Мэйси молчит, и, посмотрев на нее, я вижу ее устремленный на меня печальный взгляд. Это однозначно вторая наиболее скверная вещь в моей утрате. Меня очень напрягает то, что все жалеют меня и никто не знает, что мне говорить. – Это было сказано в позитивном ключе, – объясняю я. – Так что тебе нет нужды чувствовать себя виноватой. – Знаю. Просто я так радуюсь тому, что ты здесь и мы можем лучше узнать друг друга. А затем я все вспоминаю, и моя радость кажется мне такой эгоистичной. – Она вздыхает: – Ну вот, получается, что я опять говорю о себе, хотя этого вовсе не хочу. Просто… – Брось. Я все понимаю. И хотя попала я сюда не по своей воле, я тоже рада, что теперь мы можем лучше узнать друг друга. Понятно? Ее озабоченный вид сменяется улыбкой: – Понятно. – Вот и хорошо. Давай, одевайся. Я умираю с голоду. – Я сейчас! – говорит она и скрывается в ванной. Двадцать минут спустя мы наконец спускаемся по черной лестнице (тут не так чтобы много народу, клянется Мэйси) в кафетерий, пройдя по меньшей мере мимо семи комплектов рыцарских доспехов, четырех громадных каминов и стольких колонн, сколько не сыскалось бы во всей Древней Греции. Последнее, конечно, являет собой некоторое преувеличение, но совсем небольшое. К тому же здесь колонны не белые, а черные, что, на мой взгляд, дает им дополнительные очки. Не говоря уже о том, что их капители и подножия отделаны позолотой. Все это просто уму непостижимо. Невероятно уже и то, что моя школа находится на Аляске, в настоящем замке, с залами, имеющими кроваво-красные потолки, и стрельчатыми готическими арками – это вообще улет. Во всяком случае, если игнорировать всех тех, кто глазеет на меня, пока мы идем через все эти залы. Мэйси говорит мне, что это просто из-за того, что я новенькая, и советует не обращать на них внимания. Но сделать это нелегко, ведь, когда я прохожу мимо, люди, не скрываясь, оборачиваются, чтобы посмотреть на меня. Я знаю, Мэйси говорила, что они учатся вместе уже давно, но ведь я тут не первая новенькая, не так ли? Думать, что я первая, было бы глупо. В школах все время появляются новые ученики, даже если эти школы находятся на Аляске. Мэйси прерывает мой внутренний монолог возгласом: «Вот мы и пришли!» – и мы останавливаемся перед черно-золотыми дверьми. Двери украшены резьбой, я пытаюсь рассмотреть ее, но моя кузина слишком спешит показать мне кафетерий. Да ладно, думаю, раз я видела кафетерий в моей прежней школе… значит, я видела их все. Но когда она с помпой распахивает одну из дверей, словно ведущая телевикторины, демонстрирующая автомобиль, скрытый за первым занавесом, я понимаю, что ошибалась. Опять. Потому что этот кафетерий – и мне неловко даже называть этот зал таким прозаичным словом – не похож ни на что из того, что я видела прежде. Вообще. Пожалуй, он может заткнуть за пояс даже здешнюю библиотеку. Во-первых, этот зал огромен и его длинные стены украшены фресками с изображениями драконов, волков и я не знаю чего еще. Края потолка отделаны черно-золотым бордюром, такой же бордюр обрамляет и каждую из фресок, словно это картина в раме. Живущий во мне художник восхищен и хочет внимательно изучить их все, но через полчаса у меня начнется урок, так что с этим придется подождать. К тому же здесь столько всего интересного, столько всего нужно рассмотреть, что у меня разбегаются глаза. Потолок тут сводчатый, у него кричащий кроваво-красный цвет, и он отделан черной лепниной, образующей затейливый повторяющийся геометрический узор, из центра каждой части которого свисает огромная хрустальная люстра, и от всех их исходит мягкий свет, подчеркивающий здешнее великолепие. Здесь нет ни простеньких столиков, похожих на столы для пикника, ни утилитарных подносов, ни пластиковых столовых приборов. Три длинных во всю длину зала стола покрыты скатертями, в которых сочетаются черный, золотой и кремовый цвета. Они окружены мягкими стульями с высокими спинками, и на каждом из них стоит настоящий фарфор и лежат серебряные столовые приборы. В зале звучит классическая музыка, мрачная и жутковатая. Я мало что знаю о музыке такого рода, но мне хорошо известно, что такое настоящая музыкальная драма, и это именно она. А потому я не могу удержаться и говорю Мэйси: – Музыка звучит… интересно. – Это «Пляска смерти» Камиля Сен-Санса. Да, знаю, это слишком уж круто, но мой отец приказывает включать ее здесь каждый год на Хэллоуин. Вместе с саундтреком из «Челюстей» и еще кое-какой классикой. Просто эту музыку еще не заменили. Я думаю о Лии и о том, что она сказала о подушках в библиотеке – что их не успели убрать. В моей прежней школе празднование Хэллоуина исчерпывалось зачитыванием какой-нибудь страшной истории на уроке английского и литературы и конкурсом костюмов, проводимым в школьном дворе. А вот Кэтмир вывел этот праздник на совершенно новый уровень. – Она классная, – говорю я. Мы идем вдоль одного из столов, пока не находим несколько незанятых стульев. – У моего отца Хэллоуин всегда был самым любимым праздником, – замечает Мэйси. – В самом деле? Это странно, ведь мой отец его терпеть не мог. Я думала, это из-за какого-то случая из его детства, но раз Хэллоуин так любит твой отец, ясно, что дело не в этом. – Как-то раз несколько лет назад я спросила отца, почему он так ненавидит этот праздник, и он ответил, что расскажет мне об этом, когда я стану старше. Однако у Вселенной, похоже, были иные планы. – Да, странно. – Мэйси оглядывается по сторонам. – Ну, скажи, разве тут не клево? Мне не терпелось показать тебе это место. – Конечно, клево. Мне хочется потратить несколько часов, просто-напросто рассматривая эти фрески. – Ну, у тебя есть впереди целый год, так что… – Она делает мне знак сесть. – Что тебе принести? Ну, кроме печенья «Черри поп Тартс». – Я могу пойти с тобой. – Как-нибудь в другой раз. Сейчас тебе нужно разгрузить твою больную ногу, так что посиди. К тому же я уверена, что сегодня у тебя будет нелегкий день, поэтому позволь мне хоть немного тебе помочь. – На это трудно сказать «нет», – говорю я, потому что она права. Мне уже приходится нелегко, а ведь день только начался. Ко всему прочему, я тронута стараниями Мэйси облегчить мою жизнь и благодарно улыбаюсь ей. – Вот и не говори «нет». – Она игриво толкает меня в сторону ближайшего стула. – Просто скажи мне, что ты будешь есть, иначе я возьму тебе стейк из тюленьего мяса и яичницу. Должно быть, на моем лице отображается ужас, потому что она разражается смехом. – Как насчет пачки печенья «Черри поп Тартс» и йогурта с консервированными ягодами? – С консервированными ягодами? – с сомнением переспрашиваю я. – Да, Фиона, наш шеф-повар, консервирует их сама, в сезон. Начиная с поздней осени здесь вообще бывает трудно найти свежие фрукты. Фрукты, которые выставили на стол на вечеринке, – это исключение. – А, ну да. – Какая же я глупая! Разумеется, в ноябре на Аляске нет свежих ягод. Если пинта мороженого стоит здесь десять долларов, то можно себе представить, сколько придется выложить за пинту клубники. – Звучит неплохо. Спасибо. – Нет проблем. – Она ухмыляется: – Сядь, дай отдых ногам. Я сейчас вернусь. Я выбираю стул, на который можно сесть лицом к стене, – отчасти потому, что и правда хочу рассмотреть ближайшую фреску, а отчасти потому, что мне надоело ловить на себе назойливые взгляды. Если я сяду спиной к залу, то больше не буду видеть остальных учеников, а они не смогут пялиться на меня. Минус же состоит в том, что так я не смогу искать глазами Джексона, а я очень надеялась, что сегодня утром его увижу. Я знаю, это звучит безрассудно, но я не могу не думать обо всем том, что было между нами вчера. Я надеялась, что сегодня утром он напишет мне на телефон, но он пока не появился. Мне хочется знать, что он хотел сказать с помощью той страницы из дневника Анаис Нин, хочется знать, испытывает ли он такие же неистовые чувства, какие испытываю я. Я не могу себе представить, что да – я в первый же день нашего знакомства поняла, что он мне не по зубам. Но это понимание не мешает мне хотеть его, как этому не помешали и предостережения Мэйси. Или окружающий его ореол тьмы, который для него являет собой то ли знак доблести, то ли оковы – что именно, я еще не разобрала. Мне хочется украдкой оглянуться, посмотреть, здесь ли он, но это бы сразу бросилось в глаза – ведь по меньшей мере половина тех, кто тут собрался, все еще наблюдает за мной. Я чувствую на себе их взгляды, даже сидя к ним спиной. Я знаю, Мэйси говорит, что это пустяки, просто-напросто любопытство по поводу новенькой, но я чую – за этим стоит нечто большее. Однако времени размышлять надо всем этим у меня нет – ко мне направляется Мэйси с подносом, уставленным едой и напитками. – Похоже, здесь куда больше, чем обещанные тобой печенье и йогурт, – замечаю я, помогая ей поставить поднос на стол, чтобы она ничего не пролила. – С едой у меня проблем не возникло, но я не знала, что ты будешь пить: кофе, чай, сок, воду или молоко, а потому взяла все. – О, надо же. Э-э… я буду сок. – Слава богу. – Она поднимает стакан красного сока. – Я боялась, что ты скажешь кофе – это бы меня просто убило. Тем более что Кэм пьет чай, так что мне не удастся стащить кофе у него, когда он придет. И она плюхается на стул, стоящий напротив моего. – Весь этот кофе твой, – со смехом говорю я. – И ты выбрала мой любимый сок – клюквенный. – Отлично. – Для наглядности она отпивает большой глоток кофе. – А я думала, что в Калифорнии все девушки – фанатки «Старбакса». – Думаю, у нас с Кэмом есть что-то общее. У меня дома всегда предпочитали чай. Моя мама прекрасно разбиралась в травах и готовила собственные замечательные травяные чаи. – Прошел уже месяц, но я до сих пор ясно помню вкус ее чая из смеси лимона, тимьяна и вербены. У меня по-прежнему хранится несколько его пакетиков, но я не хочу их трогать. Мне страшно даже нюхать их – я боюсь, что заплачу и не успокоюсь никогда. – Могу себе представить. Мэйси говорит это как-то странно, я пытаюсь понять, в чем дело, жду, чтобы она сказала что-то еще, но тут ее глаза округляются и она начинает давиться своим кофе. Не успеваю я оглянуться, чтобы посмотреть, что привело ее в такое смятение, как кто-то спрашивает: – Этот стул занят? Теперь мне не надо оглядываться – этот голос я узнала бы везде. Джексон Вега только что спросил, можно ли ему сесть рядом со мной. При всех. Это в самом деле дивный новый мир. Глава 27 Мороз придает совершенно новое значение выражению «стол крутых деток» – Э-э, да, конечно, само собой. – Когда я оборачиваюсь и смотрю на него, эти слова срываются с моего языка сами собой, я произношу их как дура и чувствую себя дурой. Джексон наклоняет голову и приподнимает одну бровь: – Значит, он занят? Да, я полная дура.