— Если они и в самом деле захотят напасть на нас, то, мне кажется, все-таки не сделают это открыто. Но мы, однако, не должны успокаиваться на этот счет. Знаешь, мне все больше кажется, что эта компания вернулась специально для того, чтобы убедить нас, будто они двинулись к Пальмовому озеру. — Но разве они способны действовать настолько обдуманно? — Обдуманно, говоришь? Я бы не назвал умным того, кто держит меня за дурака. Они же знают, что доктор и его слуга прекрасно слышали, о чем они говорили, и, естественно, не один, так другой расскажет нам все. — То есть, если я тебя правильно понял, ты считаешь, что нам надо двигаться и дальше в том же направлении, которое здесь прерывается, не возвращаясь по их следу назад? — Нет, мы вернемся, но не так, как они, вероятно, ожидают. Я должен узнать, что они замышляют, и буду ехать по их следу так долго, пока не пойму, где тут собака зарыта. Если хочешь, можешь сопровождать меня. Он созвал своих людей и объяснил им суть сложившегося положения. После этого они с Херонимо пустили лошадей галопом по следу индейцев. Ни разу не потеряв этого следа, они, в конце концов, оказались возле той самой прогалины в лесу, которой воспользовался противник… Здесь спешились. Огляделись. Никаких примет стоянки не было заметно, но следы лошадиных копыт вели к реке. Отец-Ягуар снова стал всматриваться в них, хотя за утро он делал это уже столько раз, что, кажется, мог бы узнавать следы каждой лошади в отдельности. Но ему не давала покоя эта странность маршрута, и он сосредоточенно искал какую-нибудь зацепку, подтверждающую или опровергающую его предположения. Наконец он сказал Херонимо: — Если бы они собирались преследовать нас, то здесь непременно повернули бы налево и дальше пробирались бы вдоль границы леса обратно. Но этого они не сделали, а перешли реку. Значит, вывод напрашивается такой — они озабочены прежде всего тем, чтобы одурачить нас. Что очень глупо и самонадеянно с их стороны! — Да уж, это совсем не комплимент для нас. Парни, видно, плохо понимают, с кем дело имеют. Как можно надеяться нас провести, если мы постоянно видели перед собой их следы?! — А знаешь, Херонимо, ты ведь, дружище, не совсем прав, следы мы видели не постоянно… Вернее, не должны были бы видеть постоянно. Ведь мы вынуждены были скакать с гораздо меньшей скоростью, чем они, останавливались на ночь, а они выступили еще в темноте. Кроме расстояния, нас разделяет очень большой отрезок времени, а за это время следы должны были бы исчезнуть. Они, однако, не исчезли. Нет, эти заговорщики явно хитрее, чем можно подумать, и, знаешь, никогда не стоит недооценивать противника. Но в конце концов, все это — игры, цель которых опять же задержать нас, а вот серьезный интерес у них один — поскорее добраться до Пальмового озера. Ну, тут мы еще посмотрим, у кого это быстрее получится. Возвращаемся! Как только они добрались до своих, то объяснили им, что немедленно выступают к Пальмовому озеру с остановкой у источника, называемого заговорщиками «источником Пиявок», что находится в полутора днях пути верхом на северо-запад. В дороге Отец-Ягуар то и дело посматривал на доктора Моргенштерна: его беспокоила бросающаяся в глаза неловкость тщедушного всадника. Но тот, однако, не показывал виду, что ему трудно, мужественно сносил все тяготы пути. За весь переход, до самой остановки на ночь ученый ни разу не пожаловался на усталость, если он и не обладал мастерством наездника, то, что называется, «держать удар» умел. Но когда пришло время слезать с лошади, он не смог этого сделать самостоятельно, от постоянной скованной позы в седле все мышцы доктора свело, и он напоминал теперь большого оловянного солдатика. Все испытывали к маленькому зоологу чувство жалости, но одновременно многих распирало изнутри и желание расхохотаться, самые рослые молодые парни, изо всех сил сдерживая смех, вынули ученого из седла и поставили на землю. Но стоять он не смог — тут же все такой же, в буквальном смысле слова, несгибаемый, он рухнул навзничь на землю, ударившись затылком. Но не больно, благо, что под ногами у них теперь был песок — они вступили в район пустыни. Отец-Ягуар был искренне восхищен мужеством своего маленького соотечественника и с искренним участием спросил его: — Ну почему же вы не сказали мне, что испытываете такие мучения? Мы бы ехали помедленнее. — Благодарю вас, герр Хаммер, — ответил доктор Моргенштерн, с огромным трудом пытаясь перейти из лежачего положения в сидячее. — Благодаря этой скачке я сделал одно ценное для науки наблюдение: чем быстрее скачут наши лошади, тем меньше трясет всадников в седле. Кроме того, должен вам сообщить, что я взял на себя моральное обязательство не доставлять вам особых хлопот, поэтому жаловаться на что-либо с моей стороны — просто неприлично. И потом, я сгораю от нетерпения поскорее добраться до того места, где вы видели останки доисторической гигантской лягушки. Мои ноги, как вы, должно быть, заметили, сильно затекли, но, я думаю, скоро наступит улучшение, по-латыни «эмендатацио». Улучшение наступило действительно довольно скоро, и даже без помощи дона Пармесана, на предложение услуг которого доктор Моргенштерн ответил решительным «нет». Люди поужинали вяленым мясом и легли спать, а вот лошадям пришлось довольствоваться одной лишь водой, да и то в небольшом количестве, поскольку ее запасы были уже на исходе, а вокруг не росло ни травиночки. Спать легли рано, чтобы подняться с рассветом. И снова, едва забрезжило утро, они неслись по однообразному песчаному морю, которому, казалось, не будет ни конца, ни края… Но вот на горизонте выступила темная полоса. Отец-Ягуар, заметив ее, сказал: — Вот там он и находится, этот источник Пиявок. Должно быть, человек, который обозвал его так, был чем-то сильно раздражен, но нам нечего об этом думать, главное, что там есть вода, а возле нее деревья, кусты, трава. Отец-Ягуар хорошо знал, что говорил. Оказавшись в те времена в тех местах, напоминавших пустыню, можно было поневоле вспомнить Сахару, но там, где была вода, вы попадали в райский сад, ну, по крайней мере, в джунгли Бразилии. Кстати говоря, оазисы, поросшие буйной тропической растительностью, в Гран-Чако вовсе не редкость. Именно таким оазисом, по форме напоминающим неправильный, но все-таки круг, и была территория вокруг источника Пиявок. Диаметр круга составлял несколько тысяч шагов, как это принято считать у путешественников. В центре оазиса было небольшое озерко с чистейшей водой, а источник, из которого оно наполнялось, бил из земли на краю леса. Прокладывая себе путь к озерку, вода вырыла в земле неглубокую канавку, в которую сваливались сухие листья, лепестки цветов, всякий другой лесной мусор. Это была прекрасная питательная среда для пиявок, они здесь водились действительно в несметном количестве. А вот в озерке не было ни одной пиявки, но зато много рыбы. На ветвях деревьев, росших вдоль канавки, обитало такое множество певчих птиц, что их хор едва не заглушал голоса людей из экспедиции Отца-Ягуара, когда они вступили под своды благоухащих цветущих деревьев оазиса. Все сразу бросились к озерку, стали взахлеб поглощать его необыкновенно вкусную воду, потом напоили лошадей. Точнее сказать, все, кроме одного человека — дона Пармесана, который был поглощен созерцанием суетливой деятельности обитательниц канавы — пиявок. — Какая находка! — воскликнул он, оторвавшись, наконец, от этого зрелища и обращаясь к доктору Моргенштерну. — Здесь за какие-нибудь полчаса смогли бы полностью излечиться от лихорадки сотни человек, я полагаю. Доктор, почему же вы совсем не радуетесь такой большой удаче? — Простите, но я почему-то не испытываю никакого восторга при виде пиявок, именуемых по-латыни «хирудо». — Это только оттого, дорогой доктор, что вы подвержены предрассудкам так называемой цивилизации Вот если бы вы были современниками Адама и Евы, то вы поняли бы, какое это универсальное средство исцеления от всех болезней. Кстати, у меня такое впечатление, что на ваш язык и десны не помешало бы поставить штук двадцать-тридцать этих чудесных созданий, и тогда вы, без сомнения, убедились бы, что… — Благодарю вас, сеньор, но я в этом не нуждаюсь — Не сеньор, а дон Пармесан! — сухо поправил его хирург. — Хорошо, дон Пармесан! Но все равно я не возьму в рот ни одной пиявки! Нет, никогда и ни за что! — Нет? Но я ведь желаю вам добра, поймите. Ваш язык станет настолько толстым, что будет похож знаете на что? — на лягушку-быка. — Должен заметить, дон Пармесан, что это не слишком-то милосердно — желать своему товарищу, чтобы язык его стал похож на лягушку-быка. К тому же, я совсем не уверен, что эти препротивные склизкие комочки принадлежат именно к тому виду, который называют медицинскими, или аптечными, пиявками. — Они именно этого вида, и я могу вам это доказать. Он взял ветку, опустил ее в воду канавы, подцепил ею одну пиявку и посадил ее себе на кисть руки. Пиявка тут же начала надуваться, на глазах превратившись в черный шар. — Видите, видите? — с азартом воскликнул хирург. — Она работает. Могу представить еще одно доказательство. Пожалуйста, высуньте ваш язык! Я посажу на него пиявку. — Опять вы о языке! Но почему вам для ваших экспериментов нужен именно мой язык? — Потому, что это наиболее насыщенная кровеносными сосудами часть вашего тела. — Тогда почему бы вам не воспользоваться вашим собственным языком? Кстати говоря, по-латыни именуемым «лингва»! Дон Пармесан осуждающе покачал головой и сказал, растягивая слова: — А я-то думал, вы настоящий исследователь, фанатик науки… А вы, оказывается, боитесь такого безобидного существа… Ну, ладно, я все равно использую этот нечаянно предоставившийся нам счастливый случай: попрошу у ребят штуки три фляги, в которые посажу пиявок. Так он и сделал. Тем временем Отец-Ягуар с несколькими своими людьми обходил территорию оазиса. Это была, конечно, не просто прогулка: они внимательно прислушивались к звуку собственных шагов. Наконец они нашли то, что искали: в одном месте земля под ногами у них отозвалась гулким звуком, так отзывается пустота… — Склад должен быть здесь, — сказал Отец-Ягуар. — Я тоже так думаю, — отозвался на немецком Фриц, стоявший рядом с ним. — Почему? — Потому что это место выглядит точно так же, как и то, где мы раскопали гигантскую хелонию. Видите, трава здесь вдруг почему-то, непонятно почему, редеет. — Начнем копать. Вы одолжите нам ваши инструменты, герр Кизеветтер? Фриц принес лопаты и сразу же воткнул одну из них в землю. Но Отец-Ягуар остановил его: — Постойте. На этот раз нельзя действовать так же, как вы действовали у Рыбного источника. Иначе мы разоблачим себя. После того, как мы все здесь закончим, у тех, кто приедет сюда после нас, не должно возникнуть никаких подозрений. Итак, как я припоминаю, вы рассказывали, что там в глинистой почве вас удивили странные вкрапления песка, не так ли? — Да, и эти вкрапления обозначали вход в тайник. Отец-Ягуар пригнулся к самой земле и скоро нашел то место, где выступал песок. Потом расстелил на земле свое пончо. И сам начал с предельной осторожностью копать в этом месте, аккуратно скидывая землю с лопаты на пончо. Через несколько футов песок стал осыпаться, открылась яма… А за ней виднелась небольшая пещера, опять-таки очень похожая на ту, что находилась под Рыбным источником. Туда осторожно спустили как самых миниатюрных, а значит, наиболее походящих для работы под низкими сводами пещеры доктора Моргенштерна и Фрица. Они работали лопатами уже, как опытные кладоискатели, и скоро наверх было поднято несколько кожаных мешков с землей. Наконец открылось содержимое пещеры: это были все те же ружья, мешки с порохом, обернутые кожей, ножи и разные другие необходимые при проведении военных операций предметы, а кроме того, луки и стрелы. Ружей было около ста, а ножей раза в два больше. — Наши друзья индейцы камба будут рады таким подаркам, — сказал Отец-Ягуар, когда весь этот арсенал; был извлечен на поверхность, и приказал: — Закопайте яму! Комки земли, лежавшие на пончо, были вновь тщательно уложены на те же самые места, откуда были взяты. Последним был положен слой снятого дерна. Сверху кустики травы обильно полили водой. Теперь все здесь выглядело абсолютно так же, как и до появления здесь экспедиции Отца-Ягуара. Все, не участвовавшие в этой операции, с увлечением занялись рыбной ловлей — кто закидывал сеть, а кто предпочел удочку — и весьма преуспели в этом занятии. В Аргентине каждый, кто собирается путешествовать по пампе, обязательно берет с собой рыболовные снасти: здесь довольно часто встречаются лагуны и озера, богатые вкусной рыбой. Тут же стали ее готовить по старинному способу, который в Германии особенно популярен среди студенчества. У нас на родине рыбу, а если быть предельно точным, сельдь, приготовляемую этим способом, студенты заворачивают в несколько плотных слоев бумаги и кладут на горячие угли. Когда бумага сгорает — селедка готова. Наши путешественники поступили так же, с той лишь разницей, что вместо бумаги они использовали высохшие стебли тростника. Ужин начался под разговоры о вкусовых достоинствах разных видов пресной и морской рыбы. В экспедиции Отца-Ягуара был один молодой человек — жизнерадостный, доброжелательный, в карман за словом не лез, словом, душа общества, все его искренне любили, а звали не по имени, а просто Шутник, по-испански Эль Пикаро [63]. Вот и на этот раз Шутник своими остротами, словно дирижерской палочкой, вызывал один за другим взрывы смеха. Лошади, если бы умели смеяться, вполне могли бы разделить отличное настроение своих хозяев — трава в оазисе оказалась очень нежной и сочной. Спать легли поздно. Отец-Ягуар выставил часовых, но приказа о том, чтобы на ночь привязали лошадей, отдавать не стал: они и сами никуда бы не ушли: вокруг оазиса, куда ни глянь, простиралось море безжизненного песка. Утром наскоро позавтракали оставшейся от ужина рыбой, погрузили на вьючных лошадей оружие, добытое из тайника, запас воды и тронулись в путь все в том же направлении — на северо-запад, к Крокодильему источнику. Пескам, казалось, не будет конца. Несколько раз им встречались солончаковые озера, по берегам которых изредка пробивались сквозь растрескавшуюся почву жалкие, чахлые растения. Заночевали в пустыне. Костра не разводили — ни дров, ни даже травы для него здесь не было. Поднялись, как это было заведено в экспедиции, еще до рассвета. Тому, кто взялся бы во время пути наблюдать специально за доном Пармесаном, это занятие доставило бы огромное удовольствие. Он был целиком и полностью поглощен заботой о своих пиявках. Для того, чтобы они случайно не задохнулись, дон Пармесан не стал герметически плотно закрывать фляги с трепещущими в мутной воде юркими черными жгутиками. Он разорвал свой носовой платок и этими лоскутами обвязал горлышки фляг, а сами фляги привязал к доске и всю эту оригинальную конструкцию прикрепил себе на пояс. Фляги, тем не менее, так и норовили выскользнуть, и хирург хватался за них сначала то одной, то другой рукой, а потом в конце концов обхватил их обеими руками, бросив, естественно, повод, но при этом умудряясь все же как-то управлять своей не слишком-то сообразительной лошадью. В общем, к тому моменту, когда экспедиция подъехала к Крокодильему источнику, трагикомедия под названием «Путешествие дона Пармесана с пиявками», подходила к своему финалу. На исполнителя главной роли было невозможно глянуть без слез… И все же, собрав остатки своих сил, он осторожно, плавно, мягко снял одну за другой все фляги с пояса, потом спустился на землю. И упал! Но пиявки, как ни странно, не проявили по этому поводу ни малейшего беспокойства… Название третьего источника было также вполне оправдано. Среди песков лежала довольно большая лагуна, наполненная мутной водой, с илистым, судя по этому обстоятельству, дном. Идеальное место для обитания крокодилов. По берегу лагуны росли тамаринды и древовидные кактусы. Этот пояс из деревьев был рассечен несколькими просеками, в которых лошади сразу же учуяли вкусную траву. В глубине одной из этих просек и бил из-под земли собственно источник, наполнявший своей водой лагуну, и в самом начале своего пути к лагуне вода эта была кристально-чистой, прозрачной и очень вкусной. А мутной и грязной в лагуне ее делали сообразно своим нравам живущие в ней крокодилы. Почуяв приближение людей, множество из них высунули из воды свои жуткие пасти. Опрокидывая друг друга, наползая на спину один другому, они поползли навстречу нашим путешественникам. — Сколько же их здесь! — удивился доктор Моргенштерн. — Господи! Тридцать! Сорок! Шестьдесят! Что ты скажешь по этому поводу, Фриц? — обратился он к слуге, за неимением рядом ученого коллеги. — Что я скажу? Да ничего! Я как раскрыл рот от удивления, так только что его и закрыл. Интересно, а чем они здесь питаются? Ему ответил Отец-Ягуар, подъехавший к ним сзади. — Если мы немного подождем, то сможем сами увидеть, как они это делают. Мы снова приблизились к Рио-Саладо и находимся на территории, которую река ежегодно во время сезона дождей затопляет. В это время они отъедаются. Потом для них наступает время поста, впрочем, в лагуне остается еще кое-какая рыбешка и прочая речная живность, но ее все же им не хватает. А когда они окончательно оголодают, то начинают воевать друг с другом. Как всегда, сильный побеждает слабого, большие поедают маленьких. — А если маленьких не хватает? — Тогда им не остается ничего другого, как… — он вдруг прервал свою речь — что-то в воде вдруг привлекло его внимание. — Да вот, смотрите! Недалеко от берега медленно кружили, не сводя друг с друга воспаленно-злобного взгляда, два матерых самца. Время от времени один из них делал резкое движение тяжелым хвостом или головой. После каждого такого движения со дна лагуны поднимался столб воды, насыщенной илом. Наконец крокодилы, видимо, сочли ритуальный боевой танец оконченным и разинули во всю ширь свои отвратительные пасти, а еще через мгновение бросились друг на друга, сцепившись в один безобразный клубок. И тут появился третий хищник, тут же укусивший одного из сородичей — участников схватки. Укушенный издал такой звук, который нельзя назвать ни криком, ни воплем — но люди, стоящие на берегу и слышавшие этот звук, ощутили нечто похожее на то, как если бы вдруг приотворилась дверь, ведущая в преисподнюю. Через несколько минут поверженный боец был растерзан на куски… — …Они не знают, что такое жалость, — задумчиво сказал Отец-Ягуар, но тем не менее они трусы. Сейчас вы в этом убедитесь. Он снял с плеча свое ружье и выстрелил. И тут же в воде закружилась карусель из крокодильих спин. Как только поднятый со дна ил снова осел, вода в лагуне приняла такой вид, как будто никакой живности тут никогда и вовсе не водилось. Только беспечные трясогузки сновали по берегу, выискивая в свежих выбросах ила что-то съедобное для себя. А на деревьях как ни в чем не бывало о чем-то с жаром сплетничали своими трескучими голосами ярко оперенные попугаи. Фриц вскинул ружье и прицелился в одного из них. — Стойте! — воскликнул Отец-Ягуар.