мог бы много чего сказать, давая тебе характеристику, Грейс, но безобидной я бы тебя не назвал. – Он оглядывает зал, сощурив глаза, но что сейчас читается в его взгляде – раздумье или предостережение, – я сказать не могу. – А если это понимаю я, то понимают и они. – Джексон. – Я обхватываю себя руками и начинаю раскачиваться с пятки на носок, одновременно пытаясь убедить его прислушаться к голосу здравого смысла. – Не может же быть, чтобы ты в самом деле верил, что меня хотят убить. Ты просто расстроен из-за того, что нас чуть не прикончила эта люстра, и не можешь мыслить здраво. – Я всегда мыслю здраво. – Похоже, он хочет еще что-то сказать, но тут его внимание привлекает нечто, находящееся над моим плечом. Его глаза сощуриваются так, что превращаются в щелки, и биение моего сердца учащается опять. Я поворачиваюсь, прослеживаю за его взглядом и вижу, что он не сводит глаз с каната, посредством которого крепилась упавшая люстра и с помощью которого ее можно было опускать для чистки. Вернее, даже не с каната, а с того, что от него осталось, потому что видно, что теперь он состоит из двух кусков. – Разорвался, – говорю я ему, но уверенности в моем голосе нет. Потому что как часто рвутся такие канаты? – Иногда канаты… – Здесь твой дядя, – перебивает меня Джексон и чуть заметно качает головой. – Ну и что? Я хочу поговорить о том, что произошло. – Позже. Прежде чем я успеваю возразить опять, к нам подходит дядя Финн. – Грейс, дорогая, прости, что я так долго добирался сюда. Я был на территории школы. – Он крепко обнимает меня и прижимает к груди. При обычных обстоятельствах это бы меня успокоило и ободрило – ведь дядя Финн так напоминает мне моего отца. Но сейчас я думаю только об одном – о том, какой взгляд был у Джексона, когда он сказал, что кто-то пытается меня убить. Лицо его было при этом совершенно пустым, совершенно непроницаемым. Но в глубине его глаз – большинство людей просто не подходят так близко, чтобы это рассмотреть, – горела такая лютая ярость, какой я не еще видела никогда. Сейчас я не хочу оставлять его одного, не хочу, чтобы он варился в собственном соку из ярости. Но как бы я ни уверяла дядю Финна, что я в порядке, похоже, он еще не скоро позволит мне уйти. – Не могу выразить, какой ужас я испытал, когда узнал о том, что с тобой произошло, – говорит он, отпуская меня. Его голубые глаза, так похожие на глаза Мэйси и моего отца, печальны и мрачны. – Неприемлем уже и один раз. А два раза за два дня… Мне еще повезло, что он не знает о моем падении с дерева несколько дней назад. Три происшествия, чуть не повлекших смерть за одну неделю, – это слишком для любого. Опять-таки, теперь Джексон не кажется мне таким уж параноиком. А вот мне, наверное, напротив, не помешала бы толика паранойи. – Ну, давай уведем тебя отсюда, – говорит мой дядя. – Ты бы в любом случае не пошла на уроки, но я бы хотел поговорить с тобой до того, как ты вернешься в свою комнату. – Да, конечно. – Не представляю, о чем тут можно говорить – разве что о том, что я уже несколько раз едва не погибла, но, если от этого ему станет легче, я с ним, конечно, поговорю. Вот только все мои инстинкты кричат, что сейчас мне не следует оставлять Джексона, что делать это нельзя, хотя я и не понимаю почему. – Можно я приду в твой кабинет немного позже? Сначала мне нужно сделать пару дел… – Джексон уже ушел, Грейс. – Я разворачиваюсь и вижу, что мой дядя прав: Джексона тут нет. – К тому же я хочу поговорить с тобой до того, как ты увидишь его опять. Я не знаю, что это значит, но мне не нравится, как он это сказал. А еще мне не нравится, что Джексон опять испарился, не сказав мне даже до свидания. Как же он это делает? – думаю я, нехотя следуя за моим дядей. Как ему удается исчезать так, что я ничего не вижу и не слышу? Может быть, так умеют делать все вампиры? Или это присуще только ему, Джексону? Я почти уверена, что правильна вторая догадка и это умение присуще только ему, но, идя к дверям кафетерия, я обнаруживаю, что ушли и все остальные члены Ордена. Они ушли, и я не понимаю почему. Что только подтверждает то, что я говорила Джексону, когда появился мой дядя. Я всего лишь человек, безобидный человек, так с какой же стати кому-то здесь взбрело в голову, будто я так опасна, что меня надо убить? Другое дело Джексон. Странно, что они не выстраиваются вокруг замка, чтобы попытаться прикончить его, – ведь все в этом парне буквально кричит, что он обладает неограниченной силой. Надо полагать, он остается жив только потому, что все в нем также кричит, что он чертовски опасен. Вряд ли хоть кто-то здесь так глуп, чтобы бросить ему вызов, – даже Флинт спасовал перед ним после игры в снежки. А раз так, то обрушить люстру на Джексона, по крайней мере, имело бы смысл. Но обрушить ее на меня? Что за вздор. Одно-единственное заклинание, нападение волка или, на худой конец, землетрясение – и все, мне конец. Зачем вообще напрягаться, обрушивая мне на голову целую люстру, если меня едва не прикончила даже такая безделица, как разбившееся окно? Всю дорогу до своего кабинета дядя Финн молчит, я тоже. Должна признаться, что я немного удивляюсь, когда он сворачивает в наиболее скромно отделанный коридор из всех, которые я здесь видела, а затем останавливается перед самой скучной из дверей. Не так я представляла себе кабинет директора школы – любой школы, не говоря уже о такой, которая взяла на себя миссию образовывать учеников, имеющих сверхъестественные способности, притом не одного, а разных порядков. Это впечатление только усиливается, когда он отворяет дверь и мы входим в самую скучную комнату на земле. Серый ковер, серые стены, серые стулья. Единственное более или менее яркое пятно здесь – это массивный письменный стол из вишневого дерева, заваленный кипами бумаг и папок, среди которых стоит открытый ноутбук. Дядя Финн перехватывает мой недоуменный взгляд и ухмыляется: – Ты удивлена? – Есть немного. Я думала, твой кабинет будет более… – Более каким? – он поднимает брови. – Не обижайся, дядя Финн, но это самая утилитарная комната, которую я когда-либо видела. Думаю, от обиталища ведьмака я ожидала большего шика. – Мэйси сказала мне, что раскрыла тебе наши карты. – А какой у нее был выход, если я обнаружила на своей шее следы клыков? – Туше. – Он наклоняет голову и показывает мне на один из простых серых стульев, стоящих перед письменным столом, а сам усаживается за ним. – Садись. – Мне жаль, что тебе пришлось узнать все вот так, – продолжает он, когда мы оба садимся. – Я рассчитывал, что это произойдет иначе. Заметив его несчастный вид, я хочу сказать ему, что все в порядке, хотя это и не так. – Почему ты ничего мне не сказал? Или мой отец? Почему он никогда не говорил мне, что он ведьмак? У меня в голове не укладывается, что мой отец был ведьмаком, всамделишным ведьмаком. Или, во всяком случае, родился им. – Да, твой отец был ведьмаком – и одно время очень сильным. – Пока не отказался от своего дара ради моей матери. – Дело обстояло немного сложнее. – Мой дядя состраивает гримасу и качает головой: – Ни один ведьмак не отказывается от своего дара с готовностью, но некоторые, как твой отец, готовы рискнуть всем ради высшей цели. Это не совпадает с тем, что мне рассказывала Мэйси, – так чего же моя кузина не знает о моем отце? И что знает мой дядя? – Что… что ты хочешь этим сказать? – У меня екает сердце. – Что именно он сделал? Когда я задаю этот вопрос, его затуманившийся было взгляд проясняется. – Это долгая история, – говорит он. – Я расскажу ее тебе как-нибудь потом, ведь сегодня утром на тебя и так уже свалилось более чем достаточно проблем. – Это точно. Их хватило бы на много дней вперед. Он вздыхает: – Об этом-то я и хочу с тобой поговорить. Твоя первая неделя в нашей школе выдалась тяжелой. Я жду, чтобы дядя продолжил, чтобы сказал что-то еще, но он долго молчит, просто-напросто сложив руки домиком под подбородком и пристально глядя на меня. Не знаю, зачем он это делает – то ли ожидает, чтобы я в чем-то созналась, то ли пытается подобрать слова. Видимо, все-таки второе – ведь мне не в чем признаваться, поскольку я не делала ничего плохого. У меня нет никаких секретов, особенно если сравнивать меня с человеком, который руководит школой для монстров.