Джексон: Ну, тогда это ты у нас командирша. Возможно, мне следовало бы обидеться на его последние слова, но думаю, для парня, который раздобыл мне такой замечательный десерт, можно сделать некоторые поблажки. К тому же я, наверное, заслужила этот упрек. Я: А как насчет тебя? Я: Вафли или яичница? Джексон: Ни то, ни другое. Я: Тогда чего же ты желаешь? Нажав на «Отправить», я тут же соображаю, что последнее мое сообщение было сформулировано неудачно. И начинаю психовать. Потому что мои слова несколько двусмысленны. Вот черт. Теперь он либо сочтет меня извращенкой, либо напишет в ответ какую-нибудь пошлость, а мне не хочется ни того, ни другого. Я уже давно не обменивалась сообщениями с парнями, не флиртовала, и я не готова закончить нашу телефонную переписку вот так. И совсем не готова прекратить общение с Джексоном, который и остроумен, и сексуален, и вызывает во мне такие чувства, которых никогда не вызывал никто другой. К тому же общаться с ним вот так куда легче, чем лично, когда он бывает загадочен и мрачен. Проходит несколько секунд, ответа все нет, и я начинаю подумывать о том, чтобы швырнуть телефон в стену или утопиться в остатках кленового сиропа. Но в конце концов я не делаю ни того, ни другого, а просто с нетерпением жду его ответа. А когда тот наконец приходит, затаиваю дыхание, активируя экран. Затем смеюсь, потому что… Джексон: Вряд ли мы дошли до такого уровня отношений, когда задают друг другу подобные вопросы, но я уверен, что ты дашь мне знать, когда дойдем. Хороший ответ. Глава 25 Truly, madly, deeply bitten[8] Остаток утра я провожу, лежа в кровати и ожидая сообщения от Джексона. Это в корне противоречит принципам феминизма, но, когда речь идет об этом парне, я не в силах контролировать мой мозг. К тому же больше мне нечего делать. Я прочла все, что было на моем «Киндле», и в отсутствие Мэйси больше не могу смотреть новые серии «Наследия». А если прибавить к этому мою больную лодыжку, из-за которой я никуда не могу пойти, то остается… Джексон: Какой у тебя любимый фильм? Я: На данный конкретный момент? «Всем парням, которых я любила». Я: А вообще «Чудеса своего рода». Я: А у тебя? Джексон: «Крепкий орешек». Я: В самом деле? Джексон: А что не так с «Крепким орешком»? Я: Ничего. Джексон: Шутка. На самом деле это «Изгой-один». Я: Фильм из «Звездных войн», в котором все погибают???? Джексон: Фильм из «Звездных войн», в котором герои жертвуют собой, чтобы спасти свою галактику. Джексон: Это не самая худшая смерть. Это не тот ответ, которого я ожидала, но теперь я вижу, что именно такой фильм может прийтись по душе парню, который готов был разбиться в лепешку, спасая меня опять и опять. В этом плане понятно и упоминание «Крепкого орешка» – ведь там главный герой тоже готов умереть, чтобы сохранить жизнь другим. Да, Джексон – это не только тот парень, с которым я встретилась в вестибюле, когда приехала в Кэтмир. Он, конечно, не перестал быть тем придурком, который тогда сказал, чтобы я уезжала из школы, – этого мне не забыть никогда. Но он также тот парень, который спас меня от Марка и Куинна. И тот, который вчера вечером нес меня всю дорогу до моей комнаты. Это ведь кое-что значит, не так ли? Кроме того, когда рядом никого нет, он становится другим, настолько другим, что в это трудно поверить. Когда нас только двое, мы переписываемся по телефону, и он не пытается убедить меня, что не желает иметь со мной никаких дел… и что мне не следует хотеть иметь дел с ним. Жаль, что я не могу спросить его, какой же Джексон Вега настоящий, но надеюсь, что это тот парень, который последние два часа переписывается со мной по телефону. А если нет… то я пока не хочу этого знать. Я: А какой у тебя любимый сорт мороженого? Джексон: У меня его нет. Я: Потому что тебе нравятся они все? Я: Кстати, если любимого сорта у тебя нет, это единственный сносный ответ. Джексон: Думаю, мы оба знаем миллион причин, по которым меня можно назвать несносным, но отсутствие у меня любимого сорта мороженого тут ни при чем. По идее, я не должна бы млеть от его последних слов, тем более что они явно представляют собой предостережение. Но как не млеть, если их написал тот самый парень, который заявил, что его любимый фильм – «Изгой-один»? Вполне очевидно, что Джексон отвел себе роль злодея в своем собственном романе, вот только знать бы почему. Джексон: Любимая песня? Я: О господи, я не в силах выбрать. Джексон: А что, если я скажу, что у тебя нет выбора? Я: Не могу. Их слишком уж много. Я: А у тебя? Джексон: Я спросил первым. Я: Фу. Ты просто поганец. Джексон: И еще какой. Я: Ну, хорошо. На данный конкретный момент это «Put a Little Love on Me» Найла Хорана и все песни Мэгги Роджерс. Я: А вообще «Take Me to Church» Хозиера и «Umbrella» Рианны. Я: А у тебя? Джексон: «Truly, Madly, Deeply» группы «Сэвидж гарден». А также все песни Чайлдиша Гамбино и все произведения Бетховена. Но в последнее время мне больше всего нравится «Brown-Eyed Girl»[9] Ван Моррисона. Я роняю телефон, потому что… Что я могу на это сказать? Как мне не млеть от этого парня? Это невозможно. Когда я беру телефон опять, у меня дрожат руки. Он больше ничего не написал, но сейчас я этого и не жду. Он и так написал… более чем достаточно. Вместо этого я открываю приложение Spotify и ставлю «Brown-Eyed Girl»… на повтор. Я все еще слушаю эту песню, когда в полдень в комнату заходит Мэйси, чтобы проведать меня. – Что это ты слушаешь? – спрашивает она, морща нос. – Это долгая история. Она испытующе смотрит на меня: – Не сомневаюсь. Ты должна рассказать мне все… – Она осекается, увидев остатки моего сытного завтрака. – Откуда у тебя эти вафли? – спрашивает она, подойдя к моей кровати, и, подцепив пальцем оставшиеся в миске взбитые сливки, слизывает их. – Сегодня же не четверг. Я недоуменно воззряюсь на нее: – Что-то я не пойму. – Вафли в кафетерии готовят только по четвергам. А взбитые сливки – вообще по особым поводам. – Она опять подцепляет пальцем взбитые сливки. – А сегодня не особый повод. – А вот и особый, – отвечаю я, и от ее слов меня бросает в жар. – Во всяком случае, для меня. Чтобы не соврать, для меня это точно особый повод. Ведь на моем телефоне есть сообщение от Джексона, в котором он пишет, что это его любимая песня. – Поверить не могу, что мой отец смог уговорить их приготовить тебе… – Должно быть, у меня все написано на лице, поскольку Мэйси осекается на середине фразы. – Этот завтрак прислал не мой отец, да? Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Ведь если я скажу, что о завтраке для меня позаботился дядя Финн, она просто спросит его и все равно узнает правду. Если же я скажу ей, что завтрак доставлен не от него, она захочет узнать, от кого, а я, кажется, не готова сообщать ей, что еду мне прислал Джексон. Мне хочется, чтобы этот Джексон – тот, который выдает мне шутки о вампирах и присылает вафли со свежевзбитыми сливками, – остался моим секретом. Хотя бы на некоторое время.