– Видимо, пытается проникнуть в самую старую часть свалки, ту, что сейчас заброшена. В нескольких сотнях метров от нас микроавтобус наконец остановился. Наш автомобиль оставался почти невидимым: от него нас отделял поворот дороги. Антонио Фернандес де Бетоньо вылез из микроавтобуса, открыл задние двери и принялся выгружать большие квадратные коробки из коричневого картона. Подхватив одну из них, он толкнул спиной маленькую аварийную калитку в ограде. К нашему удивлению, та послушно открылась. Я достал из бардачка маленький бинокль «Конус», который мы обычно использовали для слежки, и заглянул в окуляры, чтобы последить за его перемещениями внутри свалки. – Ну, что видишь? – разочарованно спросила Эстибалис. – Я отсюда ничего не могу рассмотреть. – Открывает коробку, которую держал в руках, вытряхивает в мусор ее содержимое: одежда, туфли на каблуках… – Он избавляется от улик, Кракен. Мы должны немедленно его задержать, – воскликнула Эсти, увидев, что я открыл дверцу, собираясь выйти из машины. – Нет, погоди! – затормозил ее я. Все коробки были отмечены логотипом оптики: несомненно, это были те самые, которые, по словам продавца, хозяин магазина вынес этим утром со склада. Затем подозреваемый вернулся к микроавтобусу и принялся разгружать другие коробки, меньшего размера. Черные, разнокалиберные. В таких вряд ли могли поместиться личные вещи. Мне не терпелось узнать, что внутри. – Унаи, если его не задержишь ты, это сделаю я, – торопила меня Эстибалис. – Даю тебе две минуты. – Я не согласен, инспектор. Было бы разумнее дождаться и посмотреть, от чего он на этот раз собирается избавиться. Мы не имеем права задерживать человека за то, что он выбрасывает мусор. – Инспектор Айяла! – в ярости прошипела Эсти. – Минута сорок секунд. Я всмотрелся в коробки поменьше, которые оптик – поспешно разбирал, полностью поглощенный своим – делом. – Это не коробки! – воскликнул я. – Это архивы. Он снова вошел внутрь свалки и направляется к груде мусора. – Так-так, посмотрим… – Подожди! Господи, он вытряхивает содержимое… – Что? – Кажется, это вырезки из старых газет. Эстибалис нажала на газ и подъехала к тому месту, где стоял микроавтобус. Мы больше не прятались. Увидев, что наша машина свернула к микроавтобусу и остановилась, оптик испуганно бросился в кабину, но Эстибалис уже припарковалась и выскочила из машины. – Стой, полиция! Моя напарница вытащила свою 9-миллиметровую полуавтоматическую пушку и прицелилась ему в голову. Я хорошо знал Эсти и понимал, что стрелять она не собирается, но оптик поднял руки. И правильно сделал. В ежеквартальных тренировках по стрельбе Эсти не было равных. У нее был глаз-алмаз, она не промахивалась. Потный от ужаса Антонио Фернандес де Бетоньо замер. Все его тело дрожало, даже усы. – Не стреляйте, прошу вас! Это всего лишь экологическое преступление, за такое не расстреливают. – Стойте неподвижно, руки вверх, остальное решит суд, – крикнула Эстибалис, продолжая целиться. Я вошел за ограду свалки, надел перчатку и поднял газетные вырезки цвета сепии, которые оптик выронил, пытаясь бежать. Все вырезки были посвящены двойному убийству в дольмене, в селении Ла-Ойя, в соляной долине… Большая часть относилась к давним преступлениям, но были среди них и свежие заметки о скором выходе на свободу Тасио Ортиса де Сарате. Я подошел к оптику и показал ему вырезки. Он кивнул и в отчаянии схватился за голову. – Антонио Фернандес де Бетоньо, нам придется забрать с собой весь этот материал, а также попросить вас проследовать с нами в отделение полиции. Вы задержаны как подозреваемый в смерти вашей дочери, а также Алехандро Переса де Аррилусеа. 12. Зеленое кольцо Ты пересекаешь порог и попадаешь в волшебный мир – иначе говоря, в мозг убийцы с его правилами и законами, #Кракен. 1 августа, понедельник Подозреваемый, уже в наручниках, ждал в кабинете для допросов отделения Лакуа. Эстибалис пристально смотрела на него через окошко в коридоре, хмуря брови. Антонио Фернандес де Бетоньо был ошеломлен арестом, но все еще сохранял свою странную безмятежность, которая так раздражала мою напарницу. Он с любопытством рассматривал наручники, как разновидность хирургических инструментов XIX века, будто пытаясь взглядом отпереть защелкивающийся механизм и покинуть это место все с тем же выводящим из себя спокойствием. – Оставь нас один на один, Эстибалис. – Нет. Он мой. Ты не уверен, что это он, и будешь с ним слишком мягок. – Ты разговариваешь со мной, Эстибалис. Со мной. Если парень виновен, уверяю тебя, он у меня еще попоет. Но ты не оставишь ему ни единого шанса. Ты слишком одержима мыслью, что это он, признайся. Эстибалис бессильно махнула рукой и уставилась на меня своими темными глазами. Да, случались тяжелые дни, и это был явно один из них. – Он не имеет никакого отношения к тому, что ты собираешься предъявить моему брату, если ты об этом сейчас думаешь. Я покачал головой, прижался лбом к стеклу и не отры-ваясь смотрел на оптика. – То, о чем мы с тобой думаем, ничего не изменит. А сейчас… позволь мне побыть с ним наедине в кабинете для допросов. С тобой он запрется на все замки – ты была слишком резка с ним с самого начала. Он выглядит апатичным, и выведать у него что-либо будет непросто… «Да уж, непросто», – мысленно повторил я. Эсти молча кивнула, и я вошел в кабинет для допросов. – Мы здесь для того, чтобы выяснить некоторые подробности, поэтому давайте прямо к делу, – сказал я, усаживаясь напротив него. – Понять не могу: зачем вам понадобилась эта глупость? Если вы хотели отделаться от обыкновенных бумажек, почему не сожгли? – Это было частью замысла, – отозвался он, пристально глядя мне в глаза. Странно, убийцы смотрят в глаза, лишь когда угрожают, но это был явно не тот случай. – Первая остановка – Гарделеги, чтобы выбросить вещи, скверные воспоминания о моей дочери. Для меня это просто мусор. Затем собрался в Тревиньо; я знаю место, где можно разжечь костер для барбекю. Я полагал, что утром в понедельник там никого не будет, но, так как сейчас август, не был уверен, что поблизости не разбили кемпинг, и, честно сказать… я очень устал от всего, к тому же не хотел отлучаться надолго, семья или служащие меня бы хватились. Вот и решил отделаться побыстрее от всех этих бумажек. Я знал, что, если дома устроят обыск и их найдут, будет сложно объяснить их появление у отца одной из жертв. – И все-таки попытайтесь. Зачем вы их собирали? Антонио поднял к глазам закованные в наручники руки и принялся внимательно рассматривать ногти, словно ожидая найти в них что-то необычное. Видимо, обдумывал ответ: собирался солгать, или же события остались в слишком удаленном прошлом, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы их вспомнить. – Я заинтересовался этим делом двадцать лет назад, – наконец начал он. – Один из новорожденных, убитых в дольмене Деревни Ведьм, был сыном моего давнего приятеля. Его похитили из клиники в Витории. Для всех это было ужасно. Через некоторое время на свет появилась моя дочь. У нас была одна и та же страховка и один и тот же врач, дочь родилась в той же клинике. Я с ужасом думал, что и ее украдут и сделают с ней то же самое. Все родители переживали тогда одно и то же. Я вместе со всеми читал газеты, черт подери. Сам не знаю, зачем я все это хранил… Подозреваю, что в душе я немного Диоген: мне трудно расстаться с тем, что я собираю. – Вы должны назвать имя своего приятеля, чтобы мы могли проверить эту информацию. – Пожалуйста, когда угодно. Он не любит говорить на эту тему – вы же знаете, как мы, мужики, устроены… Сейчас он в разводе: он и его жена не вынесли утраты ребенка. – Предположим, я вам поверю, – продолжил я. – В первую очередь мне от вас необходимо надежное алиби. Где вы были двадцать четвертого июля? Парень вашей дочери утверждает, что в последний раз говорил с ней примерно в час дня. – Я был со своей старой компанией блуз. Мы приготовили обед, поели, немного выпили, поиграли в бриску[36] и около восьми вечера отправились прогуляться по городу. – Можете составить список всех людей, которые были с вами в тот день? Это крайне важные сведения, от них зависит, задержим мы вас или отпустим домой. – Дайте мне ручку, и покончим с этим как можно скорее. Завтра похороны дочери. Никто не должен знать, что меня задержали. Вы же знаете наш город. Я наблюдал за оптиком, стараясь проникнуть в его мысли благодаря тем немногим сведениям, которые сообщал язык тела. Но не заметил и следа уловок или хитрости. Он наверняка не думал о том, что задержан официально; он пребывал в другом мире, его волновали другие заботы. Тот факт, что полиция его подозревает, не слишком его волновал. В нем чувствовалась сбивающая с толку уверенность, что мы не призна́ем его убийцей. В этот момент вошла Эстибалис. Она бросила на меня хорошо мне знакомый быстрый взгляд, я извинился и покинул кабинет. – Комиссар в ярости. Он хочет нас видеть, – шепнула она мне на ухо, словно подозреваемый мог нас услышать. – Прямо сейчас, в разгар допроса? – уточнил я. – Срочно! Мы поднялись на третий этаж. Из кабинета начальства открывались лучшие виды на город. Нас ожидали комиссар Медина и его заместитель. Оба мрачнее тучи. Я не понимал, что означает выражение их лиц. – Можно узнать, какого черта вы допрашиваете этого Антонио Фернандеса де Бетоньо? – обратился комиссар ко мне. – Это наша работа, сеньор. Сегодня утром к нам явился парень погибшей и выразил свои опасения, что ее отец виновен в совершении убийств. Мы с инспектором Гауной отправились к нему домой и выслушали его версию происшествия, а главное, заметили странное поведение. Подозрения парня подтвердились. Затем мы отправились следом за ним на городскую свалку, где он пытался отделаться от личных вещей убитой дочери, а также внушительного количества газетных вырезок, где сообщалось об убийствах двадцатилетней давности. – И это делает его виновным? Да вы спятили! – Комиссар поморщился, расстегнул верхнюю пуговицу и ослабил галстук. – Мы всего лишь хотим проверить его алиби: он утверждает, что начиная с полудня и до самой ночи был с компанией блуз-ветеранов. Как только он назовет имена…