— Уважаемые судьи трибунала, напоминаю, что перед нами свидетель, а не обвиняемый. Мы рассматриваем дело об убийстве наших граждан, предлагаю вернуться к рассмотрению, по существу. Судя по тону, постановке голоса и уверенности, Трофимов — бывший адвокат, не иначе. — Они предложили ему место дружинника, а взамен попросили придумать эту ложь. — сказал Батя. — Любой бы человек на его месте согласился бы. — Как ты смеешь обвинять меня во лжи! Ты сам погряз в ней давным — давно. — взревел Суворов. — К порядку! Господа! — вмешался Иван Иванович. — Я не собираюсь больше слушать это! — Батя встал. — Весь этот цирк только ради того, чтобы изолировать сталкеров и лишить нас заработка. Уважаемые судьи Трибунала, мы люди и честно выполняем свою работу, благодаря которой все вы пользуетесь благами прошлого. Мы не претендуем на чужое, но и не позволим отобрать у нас наш стакан воды. Все эти обвинения ложные, прошу вас снять их немедленно и наказать Гортранс за клевету. — Я все видел! Это ты сделал! Ты! Он все врет! — Мейерхольд сорвался на крик и забился в истерике — глаза его стали безумными, изо рта летели слюни. Трофимов бросился его успокаивать, но тот орал будто одержимый. В зал вошли гвардейцы, подхватили Мейерхольда и вывели в коридор. Повисло молчание. Судьи Трибунала переговаривались вполголоса. — Я согласен, что свидетель не вызывает доверия, — заговорил Ленни К спокойным тоном. — Из — за ерша у него могло случиться помешательство. Я знаю, о чем говорю, мы используем ерш в изготовлении некоторых дешевых напитков. А по существу обвинения могу сказать вот что, напасть на дружинников, мог кто угодно. Мы даже не знаем, мертвы ли они. Возможно, они просто сбежали. Жрец Ямс кивнул и сказал: — Поддерживаю. Обвинения выглядят неубедительными. Суворов смотрел в стол, лицо у него стало пунцовым. — Ну что ж, господа, предлагаю проголосовать за полное снятие обвинений, — произнес Иван Иванович не слишком довольным голосом. Батя удовлетворенно улыбнулся, стукнул слегка локтем Кобальта, мол, мы победили. Внезапно резко распахнулись двери, вбежал, задыхаясь, дружинник и стал что — то говорить на ухо Суворову. — Напоминаю, что на трибунале необходимо озвучивать всю информацию судьям, — сказал Иван Иванович. Суворов кивнул вошедшему, и тот быстро удалился. — У нас появились новые доказательства, — сказал князь, поднявшись на ноги. Дверь снова открылась, в зал вошли люди с носилками. Поставили на пол, сняли накрытые сверху пледы. Под ними два обезображенных тела. Жрец Ямс выдавил из себя нечто невнятное, похожее на рвотный позыв, и закрыл нос от резкого запаха. Ленни К подошел ближе, чтобы рассмотреть тела. — Последние двое суток мои люди день и ночь прочесывали ближайшие районы, — произнес Суворов. — И нашли их. Слово взял воевода со странным дефектом глаз — правый зрачок отливал белым, левый же был совершенно черным. — Мы нашли машину на северо — восточной границе кольца в одном из дворов. Трупы лежали внутри. Судя по следам шин, там была еще машина, на которой убийцы потом скрылись. Кобальт заметил боковым зрением ошеломленное выражение лица Бати. Сам он старался сохранять спокойствие, хотя прекрасно понимал, что это конец. Найти что — то случайно в тех глухих места, все равно что отыскать дерьмо голубя на заснеженной равнине. Нет, они точно знали где искать. Их направили. Только два человека знали точное местоположение машины — он и Витька. Витька… — У одного пулевое в голову, у второго череп всмятку, — заключил Ленни К, вернувшись на свое место. — Деньги нашли? — спросил Суворов воеводу. — Нет. Пропали. — Не пропали, — уточнил Суворов громко, чтобы слышали все. — Их украли. — Это также нашли в машине, — белоглазый положил на стол нож с вырезанной надписью: «Сталкер» и «Тень» на другом обороте. Должно быть, Витька выронил на сидении, когда отгонял машину. Или специально подбросил, чтобы подставить Мид. Неужели он это сразу задумал? Забрать деньги и сдаться врагу. И ради чего? Должности дружинника в Гортрансе? Из — за невыносимой вони Иван Иванович попросил быстрее убрать тела. Побледневшему жрецу Ямсу принесли стакан воды. Ленни К сидел со спокойным выражением лица, скрестив ладони на столе. Наверняка уже думал о предстоящей вечеринке в Гуме и рекордной выручке, которая год от года в Праздник воды только растет. Батя взял слово. Говорил недолго и с некой настороженностью в голосе, и это заметили все: сталкеры невиновны, трупы ничего не доказывают. Кобальту пришла в голову идея рассказать о летающей твари, но он быстро от нее отказался. Это звучало бы еще более нелепо, чем признание в убийстве дружинников с целью ограбления. Следующим выступил Трофимов, огласил требования Гортранса. Ущерб оценили в пять тысяч фляг, что было втрое больше того, чем располагала казна Мида. Кобальта и всех причастных следовало выдать Гортрансу, что автоматически означало смертную казнь. Батя должен сложить полномочия, в Мид вводится совместный контингент миротворцев из других общин — для поддержания порядка, усмирения экстремистских настроений и контроля за новым главой, которого изберут совместной комиссией. На другом языке это означало полное уничтожение суверенитета Мида. — Общины Садового Кольца многие годы живут бок о бок друг с другом, поддерживая хрупкий мир, который мы так долго создавали, — говорил Трофимов. — Сталкеры решили, что они лучше других, решили, что могут устанавливать собственные правила и вести себя как разбойники. Сегодня они нападают и грабят дружинников, а завтра нападут на Кремль. Это необходимо пресечь на корню. После недолгих обсуждений судьи вынесли обвинительный вердикт. Мид обязали покрыть полный ущерб, а также выдать Гортрансу Кобальта, как единственного опознанного нападавшего. Губернатор убеждал жреца Ямса и Ленни К поддержать и другие требования, но они проголосовали против. Мид сохранил независимость, хотя и лишился лучшего сталкера и будущих выгодных контрактов. — Решение окончательное, обжалованию не подлежит. Вступает в силу завтра в двенадцать ноль — ноль пополудни, — Иван Иванович закончил чтение приговора. Затем обратился к Кобальту. — Советую вам провести это время в раздумьях о том, что вы совершили. Свой бандитской выходкой вы поставили мир в Садовом кольце под угрозу. — Можете не сомневаться, уважаемый губернатор, он ни минуты не проведет в тюрьме. Я лично повешу его на парящем мосту в назидание любому, кто посмеет в будущем считать себя выше закона, — Суворов договорил и обратился к Кобальту. — Следи за часами. Затем великий князь, чувствуя триумф, перевел взгляд на Батю и с довольной ухмылкой фыркнул. Заседание закончилось, Батя молча встал и направился к машине. Кобальт догнал его на лестнице. — Постой. Ты что не останешься? Батя смотрел на него совершенно пустым и потерянным взглядом. — Зачем? — спросил он, искренне не понимая вопроса. — Что значит зачем? На Праздник воды конечно. Выпить с губернатором, посмотреть представление — как ты делаешь каждый год. Батя взглянул на Кобальта сочувственно, как на бойца в бреду после возвращения с тяжелого боя. — Понимаю, у тебя шок, — он по — отечески приложил ладонь к щеке сталкера. — Ты не осознаешь произошедшее. Поехали домой, мы все обговорим, вместе решим, как сказать Оле. Кобальт резко схватил его руку. — Нет! Иди и скажи им, что мы не уезжаем. Я хочу посмотреть представление. — Да ты что вообще говоришь?! Какой представление! — взревел Батя. — Ты понимаешь, что произошло? Тебя приговорили к смерти! — Мне плевать! — отмахнулся Кобальт. — Я хочу остаться. — Мы возвращаемся в Мид! Я должен объяснить людям, почему я завтра открою двери и позволю этим ублюдкам забрать моего лучшего сталкера, героя, мужа моей дочери. И я ничего не могу сделать, чтобы этому помешать. И не знаю, как смотреть потом им в глаза, но я вынужден это сделать, потому что или ты, или они. Я все сказал. Глаза у Бати покраснели, в них появились слезы, но старый вояка ни за что бы не позволил пустить их наружу. Они вышли на улицу. — Мы уезжаем! — твердо сказал Батя, чтобы слышал не только Кобальт, но и гвардейцы. — Ноги моей больше здесь не будет! Сели в машину. Водитель, чувствуя напряжение в салоне, вдавил педаль. Джип выскочил из Спасских ворот и взял курс «домой». * * * Петр упал неожиданно и тихо, словно высохший осенний лист. Еще минуту назад откалывал киркой кирпичи, шутил, подбадривал Витьку, а сейчас лежал навзничь на горячем бетоне с неестественно искривленным выражением лица. Стемнело, стояла изнуряющая духота. Главные часы на башне показывали четверть десятого. Витька затащил Петра внутрь мавзолея и уложил на плед. Старик держался за грудь, жадно захватывал воздух ртом. — Эй! — Прораб вбежал за ними следом. — Еще сорок минут работать! Что у вас там? Петр кряхтел, зажмурившись от мучительной боли. На лбу выступил холодный пот. — Ему очень плохо. Наверное, сердце. Его надо к врачу. — Где ж я тебе его возьму? — сказал Прораб. — В Кремль меня не пустят — я такой же бомж, как и вы. Витька взял Петра за руку. Рукопожатие старика все еще оставалось сильным — он продолжал цепляться за жизнь. — Иди заканчивай работу, ему уже не помочь, — Прораб пристукнул требовательно ногой.