– Я уже рассказал вашему напарнику все, что знаю, – он оглядывает меня с ног до головы, потом возвращается к огороду. – Вашему начальству, видать, денег девать некуда. – Вы бы думали иначе, будь Софи вашей дочерью, – говорю я. – Наверное, – он заканчивает подвязывать куст томата и приглашает меня войти внутрь. Войдя в дом, я понимаю, что никакой это на самом деле не дом. Это музей. Почти вся мебель вырезана из древесины с наплывами. Мне на глаза попадаются декоративные подушки, украшенные салишской вышивкой. Некоторые назвали бы это кощунством. На стенах развешаны реликвии Худ-Канала: таблички «Свежие устрицы!», резная вывеска давно закрытого танцевального зала, череда черно-белых фотографий этой местности, изобилующей медузами и древесиной. – Отец построил дом во времена сухого закона, – говорит он, заметив мой заинтересованный взгляд. – Смог подзаработать. Вместе с парой других местных жителей. Отсюда легко переправлять самогон в Сиэтл. – А сейчас и не скажешь, что это такой уж отдаленный район, – говорю я, а мистер Беккер жестом приглашает меня сесть на один из больших деревянных стульев. – Верно, – говорит мистер Беккер, снимая свои поношенные резиновые сандалии. – Проклятые калифорнийцы все тут испортили. Налоги все растут и растут. Моим соседям пришлось переехать. А они жили здесь почти столько же, сколько и я. Теперь ютятся в какой-то лачуге в Аризоне и каждый день жалеют, что уехали, а не умерли здесь. Надеюсь, меня когда-нибудь хватит сердечный приступ во время прогулки по пляжу… Он глядит вниз, на Уинстона: «Но не сегодня. Не хочу, чтобы Уинстон меня пережил, а он протянет еще несколько лет». – Он у вас красавец, – говорю я, потрепав Уинстона по ушам. – Но вы пришли не за уроком истории и не за тем, чтобы погладить моего пса. – Верно, – говорю я. – Меня интересует, что вы видели на пляже. – Почти ничего, – говорит он. – Понимаю. Но порой свидетели трагических происшествий вспоминают больше подробностей по прошествии некоторого времени. Вы ведь согласны, что это была трагедия? Уинстон яростно чешется, а мистер Беккер хмурит свое морщинистое лицо. – Для той женщины и ее мужа? Да, трагедия. Для меня? Как сказать. Я служил в армии и много чего повидал. Здесь поутру на пляже такого не увидишь. Хотя один раз мне почудилось, будто я застукал насильника, а оказалось, ребята просто баловались на надувном матрасе. Я киваю и прошу его описать, что именно он видел этим утром. – Пожалуйста, расскажите еще раз. Мистер Беккер повторяет то же самое, что сообщил Монтроузу во время предварительной беседы. Он выгуливал Уинстона, как привык делать каждый день. Адам и Обри плыли в лодке примерно в сотне ярдов от берега. Потом кто-то закричал. Мистер Беккер посмотрел сначала на Адама, который в панике греб к берегу, потом перевел взгляд на бетонную дамбу. – И увидели миссис Уорнер? – уточняю я. – И нападавшего? Мистер Беккер извлекает из нагрудного кармана свои очки. – Я знаю, что уже не молод, – говорит он, – но в очках вижу вполне неплохо. Все произошло очень быстро, но я знаю, что видел. Он словно бы раздосадован моими вопросами, и его акцент усиливается. – Я здесь не потому, что сомневаюсь в ваших словах, мистер Беккер. Было совершено преступление, и необходимо выяснить, что произошло и кто в этом виновен. Уинстон – весьма крупный пес, но мистер Беккер разрешает ему забраться к себе на колени. – Ладно, – говорит он, – хорошо. – Расскажите, что именно вы видели на берегу. Он медленно вдыхает и выдыхает. – Было довольно далеко, но, как я и сказал, в очках я вижу нормально. Я увидел, как миссис Уорнер пытается вырваться из хватки какого-то мужчины. Все произошло очень быстро. Я увидел ее, потом посмотрел под ноги, чтобы не споткнуться о камни, а когда снова поднял взгляд, их уже не было. – Какого роста был этот мужчина? Во что он был одет? Мистер Беккер задумывается, прикрыв на секунду глаза. – Среднего роста, – говорит он наконец. – Кажется, на нем была бейсболка. И оранжевая куртка. Насчет этого я уверен. Или, может, красная куртка. Но скорее оранжевая. – Моему напарнику вы ничего не говорили про куртку, – замечаю я. Мистер Беккер разводит руками. – Он не спрашивал. – Хорошо, – говорю я. – Это очень полезно. Это нам поможет. Что насчет миссис Уорнер? Вы помните, как она выглядела? Во что была одета? Мистер Беккер вновь задумывается. – Соломенная шляпа – это я хорошо помню. И белое платье, – добавляет он менее уверенно. – Или, может, голубое? Она была в платье, это точно. Знаете, такое легкое, полупрозрачное, их нынче надевают поверх купальников. Я даже в магазине видел девушек, одетых так. Через эти платья все видно. Но я не жалуюсь. Я улыбаюсь. Не очень-то пристойное замечание, но мистера Беккера не назовешь похотливым старикашкой. – Парео, – говорю я. – Как скажете. – Что-нибудь еще? – Нет, – говорит он. – Она как сквозь землю провалилась. И нападавший тоже. Я набрал 911. Муж почти доплыл до берега, когда я положил трубку. – Как он себя вел? – Как и сказал, он был в панике. Мало что понимал. Девочка рыдала, он велел мне позвонить в полицию. Дескать его телефон не ловит сигнал. «Ти-Мобайл», наверное. У них здесь плохо с покрытием. Дальше он рассказывает, что Адам оставил Обри с женщиной из соседнего коттеджа, а сам побежал вверх по склону за коттеджами, надеясь догнать похитителя. Потом они вместе дожидались приезда полиции. – Случилось ли что-нибудь за время ожидания? – спрашиваю я. – Как вел себя мистер Уорнер? – Почему вы им так интересуетесь? – Это стандартная процедура. – Он был в лодке, когда миссис Уорнер похитили. Клянусь, это чистая правда. – Я знаю, – говорю я. – Но обязана спросить. Скажите, как он себя вел? Уинстон садится обратно на пол и пытается выкусить из шерсти блоху. – Он был совершенно раздавлен, – говорит мистер Беккер. – Его жену только что похитили. Как, по-вашему, он мог себя вести? Не поспоришь, думаю я. Мы еще некоторое время обсуждаем то, что он увидел и тот факт, что у него вполне приличное зрение, хотя, по-хорошему, ему не помешало бы заказать новые очки. – Страховка для пенсионеров – сплошное издевательство, – говорит он. – Столько дурацких ограничений. Хотя плохое зрение – повод насторожиться, его уверенность меня успокаивает. Он проводит для меня небольшую экскурсию. Я замечаю свадебную фотографию мистера Беккера и его жены. – Очаровательная пара, – говорю я. Он смотрит на фотографию. Это черно-белый снимок, очень умело подкрашенный вручную. Неброско, самую малость – так, чтобы оживить и без того прекрасное изображение. – Знаете, что такое настоящая трагедия? Я молчу. На глаза у него наворачиваются слезы. – Потерять ее, – говорит он. – Тот парень очутился в настоящем аду. Потерять жену – невероятно больно. И очень одиноко. – Соболезную, – говорю я, направляясь к выходу. – По крайней мере Уинстон составляет вам компанию. – Уинстон? – переспрашивает мистер Беккер. Он выглядит озадаченным, так что я наклоняюсь и глажу пса по голове. – Этот красавчик, конечно же. Мистер Беккер хмурится еще сильнее. – Это не Уинстон, – говорит он. – Его не стало много лет назад. Этого пса зовут Реджи. Вернувшись на место преступления, я нахожу Монтроуза и пересказываю ему разговор с мистером Беккером. С некоторой долей неохоты – пожилых людей часто незаслуженно обвиняют в проблемах с памятью. Я упоминаю, что он назвал диспетчеру неправильную кличку. – Это мелочь, – замечаю я.