— Наконец-то научились хорошо готовить! Он ловко хватал тараканов своим клейким языком и с наслаждением хрустел хитиновым покровом насекомых. Но вот однажды произошло одно совершенно неординарное событие. Жаб Жабыч, как всегда, сидел на одном из кресел возле своей (в прошлом собачьей) будки и читал газету. Вдруг он замер, буквально застыл с разинутым ртом и сидел так минуту ровно. — Что это с ним? — спросила мама. — Прочёл что-то нехорошее, — ответил папа. — Он всегда так: когда встречает какую-нибудь жуть, сразу отключает мозги на какой-то период. Не хочет этого знать. Мама взяла из рук замершего Жаб Жабыча газету и прочла: «Институт генетики им. Вл. Ильича Ленина разыскивает пропавший экземпляр гигантской жабы, необходимый для исследовательских работ. Эту жабу видели в окрестностях города. Нашедшего просят звонить по указанному телефону. Его ожидает вознаграждение». — Что это? — сказала мама. — Нашего Жаб Жабыча могут у нас забрать? — Очень даже могут, — сказал папа. — А почему? — Да потому, что они его вывели. Это их собственность. — Что значит собственность?! — поразилась мама. — В какое время они живут? — В самое генетическое. Они кого хотят, того и выводят. И никто не может им это запретить. — И что же, ты отдашь им нашего любимца, нашу жабоняню? А Владик прижался к застывшему Жаб Жабычу и стал целовать его в мокрую морду. — Ни за что! — ответил папа. — Мы его спрячем. — Где? — Ни «где», а «под чем»? — Под чем? — Под новым обликом. — Под каким таким новым обликом? — спросила мама. — Под обликом суринамской пипы. — Что это ещё за цаца такая? — Не цаца, а пипа. Это такая гигантская жаба, которая водится в Суринаме, в Африке. Мы скажем, что это подарок. — От кого подарок? — удивилась мама. — От мистера Зимбабве Ту-ту, твоего родственника из Суринама. Твоего двоюродного дедушки. И хотя у мамы не было никакого двоюродного дедушки Зимбабве Ту-ту в Африке, а Суринам находится вовсе не в Африке, мама согласилась. Когда Жаб Жабыч пришёл в себя после короткого замыкания в мозгах, ему объяснили, что он уже не Жаб Жабыч, а Суринамыч. И что в присутствии посторонних людей он не должен ничего говорить, а только квакать. И нельзя ему квакать ничего лишнего, а то его опять заберут в институт генетики и будут долго изучать. — Как изучать? — спросил Жаб Жабыч (теперь Суринамыч). — Мало ли как, — ответил папа. — Препарировать. После этих слов Суринамыч снова замер на полчаса, а то и на час. Но в конце концов всё разрешилось. Все успокоились. Только надо было узнать, какого цвета бывают суринамские пипы. И если они красные или жёлтые, Жаб Жабыча надо было бы срочно перекрасить. Выяснилось, что суринамские пипы чёрного цвета. И целую неделю Жаб Жабычу добавляли в пищу венгерскую морилку для мебели. Потому что именно таким образом один папин знакомый водопроводчик поменял цвет кожи и превратился в негра. Бедному Жаб Жабычу к каждой еде давали стаканчик морилки, а он глубоко возмущался: — И я должен это пить! Папа его урезонивал: — Люди за эту гадость деньги платят, а тебе бесплатно дают. Пей, и всё тут. Жаб Жабыч ругался и пил. Пил и ругался. Но зато Жаб Жабыч почернел, и никакой институт генетики ему теперь страшен не был. Глава четвёртая Жаб Жабыч становится великим исполнителем суринамских песен Имя Суринамыч как-то не прилипло к Жаб Жабычу. Он был слишком мудр и солиден для того, чтобы его звали только по отчеству: Михалыч, Степаныч или там Капитоныч. Он снова стал Жаб Жабычем. Но, несмотря на свою солидность и важность, он часто поступал совсем несолидно и нелепо. И вот новая неожиданность — Жаб Жабыч запел. То ли весна в нём какие-то таланты разбудила, то ли сам по себе у него талант проснулся, только Жаб Жабыч начал удивительно громко квакать, кукарекать и блеять по вечерам. Как только чуть-чуть падала сырость и звуки становились пронзительней и звонче, Жаб Жабыч садился около маленького прудика, выкопанного для него папой, и заводил свою невыносимую дальнобойную песню. Главные слова в этой песне были «ква-ква» и «тыр-тыр»! В ответ на эту призывную песню во всех окружающих домах закрывались окна, включались магнитофоны и в форточки вылетали ругательства. Сколько Жаб Жабыча ни уговаривали петь вполголоса или петь в подушку, он никак не желал расставаться с возможностью петь для народа и для окружающей среды. Однажды пришёл строгий участковый милиционер по фамилии Иван Пистолетов. Он вызвал папу и сказал: — На вас пришло заявление. — Какое такое заявление? — удивился папа. — Что вы содержите неизвестное науке животное и его мучаете. — Мы его мучаем? — спросил папа. — Там нет ошибки? — Ну да, вы, а кто же? Чего же оно кричит у вас по вечерам, как будто его режут? Папа пригласил Жаб Жабыча для разговора. Жаб Жабыч неохотно вылез из будки и протянул участковому лапу. — Здравствуйте. Жаб Жабыч. Милиционер лапу не взял. Он приложил руку к козырьку, с удивлением взирая на мокрое чудовище. — Приветствую вас. — Разве похоже, что мы его мучаем? — спросил папа. — А чего же он так у вас кричит? — Он не кричит, он поёт и заливается, — ответил папа. — Да, я заливаюсь, — подтвердил Жаб Жабыч. — И потом, почему вы решили, что это неизвестное животное. Очень даже известное. Это гигантская жаба, суринамская пипа из Суринама, из Африки. «Вот бы и кукарекала себе в Суринаме, — подумал про себя участковый. — Привозят чёрт-те кого чёрт-те откуда, а ты здесь разбирайся!» Но папа его успокоил: — Ничего, мы примем меры: или противогаз ему приобретём, или научим на балалайке играть. — Это правильно, — согласился участковый. — Мы тогда сможем принять его в наш ансамбль милицейской песни. Кстати, а есть у вас документы на эту пипу? Прививки вы ему делали?