– Молчишь? – А что тут скажешь, комиссар? Чего-то такого я и ждал. Не мытьем, так катаньем Спиталери будет успешно выкручиваться ныне и присно и во веки веков. – Аминь. Кстати, о Спиталери: будь другом, позвони ему, а то никакого желания нет с ним разговаривать. – Что у него спросить? – В тот раз, когда он улетел в Бангкок двенадцатого октября, не помнит ли, в какой день он вернулся. – Пойду позвоню. Фацио вернулся минут через десять. – Я звонил ему на мобильный, но он выключен. Позвонил в офис, но его там не было. Зато секретарша посмотрела в старом ежедневнике и сказала, что Спиталери совершенно точно вернулся двадцать шестого после обеда. Говорит, она этот день отлично запомнила. – Сказала почему? – Дорогой мой комиссар, эта балаболка как заведется, так и будет трещать весь день напролет, если ее не заткнуть. Сказала, что двадцать шестого у нее день рождения, и она думала, что Спиталери забыл, а он, наоборот, привез ей не только орхидею, которые «Тайские авиалинии» дарят всем пассажирам, но еще и коробку конфет. Вот и все. А почему вы спросили? – Да вот съездил я нынче в Пиццо окунуться. И когда уже выходил из дома… – И рассказал ему все от начала до конца. – Получается, – подвел он итог, – что буквально на следующий день – узнав, видимо, что Спечале возвращается в Германию, – он составил это частное соглашение. – Не вижу тут ничего странного, – пожал плечами Фацио. – Совершенно очевидно, что инициатором соглашения выступил Спечале, как и сказал Каллара. Все-таки Спиталери внушал ему доверие. Но Монтальбано этот довод не убедил. – Все равно что-то здесь не сходится. Зазвонил телефон. Это был перепуганный Катарелла: – Матерь Божья, Матерь Божья! – Что случилось, Катаре? – Ох, Матерь Божья! Там синьор начальник на проводе! – Ну и что? – Он как есть рехнулся, синьор комиссар! Со всем уважением, как есть бешеная собака! – Соедини и пойди хлебни коньячку, чтоб отпустило. Включил громкую связь и махнул Фацио – пусть тоже послушает. – Добрый день, синьор начальник управления! – Ни хрена не добрый! На памяти Монтальбано Бонетти-Альдериги еще ни разу не позволял себе выражаться. Видать, дело и впрямь серьезное. – Синьор начальник, не понимаю, почему… – Опросный лист! У Монтальбано отлегло от сердца. И это все? Он слегка усмехнулся: – Но, синьор начальник, вопрос с запрошенным вами опросным листом – уже не вопрос. Как же здорово порой следовать урокам великого маэстро Катареллы! – Что вы говорите? – Я уже распорядился, чтобы вам его переслали. – Конечно распорядились! Еще как распорядились! Какого ж он тогда компостирует ему мозги? Чего кишки мотает? Вслух он сформулировал эти вопросы так: – А в чем тогда проблема? – Монтальбано, вы что, белены объелись? Вы мне нарочно на нервы действуете? Вот это слово «объелись» комиссара внезапно рассердило, так что от поддакивания он перешел к контратаке: – Да что вы несете? Не заговаривайтесь! Недюжинным усилием начальник управления попытался взять себя в руки: – Послушайте, Монтальбано. Я с вами по-хорошему, но если вы вздумали надо мной изгаляться, так учтите… Еще и «по-хорошему»! Хочет, чтобы у Монтальбано глаза на лоб повылазили? – Хватит грозиться, лучше скажите, что я такого сделал. – Что сделали? Вы мне прислали опросный лист за прошлый год, вот что! Вы поняли? За прошлый год! – Ну ты смотри, как время-то летит! Начальник тем временем так разошелся, что даже его не услышал. – Даю вам два часа, Монтальбано. Найдете новый опросный лист, ответите на все вопросы и вышлете его факсом не позднее чем через два часа. Два часа! Вы поняли? – И бросил трубку. Монтальбано с безнадежностью оглядел море бумаг, которое опять предстояло ворошить. – Фацио, будь другом. – Слушаю, комиссар. – Пристрели меня. На все про все ушло три часа: два на то, чтобы найти опросный лист, и еще час на заполнение. В какой-то момент они обратили внимание, что документ в точности повторяет прошлогодний – те же вопросы в том же самом порядке, только дата на бланке другая. Оба промолчали: сил уже не было, чтобы высказать, что они думают о бюрократии. – Катарелла! – Тут я! – Немедленно отправь этот факс и скажи «синьору начальнику», пускай засунет его сам знает куда. Катарелла сбледнул с лица. – Синьор комиссар, я не осмелюсь. – Это приказ, Катаре! – Ну хорошо, синьор комиссар, раз вы говорите, что это приказ… Он безропотно развернулся и двинулся прочь. А ведь с него станется! – Нет, просто отправь факс и ничего не говори! Да сколько же тонн пыли в этих офисных бумажках! В Маринелле комиссар полчаса откисал под душем, провонявшая по́том одежда отправилась в стирку. В одних трусах он направился к холодильнику, чтобы выяснить, что приготовила Аделина, и тут зазвонил телефон. Это была Адриана. Ни «здрасте», ни «как дела» – сразу с места в карьер. – Я не смогу к тебе сегодня приехать. У подруги-медсестры не получилось освободиться. Она только завтра утром приедет. Но ты ведь утром работаешь, так? – Да. – Хочу с тобой увидеться. Молчать, Монтальбано, молчать. Прикуси язык, Сальво, чтобы не слетело с него так и вертящееся «я тоже». От этих слов, сказанных тихо, почти шепотом, его бросило в пот.